Та самая дверь

      Официантка улыбнулась ему, и Союз вяло приподнял уголок губ в ответ. Сигналили машины, и он почти поскользнулся на льду, выругавшись так грязно, что стоящий на светофоре неподалёку полицейский грозно на него покосился. Союз тяжело и сипло вдохнул морозный воздух, поёжился, но не зашёл в кафе, вместо этого завернув заугол и начав спускаться в аккуратный подвальчик с торцевой стороны дома.       Холод ключёй обжигал пальцы. Союз некоторое время возился, отпирая дверь, руки дрожали — слишком легко оделся. Наконец, он дёрнул за железную ручку — твою мать, как холодно. Потянув ещё чуть-чуть, чтобы образовался проход, в который он мог бы пролезть, он, нагнувшись и всё равно стукнувшись лбом (как и обычно), прошёл внутрь. Дверь закрывалась так же неохотно, как и открывалась. Он провернул ключ три раза.       Он перестал ёжится от холода, стянул с себя пальто, небрежно оставив ключи в кармане — в другом месте всё равно потеряет. Крючок, на который Союз повесил пальто за петельку с надписями «ручная работа» и «любимому папе», неприятно царапнул пальцы. Союз поморщился, подошёл к одиноко стоящему посреди пустого пространства столу, на котором стояла кружка и валялась пара бумаг.       Под кружкой обнаружилась записка.       «Это горячийее кофе for you. Поговорим после работы?» И криво нарисованное сердечко. Союз потрогал бок чашки — едва тёплый. Долго стоит.       Он смял бумажку и сунул в карман пиджака, а кофе пить не стал — не очень-то любил американо. Тому, кто рисует ему сердечки, пора бы и запомнить, хотя попытку он оценил.       Союз устало протёр лицо ладонями, потом вернулся к вешалке — за ней висело зеркало. Внимательно осмотрел себя и убедился, что ничего не торчит, а длинные золотые волосы убраны в две толстых косы. Ласковые руки России иногда заплетали его по утрам, когда Россия забегал на оладьи, но в основном Союз справлялся своими силами, как сегодня. Он с неудовольствием заметил, что одна коса чуть более кривая, чем если бы её плел Россия.       Наконец, он отошёл от зеркала, направившись вместо этого к двери, противоположной той, из которой он вошёл. Эта дверь была хлипкая и деревянная, с железной круглой ручкой. Такие в квартирах обычно ставят при входе в туалет.       Союз открыл дверь и шагнул внутрь, провалившись в чёрную липкую темноту.       Он привычно проморгался и зашагал, точнее, попытался.       Пластиковая дверь, похожая на двери в супермаркет, никак не желала открываться. Поставок ни из Петербурга, ни из Москвы в Брюссель не было.       То есть вообще.       «Твою мать, — Союзу захотелось кого-нибудь ударить. Желательно, из той братии менеджеров, которые напланировали этот кошмар. — Опять поставки перекрыли, суки».       Обычно в таком случае он шёл через Китай и Турцию, но и там сегодня было закрыто, только мелькнула Китайская стена и виноватое лицо товарища. Турция вообще закрыл границы, не объясняясь, но там ситуация была вообще тревожная, и Союз не решился лезть, мало ли. Повздыхав и постояв немного в темноте, он пополз в сторону свободных входов — попроситься, мол, чтоб пропустили.       Германия уже ушёл, и всё было заперто, у Беларуси тоже — не свезло. Он дёргал за дверные ручки самых разнообразных мастей, от изящной с вензелями ручки Франции до строгой пластиковой ручки Литвы, и везде было либо пусто, либо заперто. Отчаявшись, он решил было уже пойти к Америке — вот у кого всегда открыто. Но к Америке отчаянно не хотелось — пристанет, не отлепить.       Он хлопнул ещё несколькими дверьми — ни-ко-го. Все на собрании — Союз уже опаздывал.       — Пиздец, — вырвалось. Он не хотел к США. Спросит, как американо, попытается облапать и облизать, укорит, что сразу не пошёл к нему, заставит перевязать галстук. Союз в расстроенных мыслях дёрнул ручку ещё одной двери — на этот раз простой дверной, с металлической ручкой и тяжёлым засовом.       И ввалился внутрь.       Пахло сладко. В отличие от подпространства и входа в него, было тепло. Союз поморщился и разогнулся — он лежал калачиком на чём-то мягком. Без ботинок. Он резко сел и ощупал себя. И пиджак, и рубашка, и штаны, даже помятый галстук — всё было на месте.       Вокруг была пасторальная картинка современного уютного дома. Перед диваном, на котором он, оказывается, лежал, стоял низкий круглый столик, накрытый кружевной салфеткой. Напротив щёлкал поленьями краснокирпичный камин, над которым висели лосиные рога. На тёмных обоях сверкали рамки с семейными фотографиями, в основном, с Канадой и Францией. Союз заметил на полу клетчатый пушистый плед, который, видимо, сбросил с себя, когда проснулся. Он поднял его и аккуратно свернул, повесив на спинку дивана. Слева от дивана были две двери, одна в точности походила на ту, в которую он упал, а вторая представляла собой её более домашнюю копию — чуть более светлый кофейный цвет, не такая тяжёлая ручка, и засов отсутствует. Справа от дивана — огромное, широкое окно на полстены, на подоконнике лежали мягкие подушки и стояли с другого краю ароматические свечи, сбоку висела просторная птичья клетка — сейчас пустая.       А за окном простирался белый лес. Заснеженные ели, тесный бурелом — и всё это сияло, особенно ярко выделяясь на фоне тёмных обоев. Вдруг к верху окна подлетела серая в коричневых пятнах сова. Она клюнула стекло два раза, а потом присела на близкую к окну ветку, осыпав снег, и стала укоризненно смотреть на Союза своими огромными жёлтыми глазами. По меркам нормальных сов она была достаточно маленькой, где-то с два союзовых кулака, но очень симпатичной, с кисточками на ушах.       Союз вздрогнул, когда услышал щелчок двери. Дальняя от дивана створка распахнулась, и перед Союзом оказался — очевидно — хозяин дома.       Видеть брата Америки в пушистом, светло-коричневом халате, с лёгкой щетиной и распущенными волосами, сейчас непривычно вьющимися крупной волной, было по меньшей мере… непривычно. Белые пряди у висков прятались под подавляющим количеством красных, под глазами залегли усталые тени. В руках его был небольшой поднос, а на ногах — мягкие на вид розовые тапочки, прикипев глазами к которым Союз сразу же захотел пощупать.       — Добрый день, — чуть более хрипло, чем обычно, произнёс Канада. Называть даже про себя его по имени было крайне странно. Для Союза, как и для многих других, он оставался просто «братом США», почти безликим знакомым лицом, не слишком интересным, но привычным, как море других привычных лиц, почти не участвующих в межмировой политике, или, по крайней мере, не направляющих её. Примерно между «очередной сын Британии» и «очередной брат Америки», может быть, даже ближе к «любимый ребенок Франции», судя по фотографиям на стенах, но не более.       И поэтому было неловко. Заглядывать на изнанку почти незнакомых людей всегда тяжелее, чем, к примеру, хорошо знакомых или не знакомых совсем. У Союза невольно холодок пробежал по спине.       Канада аккуратно поставил поднос на столик перед Союзом.       — Кхм, — Союз сглотнул, — я…       — Всё в порядке, сидите, — Канада отмахнулся. Улыбка на его лице была тусклой, но мягкой. — Вы устали от скачка.       — Я просто, — промямлил Союз. — У всех закрыто было…       — Я понимаю, — Канада качнул головой. — Не думаю, что вы стали бы перемещаться безо всякой причины. Ваша репутация безупречна, Союз, и не думаю, что вам сейчас стоит пытаться её испортить.       — А. Ага, — Союз моргнул. Потрескивал камин. Блики огня прыгали по лицу Канады, делая его немного таинственным и угрожающим, но через секунду Канада пододвинул поднос ближе к Союзу, по-доброму прищурился ало-карими глазами, и иллюзия развеялась. Союз резко придвинулся ближе и почти привстал, на секунду успев почувствовать сладкий запах вишни. Он взглянул на поднос, а Канада отстранился.       Перед ним стояли толстая кружка — внутри плескалась тёмная полупрозрачная жидкость — и тарелка с политыми сиропом тонкими оладьями. Точнее, они называют это «панкейки». Союз недоумённо воззрился на завтрак перед собой, чувствуя себя всё более неловко.       — Поешьте, — мягко, но непреклонно приказал Канада, до странного сильно напомнив этим Британию и Францию, смесью которых и являлся. — Скачок через океан никому не обходится легко. Особенно таким, как вы.       Союз постарался не морщиться. Таким, как он. Да, он не доминант. Он «подчиняющийся», «мягкий», «нижний», «вынашивающий» — можно подобрать много синонимов. Но Союз был сильнее (и выше, что очень ему льстило) многих доминантов, к тому же, лучше и совершеннее, об этом знали все. К чему уточнение Канады — не ясно.       К тому же, слышать такие слова Союзу всегда было не особо приятно.       — Я не хотел вас обидеть, — Канада плавно вздохнул. Всё у него получалось тепло и уютно, каждый взгляд и вздох, каждое тихое слово, и Союз чувствовал себя излишне обнажённо. Почти интимно. — Просто ваша физиология хуже переносит скачки. Когда вернётесь домой, вам нужно будет обследоваться.       