***
Скудно обставленная комната в пяти милях от города встречает Кавеха прохладой. Он мог бы не поскупиться на мотель поближе и подороже, но после покупки шелковой белоснежной рубашки, запонок и алого костюма Кавех попросту не уложился бы в бюджет. Несмотря на то, что пиджак сидит на нем идеально, как и другая одежда, подготовленная на встречу, Кавеху этого мало для демонстрации статуса. Но не настолько он пал, чтобы просить о помощи первого встречного на шоссе. Как это вообще должно звучать? «Можешь притвориться моим парнем на три часа? Платить мне, кстати, нечем. Но, надеюсь, ты меня не изнасилуешь и не убьешь после»? Мысль, что он может воспользоваться «генетической привилегией» — каким-никаким умением призыва демонов, — настигает внезапно, когда до злополучной встречи выпускников остается около пяти часов. В мотелях часто не найдешь даже одноразовой зубной щетки, что уж говорить о мелке или — тем более — свиной крови. Кавех единожды присутствовал на призыве в ковене. Видел лишь сочащуюся адскую магму из рук верховной, которая резким взмахом ритуального ножа разрезала собственное запястье. Значит… он может использовать свою кровь. Совсем немного, тем более, если все удастся, то она быстро свернется. Кавех даже не запачкает рубашку. С собой он всегда носит канцелярский нож для заточки карандашей, поэтому стоит лишь поменять лезвие. Порез расползается по коже тонкой розоватой линией поперек запястья, и Кавех выжидает появления первых красных капель. Рука медленно начинает саднить и теплеть. Так забавно — люди думают, что призыв нужно читать на латыни, совершенно не зная, что демоны используют язык разума, и им не требуется человеческая речь. Просто не у всех получится наладить такую связь — только у ведьм и чернокнижников. Кавех рисует совсем маленькую пентаграмму подпиленным ногтем на тумбе, потому что оттуда будет проще стереть кровь и не вызвать переполоха. Капель крайне мало, Кавех не уверен выйдет ли что-то. Пришлют мелкого чертенка — и толку-то? Сомнения перестают его мучить, когда порез резко начинает жечь, того и гляди, повалит дым. Хоть сигарету прикуривай — настолько горячо. Но пространство не затягивается плотной завесой, никто не вылезает из темноты, и мебель не трясется, хотя Кавех готов ко всякому. В дверь номера внезапно стучат. Да еще так, будто не ладонью, не кулаком и даже не костяшками, а чем-то твердым, словно камушком. Кавех открывает аккуратно, буквально на сантиметр. Кровь на тумбе еще красуется засохшим пятном, а с руки отваливается кусками, — не дай бог, кто-то увидит и прознает о том, что тут происходит, проблем не оберешься. И у него совершенно нет времени разбираться с полицией и давать показания. Первое, что видит Кавех — ухо, но какое-то странное, словно покрытое коркой. Прекрасно. Не по его ли это душу? — Впустишь? — холодно доносится снаружи. Но, даже когда Кавех распахивает дверь, существо — явно не совсем человек — стоит, сложив на обнаженной груди руки, и заходить не торопится. — Тц, я не могу проникать в жилые помещения без приглашения в материальном виде. Ты ведь вроде не идиот. — Назовись, — Кавех сжимает челюсти, сдерживая… злость — или не совсем — от непотребства гостя. Мышцы с обсидиановыми наростами сильно привлекают внимание, и — боже — главное, чтобы это не заметил никто в коридоре. — Аль-Хайтам, — он едва усмехается, сквозя сарказмом на выдохе. — Ты думал, я окажусь в комнате огненным ураганом и сожгу все к чертям? Могу исчезнуть и появиться в соответствии с твоими ожиданиями. — Нет! — Кавех ощущает, как тепло приливает к носу от раздражения. — Входи нормально, мне проблемы не нужны. Аль-Хайтам хмыкает и гордо перешагивает порог, будто пересекая невидимый барьер. Кавеха окатывает