Ага, как бы не так. В гробу в белых тапочках он видел любые обследования, кроме плановых — и те, проходящие раз в полгода, едва переносил. Сам как-нибудь справится. Особо опасных симптомов он не чувствовал, разве что гудела немного голова — и только.       — Сколько я был без сознания? — спросил он, подняв толстую кружку двумя ладонями — немного горячеватая, но не обжигающая. Хлебнул, и пряный глинтвейн с корицей растёкся по языку.       — Около двух часов, — Канада отвернулся от него, и сейчас шевелил кочергой угли в камине.       — Дерьмово, — Союз хлебнул ещё и неловко подцепил вилкой один оладушек. Панкейк.       — Я связался с папа́, он обещал придумать уважительную причину вашего отсутствия. Думаю, это никого не удивит.       Союз кивнул чужой спине. Франция близок с Россией, а последнего сегодня и вовсе не было — контролировал проведение совместных с китайскими товарищами боевых учений. Так что не будет ничего удивительного, если его любовник отмажет ещё и Союза.       Возможно, что-то пошло не так с учениями, и Китай с Россией срочно закрыли границы с обеих сторон?       Звучит не слишком правдоподобно, но Союз предпочитает думать, что у сегодняшнего пиздеца были адекватные причины. Он ненавидел неловкие ситуации.       А не было ничего более неловкого, чем ввалиться в дом кого-то полузнакомого и проспать в там два часа. Проваляться в обмороке два часа. Не знать, что с тобой делают, два грёбанных часа. А может, и все три.       Сука-сука-сука. Как же, блядь, неудобно.       Хуже было бы только ввалиться к Рейху и увидеть, как он трахает Италию прямо у обувного шкафа. А ведь он и Союза трахал когда-то там же. Или к орущим друг на друга Британии и США. Союз до того случая вообще не подозревал, что Британия способен на такую экспрессию. Так что больше он к бывшим мужьям за помощью ни ногой. Плавали, знаем, нам такое не нужно́.       — Мне неудобно, — вновь начал бормотать он, внутри обмирая от собственных нелепых слов, движений, взглядов — да и от общей неловкости в целом, как вдруг в окно постучали, и он запнулся. Канада поставил кочергу рядом с камином и подошёл к окну, мягко шагая по ковру в своих уютных тапочках. Потянулся — халат задрался, обнажив напрягшиеся икры, покрытые гладким белым пушком, и Союз невольно задержал взгляд.       И когда у него в последний раз кто-то был? Несколько десятков лет назад, и с тех пор этот «был» всё пытается возобновить их отношения. Нет, спасибо, Союзу больше как-то не особо хочется. То, что «было», впечатление на него не произвело.       Хотя икры у Канады, конечно, были покруче, чем у его брата.       Да и хватит принижать себя, Союз, минетов-то тебе иногда перепадает порядочно. По работе, так сказать.       «Но минетов маловато будет, — шепнул жадный внутренний голос, негласно отвечающий в не слишком богатом внутреннем мире Союза за личную жизнь, — вот если бы этого плюшевого мишку достать к нам в постель в личное пользование, тогда заживём».       Союз вздохнул. «Заживём» ему ни при каких обстоятельствах не светило.       Ручка стеклопакета тихо провернулась, верхний отсек окна открылся, и сова, до того сверлившая Союза жёлтыми глазами, влетела внутрь. Окно так же быстро закрылось, но до Союза всё равно спустя несколько мгновений долетел свежий морозный воздух. Он вдохнул его и передёрнул плечами. Неловкость не спадала.       Сова влетела в клетку, у которой — Союз заметил только сейчас — не было дверцы. Пустой вход без решётки.       Интересно.       — Как зовут?       — Гренландия. Она не моя. Залетает иногда поесть.       — О, — Союз глотнул глинтвейна, чтобы не сказать что-нибудь и не сделать ситуацию ещё более неловкой. В конце концов, ему правда не стоило портить построенную годами упорной работы идеальную репутацию. Для существ «с его физиологией» это было довольно сложно. Почти невыполнимо.       Ведь существа противоположного пола всегда твои враги. Даже в России с его доминантной природой Союз чувствовал угрозу — не слишком сильную, но ощутимую. Россия мог себя контролировать. И всё же, иногда у Союза мурашки бежали по коже — когда зрачки в глазах России сужались — в такие моменты у Союза чаще всего задиралось что-нибудь из одежды. Но потом Россия отворачивался и вновь превращался в его заботливого старшего брата. Только просил больше не выходить в этой ужасно кружевной пижаме к завтраку.       А то дырка на попе. Нет, не зашивай, оставь так. Тому, кто порвал, наверняка понравится.       Не-вы-но-си-мо.       Все доминанты просто невыносимы. Большинство из них Союз не мог терпеть дольше нескольких минут, потому что доминанты представляли собой сгусток тех самых личностных качеств, которые он всей душой ненавидел. Самовлюблённые. Самоуверенные. Всегда правые.       И беспросветно тупые.       Нет, они разбирались в науках. И даже во всех. (Но не лучше Союза).       Просто им невозможно было объяснить, почему Союзу не нравится, когда касаются его интимных мест, лапают, целуют и вообще как-либо каким угодно другим способом трогают. Россия, и тот норовил обнять. Германия — ну что вы смотрите, папа, я ничего такого не делаю — при встрече целовал руки, щёки и иногда, когда Союз не успевал отбиться — даже шею. Рейх, союзов бывший муж, всегда брал под локоть и проводил с намёком по талии, будто бы отмечая для всех окружающих, что когда-то они были близки. Китай и Бразилия позволяли себе осторожно схватить за предплечье или прижаться губами к кисти руки. Второй бывший муж, США… Это США. Отлепить его от себя было просто невыполнимой задачей.       Но прикосновения этих существ Союз ещё мог, стиснув зубы, терпеть.       Остальных России приходилось отгонять веником, пока Союз не создал себе необходимую репутацию. Репутацию «ледяной королевы», к которой могут прикасаться только избранные. Даже пожать ему руку было безумно желанным и недостижимым для большей части доминантов.       Дырку Союз зашил. И пижаму больше не надел. Во имя справедливости.       Мысли то и дело сползали на «а трогал ли Канада меня во сне», но Союз упорно не давал себе на них зациклиться. Конечно, трогал. Он же доминант. Он не может сопротивляться рецессивному гену Союза. Но сейчас это меньшая из зол. Ох какую бучу ему устроят, когда он наконец попадёт в Брюссель.       Ситуация не слишком приятная.       — Вам что-нибудь нужно? — спросил его Канада, вновь вернувшись к камину.       — Нет, спасибо за заботу, — Союз постарался, чтобы его голос звучал хотя бы с толикой благодарности. Канада кивнул сам себе.       — За вашей спиной книги. На французском и английском в основном, есть испанский… Они в вашем распоряжении. Россия пообещал прийти за вами через семь-восемь часов. Я… приболел, поэтому оставлю вас, вы не против? Если что-то понадобится, спокойно пользуйтесь дверью. Дальше по коридору санузел, столовая слева, я оставил на столе ваш обед. Я буду в спальне — сразу направо.       Канада резко замолчал. Будто бы не знал, сто ещё сказать. И будто бы ему тоже было неловко.       — Эм, да. Спасибо, — ещё раз поблагодарил Союз. Неловкость продолжала расти в геометрической прогрессии.       — Отдыхайте.       Канада вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Союз обернулся — за диваном во всю стену простирался книжный шкаф.       У него вырисовывалась неплохая альтернатива ужасной планёрке.       Книги были великолепны. То есть, восхитительны. То есть, их было достаточно для того, чтобы Союз отключился от мира на несколько долгих часов.       Живот заурчал. Союз перелистнул страницу и стойко его проигнорировал. Он не будет ходить по чужому дому.       Не будет.       Даже если ему разрешили.       Живот взвыл по-китовьи и замолк. Союз опять перелистнул страницу и вздохнул.       Поесть стоило. Скачки на далёкие расстояния без поддержки хозяина двери не обходятся никому просто так. Открывать все двери подряд было не лучшим решением. Особенно, когда для него в любое время суток были распахнуты целых две двери.       Но к Америке Союз не хотел слишком сильно, а к Рейху… Тоже не хотел. Потому что там наверняка Италия, и было бы ещё более неловко, чем сейчас перед Канадой.       В конце концов, Союзу выпал лучший вариант из возможных. Желудок внутри свернулся в трубочку и скорбно булькнул.       Хотя вот пошариться в доме США или Рейха он бы не постеснялся.       Пламя в камине постепенно затухало, и комната погружалась в полутьму. За окном тоже темнело — неудивительно, в северных регионах солнце всегда садилось рано. Союз глянул на часы, висевшие над одной из рамок с фотографиями — конкретно на этой Франция целовал Канаду в щёку, а тот улыбался в камеру. За их спинами проглядывали стены какого-то французского кафе годов примерно восьмидесятых. На часах была половина одиннадцатого. Россия придёт за ним ещё не скоро.       Он поднялся, ступив носками на мягкий ковёр. Его ботинки остались сиротливо стоять у дивана. Союз надеялся, что не слишком испачкал ими чудесный ковёр, когда «ввалился».       Где там столовая? Направо?       Союз выглянул из комнаты. Коридор был круглым. Направо, налево и прямо были три одинаковых двери. В промежутках между дверями у стен стояли: одно кофейно-коричневое кресло, два тёмно-красных пуфика и большая зеленая пальма в горшке. Пальма стояла слева, и Союзу она однозначно не понравилась. Он уверился в своём решении пойти в дверь направо.       Первая мысль, что пришла в его голову — ковёр ещё мягче, чем в гостевой. Странный ковёр для столовой.       А потом кто-то закашлялся, и Союз резко поднял голову вверх. Канада лежал в кровати и тяжело дышал. Закрытые глаза не оставляли сомнения в том, что он спит, но брови сошлись на переносице, а на щеках выступили неровные алые пятна — первые признаки лихорадки. Красные волосы разметались по подушкам и ужасно спутались. Канада сипло вдохнул, опять закашлялся и начал дышать через рот. На тумбочке рядом с его кроватью лежал старый ртутный градусник — и всё. Ни таблеток, ни питья, ни еды.       Союз, не понимая, что делает, шагнул внутрь. Он слишком быстро оказался рядом с кроватью, и теперь ужасно бросилось в глаза, как сильно выделялись тени под чужими глазами, и как все краски стекли с лица Канады, словно бы их кто-то смазал. На фоне красных волос оно выглядело совсем неживым.       Союз, не понимая, что он делает, приложил руку к чужому лбу — горячий. Канада жадно глотал ртом воздух, и скрученное одеяло сползало с него, а он дрожал. Союз вытянул одеяло — тяжелое, пуховое — расправил его и накрыл Канаду до шеи. Дрожь стала чуть меньше, а через несколько минут безмолвия складки на чужом лбу и вовсе разгладились. Правда, дышал Канада всё равно через рот, и губы его были сухими, потрескавшимися.       «Все, ты помог. Теперь уходи, — метались мысли в голове Союза. — Остановись. Это доминант. Это слишком личное».       И Союз вышел, прикрыв за собой дверь. Наконец нашёл столовую, которая была напротив, но есть совершенно не хотелось. Остатки глинтвейна плавали в большой толстой кружке на столе, уже холодные. Очевидно, это было приготовлено для него.       Союз нашёл микроволновую печь и подогрел глинтвейн. Потом заглянул в холодильник и нашел то, что искал, проигнорировав оставленный на столе обед.       Дверь в чужую спальню он распахнул довольно решительно. И замер на пороге. Канада спокойно смотрел на него, полулёжа в постели, и в его глазах был немой укор и почти мольба. Но плотно сжатые потрескавшиеся губы и то, как Канада захлёбывался воздухом, когда пытался дышать через рот, убедили Союза, что он поступает правильно.       Он прошёл вперёд, поставил чашку с глинтвейном и всё остальное на тумбочку.       — Задирай голову, — сказал Союз без единой эмоции. Россия тоже смотрел на него таким взглядом, как Канада сейчас, когда Союз спасал его от похмелья или накрывал пледом — или ещё как-нибудь заботился. Этот взгляд значил: «Ты привязываешь меня к себе. Ты делаешь это намеренно, поэтому ты отвечаешь за последствия. Особенно за те, которые тебе не понравятся».       И с Россией Союз отвечал — покорно позволял себя обнимать и тискать за щёки, дышать в шею и заплетать себе волосы. Такова натура доминантов — они желают обладать даже тем, что им не слишком-то и нужно.              Но вот с Канадой ответственность становилась непредсказуемым делом. Взять её на себя означает быть готовым к чему угодно, от простого панибратского отношения в будущем до полноценных домогательств или даже изнасилования. Точнее, это не будет считаться изнасилованием — ведь, по сути, Союз первый начал ухаживать.       Но это всё будет потом, а сейчас Союз просто хочет помочь больному существу, которое, несмотря на свою болезнь, открыло ему дверь.       — Задирай голову, — с нажимом повторил Союз.       Канада откинулся на подушку, обнажая горло. Кадык дёрнулся, когда Союз поднёс найденные в холодильнике капли к чужому лицу. Канада шмыгнул, вдыхая капли, сжал ноздри подушечками пальцев, сверля Союза тяжёлым, всё ещё укоризненным взглядом. А Союз плевать хотел, что там о нём кто мог подумать.       Можешь помочь — помоги.       Он помог Канаде усесться на подушках, одновременно вдыхая чужой острый, глубокий доминантный запах и нечаянно — в самом деле нечаянно, ощупывая мышцы плеч и спины. Потом придерживал кружку, пока Канада пил глинтвейн, все ещё глядя на него исподлобья.       — Я приведу в порядок твои волосы, а потом ты ляжешь спать, — уведомил его Союз, когда кружка опустела.       — Вы не в своём уме, — уведомил его Канада в ответ. Союз и сам знал. Трогать чужие волосы — гораздо более неприлично, чем, скажем, целоваться. Только родственники и любовники могут себе позволить такую вольность.       Но спать со спутанными волосами, сбитыми в колтун, как у Канады сейчас, просто невыносимо — Союз по себе помнил. Как только его валила с ног простуда, Россия всегда заплетал ему волосы — иначе голова и плечи зудели, ему было жарко и противно, волосы липли к телу и неприятно щекотали, а заснуть не было никакой возможности.       Пару раз Союз хотел просто срезать свои длинные золотые волосы под корень. Останавливал его только предупреждающий взгляд России и понимание того, что в их излишне консервативном обществе этого не примут. Длинные волосы — показатель мудрости и силы. Только дети и умирающие или — в особых случаях — находящиеся в трауре имеют право на короткую стрижку. Союз это правило, честно говоря, не выносит из принципа. Потому что правила глупее в их Кодексе ещё не придумали.       — Поворачивайся спиной.       Канада пыхтел, но слушался. Союз пооткрывал ящики тумбочки и нашел в них массажную расчёску — нарушать правила, так с размахом.       Волосы не слишком охотно распутывались под пальцами, но Союз терпеливо перебирал их и старался не дёргать — каждый раз, как это случалось, спина Канады становилась чуть более напряжённой.       — Всё, — Союз сплёл простую, не слишком аккуратную косу — только чтобы волосы не мешались. Белая лента, нашедшаяся в той же тумбочке, вплелась в косу будто бы сама собой.       — Благодарю, — просипел Канада, откидываясь на подушки. Союз спросил, не нужно ли ему ещё чего-нибудь, и после отрицательного ответа вышел, неплотно прикрыв за собой дверь.              — Как ты? — Россия заключил его лицо в свои большие ладони и выпускать не собирался. Союз обиженно вздохнул. — Тебя никто не обидел?       — Кто в своём уме станет меня обижать? — буркнул он и поёжился — в подвальчике рядом с дверью всё ещё было прохладно.       — Так, — синие глаза России превратились из настороженных в подозревающие. — Вот я и пытаюсь выяснить. Ты же мне не хочешь говорить.       — Никто меня не обижал, — Союз настойчиво попытался убрать чужие ладони со своих щёк, но настойчивый гиперопекающий брат не позволял отходить от себя ни на шаг и сверлил его недоверчивым взглядом.       — Ты выглядишь так, будто всё иначе.       — Я сам себя обидел, — поделился Союз, всё же выворачиваясь из цепкой хватки России. Тот досадливо цокнул, тут же притянув Союза к себе за талию и утешающе погладил его по спине. Союз ненавидел, когда брат становился таким — излишне понимающим, почти всевидящим. Нет бы хоть раз проигнорировать — Союз со своими проблемами вполне в состоянии разобраться сам.       — Мне ждать ещё одного племянника? — сипло спросил Россия ему в ухо. Союз ткнул его локтем в бок. Не слишком сильно, впрочем.       — Не знаю, — он вздохнул. Одного Германии было вполне достаточно, чтобы удовлетворить его «материнский инстинкт», но предсказать невозможно, как оно повернётся.       — Надеюсь, ты знаешь что делаешь, — Россия ещё раз погладил его по спине и отстранился.       Союз не знал.       — Дорогой? — Союз спрятался от голоса США, преследовавшего его сегодня весь день, в туалете, да ещё и в приоткрывшуюся кабинку нырнул, чтоб наверняка. Америка зашёл в туалет, и Союз затаил дыхание, краем глаза заметив другого обитателя кабинки.       Прекрасно, он ещё и залез к кому-то во время деликатного процесса. Но кабинка была приоткрыта — значит, из неё либо собирались выходить, либо только зашли, как и сам Союз — последний вариант можно отмести, как маловероятный — Союз бы заметил, что туалет не был пуст.       США прошагал по кафельной плитке, цокая своими щегольскими кожаными ботинками, включил воду. Кажется, умылся.       А потом Союз почувствовал горячее дыхание у своего загривка.       Блядь. Ну почему именно сейчас?       Всю неделю они с Канадой волне успешно избегали друг друга. Не сталкивались в коридорах, не оставались в общих залах наедине, не заходили друг к другу в кабинеты, даже если это было необходимо. Всеми силами делали вид, что ничего не случилось. И оба — Союз подозревал, что оба — надеялись, что их пронесёт. Что не будет никакого резкого сближения с полузнакомым существом на почве единоразовой помощи и что все эти бредни про «нельзя трогать волосы незнакомца, иначе обязательно потрахаетесь» и в самом деле бредни.       Но проблема была в том, что надежды были заранее несбыточные.       Волосы были священной частью жизни всех воплощений. Нельзя было, как уже упоминалось, остричь их, нельзя было появляться в публичных местах без причёски — существовало огромное количество правил, растянутых примерно страниц на пятьсот Кодекса Стран — а всё лишь потому, что их волосы представляли собой нити судьбы.       