жаром, потусторонней силой, и легкие будто обугливаются от горячего воздуха. — Дыши, — говорит аль-Хайтам и, вопреки словам, закрывает ему половину лица ладонью. Кавех судорожно вдыхает сквозь руку, и, на удивление, становится гораздо легче. — Что тебе нужно? Предупреждаю, денег, любви и силы напрямую не выдаю. — Встреча. Мне нужно, чтобы ты пошел со мной на встречу. Сколько я должен за три часа? — Мой час стоит один твой год. Считать ты должен уметь — на дворе же не восемнадцатый век. — Три года… три года работы? Минус три года жизни? Три года плена души после смерти? Кавех путается в вариантах. За несколько часов он должен расплачиваться годами? У демонов какие-то уж больно высокие тарифы. — Отвечу только после выполнения твоего совершенно глупого условия. — А нам разве не нужно пожать руки? Поставить кровью подписи? Аль-Хайтам окидывает его взглядом, читаемым не иначе как «ты, что, совсем придурок?», и вздыхает, закатив глаза. — И откуда такие берутся… — бурчит он себе под нос. — Ты уже по умолчанию на все согласился, еще когда использовал свою кровь.***
— У всех демонов такой прокачанный пресс? — Кавех не стесняется пройтись подушечками пальцев по кромке прямых джинсов, едва елозя ногтями по четким кубикам. Будто аль-Хайтам — не живое существо, а лишь манекен или кукла. В целом, он и не сопротивляется, так что Кавех не видит ничего такого в том, чтобы немного перейти границы, — может, это и вовсе последний раз, когда ему удастся так близко рассмотреть настоящую адскую хтонь. На легкие больше не давит, и атмосфера помещения ощущается заметно разряженнее. — Нет. Это объясняется отсутствием жира — демонам от него никакого толку, — аль-Хайтам вновь закатывает глаза. — Не смотри на меня так, я не пойду на твою встречу с обнаженным торсом. — И не думал! — Но мог бы. — Что вообще за привычка такая — пытаться предугадать, что у меня в голове? — Кавех фыркает и складывает руки на груди. — Будь ты хоть трижды самим дьяволом, не смей лезть в мое сознание. — Ты считаешь себя намного выше ведьм, но на деле вы, чернокнижники, мало от них отличаетесь. Вами так же движут плотские мысли, а их всегда легко предугадать, даже напрягаться не надо. Аль-Хайтам застегивает рубашку на все пуговицы, пока Кавех краснеет. Сказанное — правда лишь наполовину. Не виноват же он, что демоны действительно в хорошей форме. Тем более, их часто сексуализируют в медиа — как тут не проскочить одной или паре картинок в голове? Хотя аль-Хайтам уже выглядит вполне по-человечески: без наростов, ороговелостей и когтей. Откуда тот достал рубашку, Кавех не знает, и черт с ним — это не влияет на достижение цели. Не растянутое худи, и на том спасибо.***
— Чего стоишь? — аль-Хайтам недвусмысленно толкает его в спину. Кавех по названию предполагал, что встреча в ресторане, а это… бар. Не слишком ли лощеный у него образ для такого заведения? — Тебе не кажется, что твои ожидания как-то излишне часто не соответствуют реальности? — аль-Хайтам огибает его, задевая локтем, чтобы открыть входную дверь, пока Кавех зависает в растерянности. — Будто это я вырос среди людей, а не ты. — Не так уж долго я жил в социуме, — сердито бормочет тот, проходя следом. — Кстати, не припомню, чтобы в мои задачи входила роль швейцара. — Кстати, не мог бы ты закрыть рот и не позорить меня. Бар как бар — ничего особенного. Приглушенный свет, режущая уши музыка и дым от кальяна. Дэхья, обернувшись и увидев его, активно машет рукой, подзывая поближе к заказанному столику в конце зала. А после вскакивает с места и зажимает Кавеха в объятьях. — Как жизнь? — Ну, как и у всех, — он немного посмеивается. Руки дрожат, а сердце начинает отбивать ритм прямо в голове. — Кручусь, как могу. — Да ладно