После того, как Союз по чистой случайности задел одной своей косой волосы Рейха, они поженились. Тронул локтём синие хвостики США — результат абсолютно тот же. Правда с первым брак продлился дольше и имел закономерное продолжение в виде ребёнка — Союз подозревал, что это потому, что они с Рейхом были больше похожи характерами, чем с США, но абсолютное большинство считало, что это от того, что соприкосновение волос с Рейхом было дольше и обоюдным — что уже тянуло на откровенный бред.       США шумно вздыхал где-то там, за пределами кабинки, а Союз застыл в напряжении.       Канада прикоснулся губами к его шее, и все волосы на теле Союза встали дыбом.       США особо громко вздохнул, а рука Канады опустилась на ширинку брюк Союза. Как раз сегодня он забыл надеть ремень, в чём страшно раскаивался.       Но Канада не стал пытаться поспешно залезть к нему в штаны — он просто замер, обдавая тёплым дыханием союзов затылок и давая время перевести дух и принять решение.       И вот, когда США уже вышел из туалета, а Канада начал неохотно отстраняться, Союз, шалея от своей решимости, накрыл его руку своей, вжимая в свой пах.       Канада замер на секунду, а потом Союз почувствовал под своей щекой стену кабинки. Щёлкнула щеколда, закрывая их изнутри. Канада жадно ощупал Союза сквозь одежду, по-собственнически вжимаясь носом и губами в загривок. Союз сглотнул и почувствовал, как потяжелело в паху, когда чужие руки сжались на его заднице, запоздало вспоминая, что они вроде как в общественном месте и вообще не должны ничего тут…       Ох. Горячие ладони Канады забрались под рубашку, огладили живот — даже у Америки не было таких больших и тёплых ладоней, и от этого в груди что-то шевельнулось. Сколько у Союза не было секса? «Слишком долго», — звучал в голове голос его жадной звериной сущности. «И хорошо бы так и оставалось, — заметил тихо голос разума, — ничем хорошим это никогда не заканчивается».       Однако внутри Союза до сих пор плескался адреналин из-за побега от Америки, а секса — хорошего, качественного секса — и вправду у него не было слишком давно. Не то чтобы он рассчитывал сейчас на что-то хорошее или качественное, но всё же.       — Мы не торопим события? — пробормотал Канада ему на ухо и осторожно куснул за шею. Союз фыркнул.       — Торопим, — подтвердил он, засовывая чужую руку к себе в штаны. — Но если ты сейчас не поторопишься, я буду очень расстроен.       — Понял, — Канада прижался животом к его спине, касается носом места за союзовым ухом, целует там. Вжикает ширинка, и Союз запоздало вспоминает, что он последний раз мылся вчера утром, а сегодня провел целую ночь в беспокойных метаниях — и явно вспотел, а ещё он давно не брился там — и всё это говорило о том, что секс прямо сейчас точно не лучшая идея, но Канада уже стянул с Союза брюки, и думать времени не осталось.       — Гандонов нет, — шепнул Канада ему на ухо, толкаясь сразу двумя пальцами в проход. Союз прогнулся в спине, чужие пальцы попали по особой точке внутри, и позорный, сладкий всхлип вырвался сам собой.       — Давай без, я чистый, — Союз цеплялся руками за шаткую стену кабинки и рвано выдыхал каждый раз, как пальцы толкались глубже.       — Окей, — вжикнула ширинка — на этот раз чужих штанов, и Союз почувствовал, как к его проходу прижалось что-то вполне неплохих — даже очень — размеров.       «Определённо больше, чем у Америки», — подумал Союз, когда внутрь скользнула, по ощущениям, только головка. Он закусил губу, но у него всё равно вырвался рваный вздох, когда чужой член погрузился глубже.       Он любил секс, но не так часто мог себе его позволить. Внезапно его голову посетила мысль, что он первый раз трахается с кем-то в кабинке туалета.       Но когда Канада вошёл до конца, в голове застыла звенящая пустота. Потому что этот член был не просто неплох. Это был самый большой член в его жизни. Канада тепло выдохнул ему в шею, пробормотал «боже, детка» и толкнулся с маленькой амплитудой, но очень старательно.       «Бога нет», — из вредности успел подумать Союз, а потом у него перед глазами поплыли цветные круги, потому что Канада начал толкаться ещё и ещё, мелко, но часто, набирая темп, и его громадный член доставал наверное Союзу до желудка, и давил на простату сильно и невыносимо, а руки крепко, но не больно держали Союза за талию.       «Ладно, это очень даже качественно», — вынужден был признать Союз, но эта мысль потонула где-то там, в глубине его сознания, поглощённая всепоглощающим звериным удовольствием. Жар чужого тела за спиной и внутри опалял и сжигал его, заставляя то гореть, то едва тлеть. Руки Канады забрались под его рубашку, огладили живот, одна скользнула ниже, к напряжённому члену, коснулась кончиками пальцев, почти не ощутимо, а вторая поднялась выше, сжалась грудь в собственническом движении, ущипнула за сосок. Движения внутри стали чаще, прерывистей. Союз сжался, чувствуя, как дрожат ноги. Кажется, сегодня ему будет очень сложно ходить.       — М-м, детка, — томно простонал Канада. — Я с-сейчас…       — Внутрь, — приказал Союз. Канада содрогнулся, впился губами ему в шею и излился. Союз почувствовал, как внутри него течёт чужая сперма, и перед глазами потемнело от непереносимого, выворачивающего наизнанку удовольствия.              — Всё хорошо? — Союз моргнул, перевёл мутный взгляд на Канаду. Чужая грудная клетка вздымалась, на краткий миг вдоха прижимаясь к его спине, и Союз чувствовал исходящий от чужого тела жар.       — Всё охуенно, — отрапортовал он, откинув голову на чужое плечо. — А у тебя?       — Супер, — фыркнул Канада, не спешивший убирать руки с его талии. Союз почувствовал, как из его задницы вытекает и течёт прямо по бедру чужая сперма. Его собственная заляпала стену кабинки.       Внятные мысли отсутствовали.       — Любишь, когда в тебя кончают? — голос Канады был странным — он сел на несколько октав, стал хриплым и глубоким. Возбуждённым — сказал бы Союз, если бы его драгоценная задница не была бы свидетелем того, что Канада кончил всего пару минут назад.       — Люблю, — ответил он лениво. — И что?       — Ничего, — ответили ему так же лениво, растягивая гласные, а потом к его входу прижалось что-то прохладное и проникло внутрь, но не слишком глубоко. — Чтобы не пропало, — промурлыкал Канада, размазывая пальцем то, что вытекло. Пробка плотно закупорила то, что осталось внутри.       Союз сглотнул, и приятно предвкушение змеей свернулось внизу его живота.       — Я надеюсь, ты достаточно себя контролируешь, чтобы не выдать нас, — Союз наконец немного пришёл в себя, стряхнул с талии чужие руки, стал рыться в набедренной сумке, брошенной ими на пол в порыве страсти, в поисках влажных салфеток. — Твой брат всё ещё думает, что я его.       — А вы не его? — в чужой голос проскользнули смешливые нотки. — Мне казалось, вы его полноправная неприкосновенная собственность. На вас даже дышать нельзя.       — Дышать можно, трогать нет, — цокнул Союз, застёгивая ширинку. Канада рядом тоже приводил себя в порядок. — И для всех, — Союз выделил голосом, — я всё ещё его.       — А для меня?       Союз качнул головой и вышел из кабинки. Канада на мгновение замер, но последовал за ним.       Союз остановился у раковины, сморщившись, посмотрел в зеркало и застегнул верхнюю пуговицу рубашки, чтобы закрыть красное пятно. Канада бесшумно замер за его спиной. Тени под его глазами и слегка сонный вид говорили о том, что болезнь ещё не до конца его отпустила.       — А для меня? — повторил он чуть тише.       — А для тебя — нет, — чуть мягче, чем следовало бы, ответил Союз и, чувствуя начинающуюся мигрень, вышел.       — Привет, дорогой, — на входе в большой зал его подцепил Рейх, осторожно — Союз не выносил резких движений — подхватив под локоть.       — Привет, недорогой, — буркнул Союз, впрочем, не отстранившись и позволив Рейху ввести себя внутрь. — Какого хера надо?       — Посплетничать, — прощебетал Рейх, потащив Союза в нужную ему сторону с напором носорога.       Большой зал выглядел, как и обычно — за круговой кафедрой в центре серьёзно переговаривались Британия и Германия, за самыми ближними столами, принадлежащими членам большой двадцатки, начинали мало-помалу появляться воплощения, все как один — сонные и помятые. За столами большой двадцатки, самыми близкими к кафедре, стояли столы их подчинённых и соседних стран с меньшей сферой влияния. По краям зала стояли столы для изгоев, и туда обычно садился Союз, создавая вокруг себя зону отчуждения, но сейчас Рейх тащил его к одному из ближних столов — своему собственному, который стоял за столом Германии, а значит — во втором ряде от кафедры.       — О чём? — строго спросил Союз, опустившись на соседний с Рейхом пластиковый стул.       — Да так, — Рейх хищно улыбнулся. — Появился кто-то?       — А твоё какое собачье дело, — привычно буркнул Союз. — США пытается.       — Как жаль, что у него нет шансов, — злорадно роняет Рейх. Союз вяло усмехается.       Его второй брак был куда более неудачным, чем первый. С Рейхом его свёл расчёт, и разошлись они так же — по расчёту. Их общий ребёнок, Германия, вырос счастливым, несмотря на то, что они с Рейхом расстались уже спустя пару лет после его рождения, потому что Союз с Рейхом не ругались, а мирно сосуществовали рядом — без драмы они выяснили, что не подходят друг другу, без драмы разошлись и, в конце концов, остались близкими — Союз не скажет этого вслух — друзьями, которые помогают друг другу по мере сил и желания — особенно в личной жизни.       В которой у Рейха всё давно стабилизировалось — Италия, Италия, Италия — там с самого начала не могло быть никого другого.       У Союза всё шло не так гладко. Если первый раз он вышел замуж по расчёту, то второй — из-за страсти и, как тогда казалось, по любви.       Хуйня эта ваша любовь, вот как он считает.       — Но мне кажется, кто-то перспективный образовался на твоем любовном горизонте, — противно пропел Рейх, жутко улыбаясь. Иногда Союз хотел прибить этого гада. «Мы друзья, — повторял он про себя, делая глубокий вдох, — друзьям не чистят ебало, даже если очень хочется».       — Если ты не себя намекаешь, то откажусь, Италия мне яйца отчикает, — отрезал Союз, сложив руки на груди.       — Давай честно, Союз, — дурашливая маска слезла с Рейха, как шкура со змеи в линьку, оставив только спокойствие. — Я ведь прав?       — К чему интересуешься? — цокнул Союз, удивлённо вскидывая брови. Обычно Рейх не пёр настолько напролом, а только подставлял плечо и вручал ящик банок хорошего немецкого пива, когда у Союза на личном фронте не ладилось, а тут вдруг.       — Германия, — Рейх отвел взгляд, помедлил, — я видел на его столе документы. На тебя собирают компромат. Скорее всего, хотят сместить с должности. Постарайся без скандалов в ближайшем будущем — если всплывёт что-то с твоим участием, я не смогу замять.       «Моей власти не хватит, чтобы пойти против Германии», — прочитал Союз между строк.       — Спасибо. Ты… Это очень ценно для меня, — выдохнул Союз. Должность у него была не то чтобы высокая, но важная — консультант по обороне и военному делу. Он не хотел её лишаться — столько лет работал, только чтобы получить её и удержаться на посту хотя бы дольше месяца. А сейчас он занимал её уже седьмой год — никто другой не был в этой должности дольше года, не то что семь лет.       Сразу вспомнились все совершённые недавно глупости — и проникновение в чужой дом, и покушение на личное пространство и даже домогательства — он трогал Канаду за волосы. Но хуже всего было от осознания, что он только что трахался в общественном месте — если всплывёт это, даже родной брат не сможет прикрыть его задницу.       Союз рассеянно скользил взглядом по залу. Глаза зацепились за вошедшего расслабленной походкой Канаду — тот даже взглядом его не удостоил, что принесло Союзу некоторое успокоение — только слухов ему сейчас не хватало.       А потом что-то внутри него пришло в движение, посылая по телу сладкие вибрации. «Сукин сын, — подумал Союз, — вставил в меня эту хуйню с дистанционным управлением».       Рейх рядом покосился на Союза с умилением.       — Значит, кто-то всё-таки есть, — с удовольствием просмаковал он. — А я думал, когда же ты наконец перестанешь зарывать себя в могилу, красавчик.       Вибрации внутри нарастали, и Союза слабо потряхивало, и он не мог ни о чём внятно думать.       — Нет у меня никого, — слишком резко огрызнулся он. — Не ты ли советовал быть осторожнее?       — Быть осторожнее — это не не иметь отношений, а просто не попадаться с сексом до свадьбы, дорогой. Я надеюсь, — его рука скользнула к вороту союзовой рубашки и немного его отогнула, на секунду обнажая засос, — что ты позволишь мне вести себя к алтарю в качестве свидетеля, — Рейх наклонился и прошептал Союзу на ухо, а вибрации внутри усилились троекратно, и у Союза привстал, — потому что ты мой должник.       — Посмотрим, — резко оттолкнув от себя Рейха, рыкнул он, после чего встал и, стараясь не привлекать внимания, проследовал к своему столу в дальних рядах. И совершенно не заметил, как Рейх проследил за ним нежным ехидным взглядом.       Зато заметил, что вибрация прекратилась, когда он отошёл от Рейха на пару десятков метров. «Ревнивый козёл, — зло подумал он. — Я слишком люблю свою работу. Всё, никаких глупостей».       Обсуждение тянулось медленно. Союз сонно моргал глазами, пока Британия излагал своим невыносимым монотонным голосом тезисы, остро стоящие вопросы, тему сегодняшнего собрания, необходимую для сдачи документацию и отчёты, и ещё какую-то не особо необходимую, пустую информацию, нужную только лишь для того, чтобы соблюсти давно устаревшие формальности. Бюрократия.       Союз прикрыл один глаз, откинувшись на спинку стула, и притворился, что слушает. Второй глаз норовил закрыться следом, и первые полчаса Союз стойко держался, однако через некоторое время — Британия всё ещё перечислял документацию — второй глаз таки-закрылся, и на несколько минут он окунулся в блаженный полусон.       Но ненадолго. Внутри сладко завибрировало, и Союз дёрнулся. Глаза распахнулись, в виски застучала мигрень из-за резко прерванного сна. Он недовольно поморщился — Британия продолжал бубнить. Посверлив спину Канады, сидящего за США, недовольным взглядом, он вновь прикрыл глаза, спрятавшись за внушительной стопкой различного рода отчётности, высившейся на его столе.       И через несколько секунд вибрация вновь разбудила его. Союз недовольно вздохнул, поправил член в штанах и со всем вниманием уставился на Британию. «Убить», — подумал он. Британия, читающий не отрывающий взгляда от документов, вздрогнул и заикнулся.       Начался обеденный перерыв. Союз раздумывал, сходить ему за кофе, или всё же не стоит — у единственного автомата с нормальным кофе сейчас наверняка была неебических размеров очередь.       Повздыхав, он решил не идти — как-нибудь не уснёт. К тому же, у него персональный будильник в заднице. Он стянул верхнюю папку со стопки с документацией — та опасно пошатнулась, но выстояла — и принялся бегло просматривать. Оборона штаба ООН в Штатах на грядущем собрании, напечатанные Союзом рекомендации, используемые ресурсы — в целом, это могло подождать ещё пару недель, но отчёт Союз мог сдать уже сейчас. Только стоило его вычитать и проверить правильность формулировки — чем он сможет заняться только в следующую неделю. В запасе останется ещё минимум неделя, но Союз любил сдавать всё сильно раньше, чтобы не усложнять другим работу — в конце концов, организующий это собрание Франция начал работать над этим ещё несколько месяцев назад.       «Рекомендую взять пятый оборонный резерв вместо шестого, так как шестой оборонный, который обычно используется в подобных ситуациях, был переправлен в Южную Америку со специальным заданием».       Союз поморщился. Этот шестой резерв был головной болью всех, кто был в курсе подобных дел. Обычно его использовал США, отвечающий за спецоперации, но в документах шестой резерв числился не за ним, а за ООН, а седьмой резерв, который числился за США, существовал только на бумаге, потому что они второй год не могут выделить на него средства, а первые четыре резерва мотать из Европы в Северную Америку было невыгодно, отменить спецоперации так же не представлялось никакой возможности, приходилось отдуваться пятым, который числился за спецслужбами России и спонсировался из его кармана. С братом у Союза был договор, заключения которого Союз добивался полгода, и Россия взамен своего драгоценного пятого резерва (отдавать который бесплатно он не собирался даже родному брату) получал новейшие разработки китайских учёных в сфере чипирования. Китай, на уговоры которого Союз потратил два месяца и три дружеских минета, за свои разработки получал поставки особого бразильского сырья. Бразилия требовал старые рейховские разработки с грифом «секретно», а Рейху нужны были особые документы времён Первой Мировой, которые у Союза как раз были в наличии, и вся эта длинная цепь поставок и обменов наконец завершалась. О, США и Франция молились на него за то, как он умел закрывать дыры в бюджете. Союз в бога не верил, но сам на себя молился — провернуть всё это было действительно сложно.       И кто бы справился с этим лучше Союза?       — Отдыхаешь? — Союз вздрогнул и поднял взгляд. Канада приветливо улыбнулся и поставил бумажный стаканчик с кофе ему на стол. Стопка документов опасно накренилась. Союз отложил папку и медленно, не дыша, поправил стопку. И Канады рядом уже не оказалось, только стаканчик с кофе стоял.       Союз опрокинул кофе в себя и улыбнулся. Канада угадал с первого раза — карамельный латте приятно растёкся по языку, и даже спать больше не хотелось.       «Зайди ко мне после собрания», — было выведено на стаканчике чужим аккуратно-округлым почерком.       Всю оставшуюся часть собрания Союз просидел как на иголках. Он всё сомневался — стоит ли идти? В конце концов, Канада ни в чём не виноват, а Союз не хотел бы, чтобы их связь оборвалась только с его стороны.       