тебе, не прибедняйся, — Дэхья и не думает его отпускать — крепко держит за плечи и смотрит в глаза. — То командировка в Мексику, то в Европу, то в Азию. Видела я твой инстаграм. Наверное, стал очень востребованным архитектором. Не этого ли эффекта он и добивался? Восторга, визгов и уважения. Почему же сейчас Кавех ощущает себя не в своей тарелке? Внезапно его пальцев кто-то касается, поддерживающе обхватывает ладонь и мягко сжимает. — И вижу, что ты не один. Значит в личной жизни проблем тоже нет, — а потом продолжает громким шепотом, — красавчика вон себе отхватил. Кавех мельком бросает взгляд на аль-Хайтама, который стоит отстраненно и рассматривает яркий постер на стене. — Что мы все обо мне? Ты сама-то как? — он натягивает дружелюбную улыбку. — Я? Да ничего особенного, — Дэхья наконец отходит на приемлемую дистанцию, по-видимому, засмущавшись. — Ушла в армию по контракту, работа в офисе, как оказалось, не для меня. — Дай ты ему уже сесть, — высказывается Кандакия с диванчика слева. — После Африки ты сама не своя. — Африки? Кавех садится за стол и тянет аль-Хайтама за собой — не стоять же ему весь вечер. Хотя, если бы пришлось, тот не дернул бы ни единым мускулом из принципа, а Кавеху не нужен такой эффект. — Она свалила на целых полгода помогать детям. — Ты все еще обижаешься на меня? — Дэхья с громким выдохом прикрывает глаза ладонью. — Я ведь даже предупредила… — А потом вырубила телефон. На полгода, Дэхья. На полгода, — Кандакия ударяет ладонью по столу. — Я думала, что тебя на завтрак сожрал крокодил в этом твоем Бурунди. Пока продолжается небольшая перепалка, Кавех бросает взгляд на противоположный край стола. Там, несмотря на царящий вокруг шум, положив голову на сложенные руки, дремлет Лайла. — …Но я же сразу написала тебе, как только!.. — Хей, а что это с ней? — громко шепчет Кавех Дэхье, отвлекая ту от перечня оправданий. — А? Лайла-то? — Дэхья ненадолго замолкает и пригубляет пиво из стоящей рядом кружки — судя по грозному взгляду Кандакии, это был ее напиток. — Она едва сбежала от полугодовалого ребенка — раньше всех пришла даже — не буди ее. Выдала нам целую лекцию про алкоголь и грудное вскармливание и уснула. — А кто-то еще должен подойти? Пока Дэхья роется в чатах, Кавех наконец заказывает пару шотов для разгона. Раз уж это бар, то грех не накидаться. Аль-Хайтам же от официанта отмахивается, словно от назойливой мухи, — вряд ли ему вообще нужна пища, а алкоголь — и подавно. Поэтому он так и сидит, откинувшись на спинку стула в очевиднейшей скуке. Конечно, людская болтовня ему малоинтересна — Кавех даже не удивлен. — Тигнари вроде собирался, но от него последние сутки ни слуху ни духу. И Нилу. — Нилу же на втором курсе отчислилась. — Да, но она очень рвалась повидаться с нами. Главное, чтобы всю труппу не привела. Я, когда заказывала стол, не рассчитывала на такое количество людей. Не виделись пять лет, а ощущение, будто больше десяти. Приносят шоты, и Кавех перестает запоминать, что и с чем мешает. Ни с Нилу, ни с Тигнари он так и не пересекается, потому что аль-Хайтам, взглянув на часы, утаскивает его раньше. Даже умудряется извиниться перед всеми, хотя Кавех считает, что ему это привиделось в пьяном угаре.***