Когда собрание закончилось, он нерешительно направился в сторону кабинетов стран Северной Америки. Сейчас, спустя время, он думает — можно ли было что-то изменить? Можно ли было избежать всех последующих событий, если бы он малодушно проигнорировал Канаду тогда?       Союз не находит ответа. И ни о чём не жалеет.       — Вы обвиняетесь, — как всегда монотонно зачитывает Британия, и Союз зевает в ладонь, не скрываясь, — в пяти административных нарушениях, включая: опоздание на работу на полдня пятнадцатого декабря без видимой на то причины, постоянное демонстративное пренебрежение установленным порядкам, — тут Британия красноречиво окидывает развалившегося за последним от кафедры столом Союза, — открытое неповиновение приказам начальства…       — Это когда это? — возмущённо вскинулся Союз. — Извините, но я начальство слушаюсь беспрекословно. Даже если приказы этого начальства откровенно глупы и мне совершенно не нравятся.       — …распутство на рабочем месте, — продолжает, игнорируя его, Британия, — и вступление в половой акт до брака. Вы отрицаете, что совершали эти деяния? — Британия вскинул абсолютно равнодушный взгляд на него. Союз подумал, что синие кудрявые волосы Британии до смешного сильно напоминают судейский парик. Германия, стоящий рядом с Британией за круглой кафедрой, безмятежно улыбался. Союзу хотелось плюнуть мелкому гадёнышу в лицо.       Вырастил козявку на свою голову. Весь в своего папашу. Того, который Рейх.       — Прежде, чем я отвечу, позвольте задать несколько уточняющих вопросов, — лениво, но не слишком нагло протянул Союз, подперев кулаком щёку. Все взгляды были прикованы к нему, а потому не стоило вести себя излишне вызывающе.       До поры до времени.       — Позволяю, — строго кивнул Британия.       — Считается ли достаточно весомой причиной для опоздания тот факт, что какой-то идиот из начальства, — на этот моменте у Британии дёрнулся глаз, — перекрыл все поставки из Москвы и Санкт-Петербурга в Брюссель. И из Пекина в Брюссель. И даже из Стамбула в Брюссель. Удивительное совпадение, не находите?       — Не нахожу, — качнул головой Британия, оставаясь абсолютно равнодушным.       — В любом случае, это не моя вина. В тот день я решил попасть на работу через дверь бывшего мужа, поскольку мы всё ещё достаточно тепло относимся друг к другу. Но скачок через океан достаточно вымотал меня, и бывший муж предложил мне отдохнуть у него, ссылаясь на то, что перемещение могло быть опасно для моего организма. Отдых и послужил причиной моего опоздания.       — США, вы подтверждаете данную информацию?       — Подтверждаю, — лениво ответил США, и Союз расслабился. Конечно, дорогому бывшему мужу был выгоден Союз именно на той должности, где он есть сейчас, и никакие их личные взаимоотношения на это не влияли — Америка будет прикрывать его до последнего, несмотря на недавнюю отвратительную ссору-не-ссору.       — Обвинение снимается, — медленно произнёс Британия, и улыбка Германии чуть подувяла. Союз рассматривал лицо своего сына и с какой-то тоской вспоминал, как учил Германию заплетать его прекрасные — истинно рейховские — чёрные волосы. Сейчас на голове Германии красовались две косы, копии кос Союза, и тем сильнее всё происходящее напоминало фарс.       — Следующий вопрос, — будничным тоном продолжил Союз. — Что имеется ввиду под открытым неповиновением приказам начальства?       Улыбка Германии вновь стала шире, и это показалось Союзу плохим знаком.       — Пересядьте на ваше законное место за спиной России, Союз, — сказал внезапно Британия.       — Отказываюсь, — тут же отреагировал Союз.       — Это и есть открытое неповиновение приказам начальства, — холодные глаза Британии смерили Союза равнодушным взглядом.       «Ожидаемо, — хмыкнул про себя Союз. — Что только к обвинениям не подвязали».       — По медицинским показаниям, — откашлявшись, начал он, — мне запрещено сидеть среди большого скопления доминантов. Это нарушает мой гормональный фон. И так слабый, к слову. Если я продолжу нарушать предписания врачей, то стану бесплоден. И вы бы знали об этом, если бы внимательно изучали моё личное дело, — и было это бредом чистой воды, но Союз не позволял себе хихикать вслух.       — Вы лжёте, — нахмурился Британия, открывая папку с его личным делом. А потом и Германия с шоком уставились на справку, лежащую в личном деле Союза сразу на первой странице. Союз послал Китаю мысленный воздушный поцелуй. Чисто сработано, дорогой друг, с Союза взятки гладки.       — Итак? — Союз позволил себе чуть-чуть улыбнуться.       — Обвинение снято, — процедил Британия. — Есть ещё вопросы?       — Конечно. Что имеется ввиду под распутством на рабочем месте?       — Ваши поцелуи с… Членом дома Америки. Канада не является вашим законным мужем, следовательно то, что вы делаете — вопиющее нарушение правил и распутство, — ответил Британия, прищурившись.       — О, — Союз улыбнулся. — Не отрицаю, я целовался с ним. Но, я полагаю, это не было ни нарушением правил, ни распутством.       — Нам важно не то, что вы считаете, а то, что прописано законом, — пафосно заявил Германия, до этого молчавший, но осёкся под острым взглядом Союза.       Маленький ублю… Кхм. Да, Союз знал, что именно Германия занимался организацией происходящего сейчас фарса. Знал, что Германия хочет его место себе. Знал даже, что Германия всегда ставил свои личные амбиции выше каких-либо связей с семьёй.       Но сейчас было так мерзко, словно он нечаянно с разбегу вляпался в собачье дерьмо. Он всё ещё с теплотой хранил в своей памяти воспоминания о том, как крохотный Германия засыпал у него на руках, причмокивая кукольными губами. О том, как Германия сказал свои первые нелепые слова-лепетания, о том, как Германия-подросток рассказывал им с Рейхом за ужином, как прошёл день.       Союз смел надеяться, что он был не самым худшим родителем, чтобы заслужить то, что происходило с ним сейчас.       — Скажи, дорогой сын, — произнёс он ровно. Германия поморщился — ему было ощутимо неудобно. — ты считаешь меня ниже людей? Ты обо мне настолько невысокого мнения, что сравниваешь меня с рабом?       — Конечно нет, с чего вы взяли, папа!.. — когда Германия переварил вопрос и смог прийти в себя от тона, которым он был задан, его возмущению не было предела. Германия набрал воздуха в грудь, готовясь, очевидно, разразиться гневной тирадой, но Союз перебил его.       — Тогда почему, позволь спросить, кто-то должен указывать мне, с кем и в каких отношениях мне состоять? Даже у человеческих женщин в большинстве своём прав больше, чем у меня.       И повисло молчание. Германия смотрел на Союза долго, и даже казалось, что на дне его глаз плескалось нечто, напоминающее сожаление. Но потом — Союз готов поклясться — Германия отмахнулся от этого чувства, запер его на в дальнем углу сознания. Его личные цели были важнее.       Вылитый Рейх. Союз скосил глаза на бывшего мужа. Рейх улыбался ему подозрительно виновато — явно знал, о чем Союз сейчас думает. Союз подавил собственное детское желание показать ему язык.       — Как бы то ни было, — прочистил горло Британия, — закон есть закон, и мы не вправе его нарушать. Факт преступления обвиняемый не отрицает. Вердикт — виновен.       — Нарушать закон мы не вправе, — вновь перебил Союз. — Но вправе менять. Я пользуюсь своим правом в должности главного консультанта по обороне, и объявляю референдум. Кто за то, чтобы отменить закон о невступлении в физический контакт рецессивными воплощениями до брака?       — Возмутительно!.. — начал Германия, но тут Россия встал со своего места и молча проследовал к краю зала. Когда он встал за спиной Союза и молчаливо положил руку ему на плечо в знак поддержки, зал погрузился в напряжённую тишину, прерываемую только сухим покашливанием Британии.       — Я за, — чётко произнёс Россия.       — Вы за только потому, что вы его брат! — Германия тяжело дышал, упираясь руками в кафедру, и выглядел явно взбешённым. — Вы необъективны!       — Именно потому, что он мой брат, — весомо произнёс Россия. — я за. Мне не нравится, когда моего брата лишают права выбора. Мне не нравится, что он должен страдать из-за чьей-то мелочной жадности и глупости.       Германия стиснул зубы.       — В любом случае, вы один, — заметил Британия.       И тут со своего места поднялся Китай. Под прожигающими взглядами Германии и Британии он невозмутимо прошествовал к Союзу. Встал не так близко, но его поддержка ощущалась спиной.       Переглянувшись, встали со своих мест Рейх и США.       — Надеюсь, когда ты провернёшь эту херь, ты отсосёшь мне, — бросил США, проходя рядом с Союзом.       — Я подумаю, — фыркнул он в ответ. И словил на себе взгляд чужих вишнёвых глаз. Канада занял место за его плечом, встав так же близко, как и Россия. Провёл рукой по волосам, что вызвало всплеск немого возмущения где-то в районе кафедры. Впрочем, Союзу было уже всё равно.       