— Услуги грузчика тоже в мои задачи не входят, — говорит аль-Хайтам в такси с переднего пассажирского сиденья. — Ты меня только что грузом назвал? — Балластом. Тебе не следовало пить на голодный желудок. — Какого черта у тебя вообще получилось поймать машину в такое время? — Кавеха неприятно мутит, даже настроения препираться нет. Он упирается лбом в спинку впереди стоящего кресла и прикрывает глаза. — Разве… не знаю, ты не должен быть отрезан от цивилизации?.. И от людей. — Методы воздействия на сознание проще изучать наглядно. Если не жить веками в глуши, то будешь понимать, как минимум, настройки телефона, — слышится тяжелый вздох. — Тем более, я специализируюсь на потреблении научных открытий. Покупка душ — лишь отмазка, но работает отменно. Аль-Хайтам вообще не скрывается и не выбирает абстрактных выражений. Водитель справа то ли хмыкает, то ли кашляет, но тактично молчит. — Интересные у вас менеджеры-продажники, — Кавеха начинает понемногу отпускать — плюсы ведьминской физиологии. Минут через пятнадцать алкоголь выветрится полностью. — Даже со своей целевой аудиторией.***
До номера в мотеле Кавех доходит уже на своих двоих без намека на туман в голове. Аль-Хайтам следует за ним, хотя, по его же словам, — не обязан. Он парадоксально не пытается вернуться к себе — в пекло, либо в демоническую берлогу на земле, — а наоборот делает все, чтобы пробыть с Кавехом как можно дольше. Кавех не хочет упускать возможность стать полноправным членом ковена, не хуже любой ведьмы. В любом случае, ничего не теряет. Подойдя к двери, он затаскивает аль-Хайтама почти за шиворот в номер. Цинично и не в его стиле. Руки подрагивают, от одной только мысли Кавех уже считает себя каким-то… насильником. Демон демоном, но он все-таки сознательное существо, у которого явно есть понятие морального компаса. Кавех даже не будет удивлен, если аль-Хайтам знает всю библию наизусть. — Если у меня есть шанс, то я им воспользуюсь. — Чересчур прагматично для тебя, не находишь? — аль-Хайтам лишь вздыхает. — Ничего ты мне не сделаешь. Тебя нет в ковене уже не первый десяток лет, и ты в любом случае туда не вернешься. — Опять ты это делаешь! — у Кавеха горячеют щеки, но уже не от неловкости и смущения, а праведной ярости. — Опять пытаешься угадать, о чем я думаю, чего ожидаю, на что надеюсь и что могу сделать! Он валит аль-Хайтама на единственную кровать уже не из выгоды, а из желания доказать свой авторитет. Садится ему на бедра и давит взглядом. — Ты же так осуждал ведьм за их образ жизни, м-м, — тянет аль-Хайтам, кладя руки под голову. — А ведь только первые из них так поступали. — Еще я просил тебя заткнуться, — Кавех стаскивает с плеч красный пиджак, отбрасывает в сторону, и, не расстегивая пуговиц, снимает шелковую рубашку через голову. — Так странно смотреть на тебя смертного, — аль-Хайтам поднимается и обхватывает пальцами его челюсть. — Каждый раз такой. Кавех вцепляется ногтями в предплечье, стараясь отодвинуть его руку от себя, и прочнее упирается коленями в жесткий матрац, чтобы не упасть. — Это какой же? — Впечатлительный и оттого забавный. Ты вообще знаешь, в чем главная фишка чернокнижников? — Выполнять роль трутней в ведьминском улье? — невесело усмехается Кавех. — Или чтобы было за чей счет самоутверждаться? — В том, что мы уже виделись, Кавех, и увидимся после очередного цикла. На несколько секунд повисает неловкое молчание. — Что? — Чернокнижники становятся демонами, но их душам свойственно перерождаться после столетнего заключения в демонической плоти. Раз за разом. Поэтому все, что мне остается, — ждать, пока ты не соизволишь провести призыв, — аль-Хайтам едва стискивает его щеку пальцами. — А потом сделать все, чтобы сократить отведенные тебе годы до минимума. — Черт тебя побери, ради чего? — Кавех отпихивает руку от своего лица и нависает над аль-Хайтамом. — Ради чего? Может, у меня были свои планы, может, я хотел повидать мир, может… Аль-Хайтам притягивает Кавеха ближе к себе за заднюю часть шеи и впивается заострившимися зубами в его губы. Кавеху кажется, будто его окунули в жерло вулкана, а кожа сгорает, слезает лоскутами со всего тела, а в легких оседает пепел и копоть. — Теперь понимаешь ради чего? — И что, каждый раз я умудряюсь вызвать именно тебя? Это какое-то родовое проклятие? — Кавех успевает даже осудить себя за импульсивность, но сейчас отступать уже некуда. — Сначала это было случайностью, во второй раз — совпадением. — А потом стало закономерностью. — Планом, Кавех, — аль-Хайтам усмехается. Его уверенности не сбивает даже положение под собеседником. — Я достаточно расчетлив, чтобы не надеяться на удачу. Кавех до боли сжимает руки в кулаки. Ощущать себя пешкой неприятно. Разве не должен он иметь выбор, как любое другое живое существо? Люди слабы, падки на соблазны, грешны. Его единственный грех — не родиться человеком, и потому нести бремя в виде одного демона-прилипалы. — Ну и чего остановился? Ты ведь пытался доказать, что я не могу предугадать, о чем ты думаешь и на что способен. — Думаю, что ты подонок. — То, что у меня есть преимущество, и я им пользуюсь, делает меня подонком? — аль-Хайтам надменно хмыкает, будто уже победил в словесной дуэли. — И у кого из нас в итоге фора, если ты надо мной? — Из-за тебя мне остается жить одним днем и гадать, когда я умру. — Лучше, чем надеяться на принятие ковеном, и ради этого продавать свое тело и душу. Пусть и не человек, но ты смертный — рано или поздно все равно бы откинулся. В среднем ваш вид живет лет на двадцать больше людей. Эдакая льгота на призывы. Кавех старается не смотреть аль-Хайтаму в глаза. Это ощущается изощренным унижением — словно его вновь отчитывает мать за невыученный гримуар, в наказание превращая на несколько часов в ничтожную облезлую крысу. Он вздрагивает от воспоминаний и надеется, что хотя бы этого аль-Хайтам про его жизнь не знает. Впрочем, если тот еще в курсе и про любимый шампунь, и про марку презервативов, на которую аллергия, — Кавех уже ни капли не удивится. Отвратно. — Хей, посмотри на меня, — аль-Хайтам приподнимается, двигается назад, сминая простынь, упирается затылком в изголовье кровати и пальцами ненавязчиво касается его подбородка и вынуждает на себя взглянуть. — Я ждал тебя в этот раз тридцать два года. По-моему, я заслужил хотя бы один поцелуй вместо упреков. — Это дольше обычного? — шепчет Кавех, поглаживая огрубевшее и горячее запястье аль-Хайтама. — На пятнадцать лет. Век назад не настолько многого можно было добиться своими силами, — он тихо смеется, почти касаясь носа Кавеха своим. — Как же глупо это выглядело: помогать тебе приворожить какую-то аристократку, зная, что ты ей не достанешься. Возможно, тогда Кавеха и задели бы эти слова, но сейчас он не знает никакой девушки. Это звучит даже… романтично. Пусть и контролирующе, но кто не без греха? Точно не демон, прождавший несколько десятилетий. Поэтому Кавех целует его — мягко касается уголка, а после захватывает нижнюю губу, едва проходится языком по заостренным нечеловеческим клыкам и отстраняется на пару сантиметров, резко выдыхая. Скажи ему кто-то утром, что он проникнется хоть какими-то отдаленно теплыми чувствами к демону — буквально лишь инструменту, — Кавех бы не поверил. Аль-Хайтам, не позволяя увеличить дистанцию, обхватывает ладонями его голову, закрывая уши, и припадает губами вновь глубоко и опаляюще. Внутри будто вспыхивают искры, вынуждая Кавеха своим жаром открыть рот шире, чтобы втянуть хоть немного воздуха. Черт возьми, как же мешается эта рубашка, целомудренно застегнутая до горла. Кажется, что аль-Хайтам понимает это телепатически, под его руками каждая пуговица шустро вылетает из петли без урона для сатиновой ткани — такую Кавех не перепутает ни с каким другим хлопковым плетением. Становится даже плевать на грубые джинсы, в которых тот, видимо, пытается быть похожим на студента. — Расстегни сам, прошу, — Кавех опускает взгляд и слегка кивает. — Сломать ноготь даже перед смертью