А потом, неожиданно для Союза, со своих место встали Италия и Франция. Италия в мгновение ока оказался рядом с Рейхом, бросив в сторону Союза кокетливую улыбку, Франция повис на России.       — Ты даже не предупредил меня, — обижено пробормотал француз в сторону брата. Россия ничего не ответил, только задумчиво улыбнулся, и его рука скользнула на чужую талию. Рука Франции же заняла своё законное место на заднице России. Всё-таки странной они были парой — два доминанта. И всё же, Союз не видел пары красивей.       Потом стало ещё неожиданней. Встали со своих мест Бразилия, Вьетнам, КНДР, Саудовская Аравия, Турция и ещё несколько стран рангом поменьше — в общем все те, с кем Союз пересекался по работе прямо и косвенно — и это обескураживало. Союз не думал, что он настолько важен, что эти консервативные в большинстве своём страны решат пойти ради него против системы.       — Что ж, — начал ровным голосом Британия, вновь надев свою ледяную маску, — голосов достаточно. Закон отменён. Однако, — продолжил он, властным взглядом пресекая поднявшийся из-за заявления гомон, — вы нарушили этот закон ещё когда он действовал. Административное нарушение всё равно вам вменяется. Штраф составляет десять тысяч рублей. Так же вы смещаетесь с должности на неопределённый срок. Теперь вы обычный офисный служащий. И, я надеюсь, в следующий раз у вас не будет причин опаздывать на работу.       Союз прищурился и довольно фыркнул. Что ж, вот теперь можно и не притворяться вежливым. Он зацепил взглядом расправившего плечи Германию, взгляд которого сиял неприкрытым довольством, и начал было опускать всех с небес на землю, как его в этом стремлении опередили.       — Я оспариваю решение суда, — мягко произнёс Канада.       — Я слушаю, — чопорно ответил Британия, но в его позе чувствовалось напряжение. Он явно не этого ожидал от сегодняшнего заседания. Союз почувствовал, что испытывает гордость глубоко внутри. Он любил не соответствовать ожиданиям.       — На момент нашего прилюдного поцелуя мы с Союзом уже были женаты.       Союз помнит, что в тот день дверь в кабинет Канады открылась беззвучно. Даже не скрипнула зловеще, как это бывает, когда попадаешь в неприятности, но Союз всё равно поёжился. Он прикрыл её за собой, прошёл внутрь. Канада что-то печатал, сидя перед экраном рабочего компьютера. Он перевёл взгляд на Союза, часто-часто моргая. Глаза были красными. Союз припомнил, что Канада на второй части собрания куда-то ушёл, но заметно это было лишь потому, что когда США и Рейх подходили к нему, ничего внутри не вибрировало. Впрочем, сидеть все равно было неудобно, а под ехидным взглядом Рейха и пожирающим США это ощущалось особенно сильно.       Как он вообще пошел на эту безумную авантюру с вибратором внутри? Неужели чужие волосы сплелись с собственными настолько сильно, что Союз согласился вопреки голосу разума не только перепихнуться в толчке, но и засунуть в себя ту дьявольскую штуку, которая начинала вибрировать, как только Канада только этого желал?       — Проходите, чувствуйте себя как дома, — протянул Канада. Союз фыркнул — в чужих глазах блеснула ласковая насмешка.       — Да знаю я, — отмахнулся он. — Ты сам виноват. Слишком несчастно выглядел.       — О, правда? Тогда ты слишком по-блядски, — Канада медленно встал из-за стола и устало потёр переносицу. В его голосе не было ни насмешки, ни какого-либа подтекста — он будто бы произнёс вслух факт. Союз поморщился. Эти долбанные предрассудки. Даже Китай иногда не может сдержать свой язык и перестать шутить про «отсоси, потом проси», но Союз ещё отомстит.       — Извини, мне не так часто удаётся сделать это с кем-то, кто безопасен, — и под этим словом Союз имел ввиду всё. И то, что Канада бы не стал на него докладывать, и то, что рядом с ним Союз чувствовал себя подозрительно защищенно.       — Безопасен? Я польщён, — Канада слабо улыбнулся, медленно обошёл стол, с каждым своим плавным движением подходя всё ближе. Союз сглотнул. — Значит, дело исключительно в безопасности.       Союз не понимал, что шагал назад, пока не вжался спиной в дверь. Руки Канады упёрлись с двух сторон от него, а чужие губы настойчиво и сильно прижались к его губам.       — Мф, — Союз крепко зажмурился и приоткрыл рот. Внутри, где-то в районе грудной клетки, происходило что-то странное. Поразительно приятно.       Не то чтобы он раньше не влюблялся. Союз уверен, что был влюблен в обоих своих бывших мужей, даже в Рейха — хотя бы чуть-чуть. Но тут было нечто другое. Сладкое, как карамельный латте, тягучее, как мармелад. Язык сводит от концентрации сахара.       Союз всегда знал, что любит сладкое, но чтобы настолько.       — М-м, — чужой язык скользнул глубже, резче, и Союз равно выдохнул. Мысли о «никаких глупостей» мгновенно выветрились из его головы.       Канада прижался к нему всем телом, и Союз бедром почувствовал его стояк. Волна жара обдала его с ребер по тазовые косточки, прошлась по позвоночнику и осела в паху. Союз любил секс. Хороший секс — особенно.       — Всю неделю думал, как разложить тебя на своем столе, — Канада оторвался от него и мягко сказал на ухо. — Хочешь?       — Да, — шепнул Союз в чужую шею и рвано вдохнул, когда чужие руки ощутимо, но не болезненно стиснули его бока. И внезапно его приподняли над полом и легко закинули на плечо задницей кверху.       «Придушишь», — бормотал Рейх, когда Союз нечаянно наваливался на него во сне.       «Тяжеленный, — с сожалением тянул США. — На руках не потаскаешь».       «Большеват для рецессива, как бы не вздумал издеваться кто. Если что, сразу мне говори, понял?» — вздыхал Россия.       А Канада, не чувствуя, какой диссонанс вызвал в Союзе, спокойно донёс его до стола, по пути успевая свободной рукой жамкать Союза за задницу, отчего член Союза неприятно вжимался в ширинку штанов и остро пульсировал. Чёртов доминант, и как он умудряется.       Все бумаги смелись на пол одним взмахом, и через несколько десятков секунд Союза осторожно уложили спиной на стол, где, вопреки всякой логике, было мягко.       — Плед, — пояснил Канада в ответ на его изумлённый взгляд. — Часто ночую на работе. Ну-ка, приподнимись, — и под его спину просунули что-то узкое и мягкое. — А это ортопедическая подушка. Я надеюсь, ты не повредишь себе ничего в процессе, — он ласково фыркнул.       — Я ощущаю себя принцессой, — промямлил Союз. Чужие руки до сих пор ласкали его бока, оглаживали грудь и живот, выправляя рубашку из штанов, залезали по чуть-чуть, одними лишь пальцами, под резинку трусов.       «Он чувствует себя виноватым, — внезапно понял Союз. — Он думает, что принудил меня».       Он обнял Канаду ногами за бёдра, подталкивая его к себе, стараясь своими нежными кокетливыми взглядами заставить его забыть о всякой глупой ерунде вроде необоснованных моральных терзаний. В конце концов, Союз во всей этой ситуации был виноват куда больше, но испытывал ли он вину? Точно нет. Разве что жалел о возможности испортить свою репутацию.       Мысль о Рейхе, предупредившем его вопреки всякой логике, неприятно царапнула. Ведь сейчас Союз собирался слить все рейховы старания в унитаз.       Канада склонился над ним, упершись руками в стол, и осторожно поцеловал в губы, как будто бы извиняясь, что не сдержался, когда Союз такой соблазнительный. «Ладно, оно, чёрт возьми, того стоит», — подумалось Союзу.       — Трахнешь меня? — шепнул Канаде в губы Союз полувопросительно.       — Конечно, — Канада втянул его верхнюю губу в свой рот, нежно посасывая, а чужие руки надавили Союзу на соски сквозь рубашку.       — Мхм, — Союз не мог сдержать себя. Его тело плавилось под лаской, подавалось навстречу чужим прикосновениям — жаждало. Он чертовски давно никого не хотел так сильно.       Вжикнула молния его штанов. Руки Канады проворно задрали рубашку, и Союз почувствовал чужое дыхание на своём животе. Канада потихонечку стягивал с него штаны вместе с нижним бельём и целовал каждый сантиметр обнажавшейся кожи.       Внизу, в районе паха, было обжигающе горячо. Когда штаны оказались на полу, а губы Канады на его бедре, Союза внезапно тряхнуло — огненная волна прошлась от простаты по всему телу. Союз возмущённо и протяжно застонал, а Канада только хитро блеснул глазами, вращая в левой руке розовое нечто с разноцветным кнопочками.       — Нравится? — довольно пробормотал Канада ему в мошонку, продолжая нажимать на какие-то кнопки, отчего Союза сильно и невыносимо потряхивало. Союз простонал в ответ что-то невразумительное, и Канада поставил дьявольскую штуку на самый маломощный режим — вибратор едва шевелился, что жутко нервировало — удовольствия явно было недостаточно, чтобы кончить, но достаточно, чтобы не забывать о предмете в заднице ни на секунду.       — Ты тра-ах… — Союз всхлипнул, когда Канада подул на его колом стоящий член, — …нешь ме… о-ох…ня или нет?..       — Конечно. Будь терпелив, — голос Канады явно принадлежал змию, уговаривающему первых людей вкусить запретный плод. И хотя Союз никогда не верил в бога, ему внезапно очень захотелось это сделать.       