неприятно. — Я лишь сократил твои годы, а не назначил казнь на завтра. — Целые ногти мне в любом случае нужны, перестань ворчать. — Неженка, — закатив глаза, аль-Хайтам без труда справляется с ширинкой самостоятельно. — Ты невыносим, — говорит Кавех, стаскивая с его плеч рубашку и кидая на смятую у изголовья простынь. — Хочется размазать тебя так, чтобы и двух слов не мог связать. — Как банально, — фыркает аль-Хайтам. — Кто я такой, чтобы тебя останавливать. Вперед. Кавех припадает к его шее, с наслаждением втягивая кожу. Остается багряный след, несмотря на уплотнения и наросты. Видимо, они образуются от накала эмоций. Какие-то неправильные получаются взаимоотношения: по идее, именно демон забирает душу, но сейчас все иначе — Кавех помечает его, словно собственность. Эта мысль обжигает голову изнутри до темноты в глазах. Под бедрами неприятно елозит деним. Поэтому Кавех и презирает такой материал — при возбуждении натягиваются любые штаны, но джинсы причиняют особый дискомфорт и тебе, и партнеру. Еще ведь даже не зима. Он поддевает кромку и намекает аль-Хайтаму приподняться, чтобы окончательно стянуть джинсы с ног. Тот — на удивление без остроумных комментариев — слушается, заранее сбрасывая кроссовки. Да, у демонов намного ниже процент жира, а потому квадрицепсы тоже, как резные. Весь аль-Хайтам словно выточен из камня с его плотной кожей и четкими мышцами, и Кавех просто не может оторвать взгляд — даже будучи достаточно подтянутым, он сам не может похвастаться фигурой. Под трусами проступает член, и назвать его просто «горячим» — преуменьшение. Кавеху кажется, будто он возле действующего вулкана. А если бы аль-Хайтам был не в человеческой форме, то сжигал бы все на своем пути? Когда обнаженной поясницы Кавеха касаются ладони, он вздрагивает. — Ищи смазку, — шепчет аль-Хайтам на ухо. — А то потом будешь без брюк бегать по комнате. — Смело предполагать, что я таскаю с собой сма… Кавех осекается. Потому что, да, черт, действительно таскает. Никогда не знаешь, что может произойти — например, призыв демона, который только тебя дожидался тридцать лет, — нужно быть готовым ко всему, а тюбик не занимает много места в рюкзаке для ноутбука. Кавех вскакивает, подлетает ко входу, достает смазку из рюкзака и, на всякий случай, запирает дверь. О боже, какой позор. Ужасно унизительно признаться себе, что он предвкушал случайный секс, который еще и мог застать какой-нибудь бестактный сотрудник мотеля. Он оборачивается и замирает. Наверное, само понятие стыда Кавеху совершенно чуждо, потому что при взгляде на расслабленного и полностью обнаженного аль-Хайтама сама мысль о смущении испаряется, будто ее и не было вовсе. С этого ракурса он может любоваться его телом целиком, а не фрагментами. — Так и будешь там стоять? — Нет. Кавех без рук стаскивает лоферы, натершие пятки за вечер, и забирается на край кровати коленями. — Что ты… — аль-Хайтам резко выдыхает сквозь зубы, потому что Кавех, оказавшийся лицом у паха, смачно проводит языком по члену без грамма стеснения. — Пе-ерестань. Но тот, будто не слыша, берет в рот головку, создавая вакуум. Выше раздается шорох сжатой простыни, и Кавех едва сдерживает улыбку, чтобы не причинить дискомфорта. — Как у в-вас, смертных, все сло-ожно, — произносит аль-Хайтам, запрокидывая голову. — Зачем тратить время на такие ме-елочи… — Тебе ведь нравится, — говорит Кавех, отстраняясь, чтобы слегка поцеловать внутреннюю часть бедра. — Почему бы и нет. Никогда не поверю, что никто не пытался тебя орально удовлетворить. — Мне это не требуется. — Всем иногда нужно немного ласки, даже суровым демонам, — и заглатывает член, заставляя аль-Хайтама почти сломать поясницу от резкой попытки вывернуться Видимо, у того в подобные моменты активируется заикание, поэтому он со всей силы сжимает челюсти, не давая больше прорваться звукам. Жаль, Кавех бы еще послушал все его выводы и очередные предположения. Он выпрямляется, расстегивает ремень и брюки, не глядя скидывает их и поднимается к лицу аль-Хайтама, пытающегося отдышаться. Мозг будто немного охлаждается изнутри с невнятным привкусом дежавю, но Кавех легко может это объяснить. Большим пальцем он слегка задевает один из сосков. Аль-Хайтам, зажмурившись, словно пытается глубже вжаться в изголовье. Лишь бы его сдержанность, давшая трещину, окончательно не раскололась. Второй рукой Кавех пытается вскрыть тюбик со смазкой. Но пластик оказывается излишне прочным и приходится поддеть крышку зубами, вымазать и подбородок, и ногти, но сейчас это не имеет значения. Давно он себя не растягивал, уж тем более с таким явным риском обжечься, а потому каждый миллиметр фаланги пролезает настолько трудно, что Кавех упирается лбом аль-Хайтаму в плечо. И забывает как дышать, открывая рот в немом стоне, когда помимо своих пальцев появляются чужие, плавно разводящие стенки. — Черт возьми, что ты творишь… — Беру. Пусть дискомфорт не исчезает полностью, но такая забота балует эго до закатившихся глаз и разрядов в спине. Когда Кавех решает, что все, хватит, то забывает, что под нынешним углом сесть проблематично. Он жалеет, что поспешил, держа свое тело на одних только упирающихся в грудь аль-Хайтама руках, чтобы не рухнуть от ноющей боли. А ведь в нем только головка. — Ты, как обычно, переоценил себя. Дрожь мешает Кавеху ответить хоть что-то осознанное, поэтому он, закрыв глаза, закусывает губу до крови. И вздрагивает от внезапного касания к собственному члену, все же падая, проскальзывает тазом ниже, пусть и не так мучительно, как до этого. — М-м, — только хватает у Кавеха сил протянуть. — Ты!.. Мх-х… Нежнее. Пожалуйста, нежнее… — Стало полегче? — Мгм, — немного подрагивая, он приподнимается и опирается на плечи аль-Хайтама Растяжение все еще сильно чувствуется, но уже не так неприятно. Первое движение словно порождает в голове белый шум, из-за которого Кавеху сложно концентрироваться, будто он видит и слышит через толщу воды. Не останавливаясь и не замедляясь, подрывается к аль-Хайтаму ближе, кусая ему губы и язык, поглощая, вбирая, съедая вибрацию громких вздохов. Это нужнее кислорода, еды и даже алкоголя. Аль-Хайтам не похож на демона-искусителя, но Кавех бы не удивился подобному исходу. Потому что не бывает так просто. У Кавеха есть причины верить каждому его слову, произнесенному за вечер. Он не помнит ни предыдущих жизней, ни своего демонического воплощения, но то, что знает аль-Хайтама минимум столетие, — без сомнений. Мышцы бедер, пресса и рук словно деревенеют, наливаются кровью. Движения становятся медленнее, тяжелее, а во рту пересыхает от учащенного дыхания. Кавех раздирает ногтями плотную, жесткую кожу предплечий и улавливает нечеловеческий вой. Зрачки аль-Хайтама растворяются в темно-бирюзовой радужке, тот замирает, а тело расслабляется. В комнате будто повисает плотный пар. Кавех вздрагивает от касания к головке, тоже доходя до оргазма. Отчаяние от абсурдности собственных действий сваливается тяжелым грузом. Его обыкновенное состояние после эйфории. Кавех и вправду ничем не лучше ведьм.***
— Умирать страшно? — внезапно говорит Кавех, почти полностью спрятав лицо в подушку. Апатия медленно покидает голову, уступая спокойствию. — Не бывает безболезненной и моментальной смерти. — Ты не делаешь принятие легче… — Но это правда. После долгого жара холод номера ощущается вдвое острее. Завтра начнется новый день, и даже мысль о неизбежном исходе не отменит продолжения жизни. — Мы не прощаемся, Кавех.