Потому что Канада склонился над его аккуратным, подтекающим смазкой — из-за чего весь живот был измазан — членом, улыбнулся и внезапно легко коснулся члена языком на краткое сладкое мгновение. Союз неверяще замычал — ни один доминант, включая бывших мужей, не делал для него ничего подобного. Такие ласки вообще были не в природе доминантов, но сейчас Канада страстно доказывал ему обратное, невесомо и быстро касаясь кончиком языка розовой блестящей головки. Это откровение так поразило Союза, что на глаза выступили слёзы удовольствия и смятения.       А Канада всё продолжал нежно ласкать его. Он целовал союзов член, и его прикосновения были словно тонкие крылья бабочки. Союз ходил по краю и уже готов был излиться, но Канада раз за разом удерживал его на грани, то отстраняясь и довольно улыбаясь в самый неподходящий момент, а то и пережимая основание члена двумя пальцами.       — Ты такой сексуальный, — шептал он, продолжая изощрённые ласку. — Вкусный и красивый. Мой.       Союз запрокидывал голову и рыдал, стонал, срывая голос, а ведь они ещё даже не начали. Но у Союза в ушах стоял гул, он не чувствовал ничего, кроме прикосновений чужих губ и языка к своему члену, не видел ничего, кроме чужих вишнёвых глаз и рассыпавшихся по плечам прядей огненных волос.       Наконец, когда у Союза перед глазами плыли фиолетовые круги, Канада отстранился, поглаживая руками союзовы бёдра. Союз не мог оторвать взгляда от его мокрых, пошло-влажных губ. Канада облизнулся.       Он медленно, нарочно долго теребя застежку, начал расстёгивать свои брюки. Распаленный Союз зло пнул его пятками в бёдра, и Канада ускорился, но не слишком.       Наконец, чужие штаны вместе с нижним бельём были приспущены, и взгляду Союза открылся Член.       Эта штука была куда больше, чем все члены, что Союз видел вблизи до этого. Рейх, Америка, Китай, Бразилия — все они меркли по сравнению с Этим. Союз подозревал, что во время первого их с Канадой секса эта штука не входила в него до конца, иначе порвала бы ему нахрен все внутренности, и Союз бы умер счастливым.       — Нравится? — удовлетворённо спросил Канада, склонив голову на бок. Союз сглотнул.       Конечно, ему нравилось. И он планировал принять этот член весь до конца, как бы не протестовала его задница, хотел почувствовать его каждым сантиметром своей дырки, а стоило представить, что этот молот Тора будет давить на простату, не переставая, как глаза сами собой закатывались.       — У братика побольше, — мстительно ответил Союз, вспоминая, что у России в самом деле член был на пару сантиметров длиннее. Однажды Союз — из чистого научного интереса, конечно же — подглядел за братом в бане, и с тех пор небезосновательно подозревал, что у России самый большой член в мире.       — А его член тебе не светит, — фыркнул Канада весело, нисколько не обидевшись.       — Второй в мире размер меня тоже устро-х-мф, — пафосно начал произносить Союз, когда Канада резко увеличил мощность на вибраторе и снова понизил до минимальной. Союза тряхнуло так, что стол пошатнулся.       Канада, удовлетворённо хмыкнув, вытащил из Союза эту демоническую херь двумя пальцами и отбросил её куда-то в сторону. Краем глаза Союз заметил, что херь была отвратно-неоново-розового цвета. Ну всё, эту штука теперь его кровный враг.       А потом к заднице Союза прижалась огромная влажная головка чужого члена. Канада толкнулся резко и сразу наполовину своего громадного монстрочлена, затыкая рот Союза своими губами, даже не давая ему выплеснуть стоны наружу.       — Всё-таки обиделся, — шепнул Союз, когда Канада чуть оторвался от его губ, тяжело дыша. Чужие волосы разметались и закрыли Союзу обзор, он видел только чужое лицо, почти незаметную шероховатость на квадратном подбородке, крохотную родинку под пухлыми, чётко очерченными влажными губами, прямой нос с горбинкой и вишнёвые, затуманенные желанием глаза.       — Нисколько, — горячо шепнул Канада в ответ, оставляя в уголке губ Союза невесомый поцелуй. — Просто предпочитаю, чтобы подо мной ты думал только о моём члене. Что скажешь? Справишься? — Канада иронично приподнял брови и вновь начал целовать его, а Союз смеялся ему в губы.       Через несколько минут, когда они ловили дыхание друг друга, Канада наконец толкнулся глубже, и Союз застонал в полный голос.       А потом всё потонуло в хаусе необузданных страстных движений навстречу друг другу. Они беспорядочно сталкивались губами и языками, Союз хватался за чужую шею, руки соскальзывали, а внутри горел и изрыгал магму вулкан. Было темно перед глазами и в голове, и Союз видел только чужие вишнёвые глаза, зараженные таким же безумием, как его собственные.       — Внутрь, — шепнул охрипшим голосом Союз. — Кончай.       И плечи Канады задрожали, как в предсмертной агонии, а Союз почувствовал, как внутри становится мокро и влажно и, сжав зубы на чужих губах, излился. Все нервы выкрутило наизнанку, ещё чуть-чуть, и сердце остановится, и Союз умрёт в этом предобморочном мгновении, но ни о чём не пожалеет.       — М? — Канада лежал щекой на его груди и выравнивал дыхание. У Союза появилось непреодолимое желание погладить его по волосам. Он уже занес руку, как вдруг вспомнил — и отпустил её.       — Ничего, — пробормотал Союз, чувствуя, как его собственные ноги свешиваются с края стола, а по бедру течет нечто вязкое. Понятно, что.       — Что-то не так? — сонно спросил Канада, выводя пальцем узоры на груди Союза.       — Ничего, — малодушно повторил Союз. Он не мог ничего сказать. Не теперь.       — Что-то не так, — тверже повторил Канада, поставив подбородок Союзу на грудь и внимательно посмотрев на него своими насыщенно-вишнёвыми глазами.       — Возможно, — сдался Союз, откинув голову назад. Он посверлил взглядом потолок.       — Жалеешь?       — Только не об этом, — отозвался Союз. — Просто… Всё сложно.       — Понятно, — Канада вновь лёг щекой на его грудь. Союз в внезапном приливе сентиментальности потянулся рукой к чужой руке, и их пальцы переплелись. — Сходим куда-нибудь?       — Не уверен, — отозвался Союз. В горле внезапно запершило.       Ну что за чёрт. Союз любит свою работу и не хочет от неё отказываться из-за какой-то интрижки. Но, чёрт возьми, и от Канады он отказываться тоже не хочет.       Дерьмо.       — Мне надо идти, — промямлил Союз. Канада поднялся с него, заглянул в глаза и осторожно поцеловал, а потом отстранился и начал приводить себя и Союза — в основном, Союза — в порядок.       Союз быстро поцеловал Канаду в щёку и выскочил за дверь.       Ох. В голове роились тонны вопросов, и ни на один Союз не находил ответа. Что ему делать? Призвать совесть Канады и попроситься за него замуж? Или вовсе разорвать эти отношения?       Он сходил с ума от противоречий.       Вся последующая неделя прошла, как в тумане. Он не встречался с Канадой, даже не смотрел в его сторону, но что-то тянуло туда, в его кабинет, где они оба свихнулись от страсти, где не было предрассудков, а были лишь чужие вишнёвые глаза, на дне которых смешивались желание, нежность и что-то ещё, слишком всеобъемлющее, чтобы давать этому название, слишком внезапное для слова на букву «л».       Он потерялся в этом и не мог выйти из лабиринта, как бы ни старался.       — Когда свадьба, — невопросительно спросил Россия, вздохнув. Союз ел оладушки и в этот момент подавился.       — Какая свадьба, — так же невопросительно ответил он, откашлявшись. Россия смерил его пронизывающим синим взглядом и сложил руки на груди.       — Если он не возьмёт тебя замуж, я откручу ему что-нибудь очень важное, — прищурился он.       Союз промолчал. В конце концов, если Россия выполнит угрозу, проблемы резко не станет.       Но тут Россия прищурился сильнее.       — Дело не в нём, не так ли? — почти по слогам произнёс он. Союз сглотнул.       — Может быть, — осторожно ответил он.       — Может быть, — Россия недовольно вздохнул. — Хорошо, раз так.       Они помолчали. С братом всегда было сложно, но Союз знал, что Россия любит его больше всех на свете, даже больше Франции. Впрочем, Союз тоже любил Россию больше всех своих бывших — мужей и не мужей.       — Я не знаю, что мне делать, — признался Союз.       — А ты хочешь что-то делать? — Россия склонил голову на бок.       — Хочу, — пробормотал Союз.       — Тогда вперёд, — Россия улыбнулся и внезапно схватил со стола свой смартфон. Союз напряжённо следил за ним глазами — когда у брата резко поднималось настроение, не стоило ждать ничего хорошего. Россия как ни в чём не бывало потыкал на экран и приложил смартфон к уху, одновременно положив к себе на блюдце ещё парочку жирных оладушек.       — Бонжур, мон ами, — прощебетал он в трубку, и голос изменился до неузнаваемости, став нежным, как воздушный заварной крем. У Союза скулы свело от этого тона. — Ты занят? Нет-нет, всего пару минут. У меня тут, — Россия заговорчески взглянул на Союза, а тот подавил резко возникшее желание спрятаться от хищного взгляда брата под стол, — нужна помощь на любовном фронте.       Союз почувствовал, что щёки начинает печь.       — Да так, — продолжал как ни в чём не бывало Россия, — номерок своего любимого дитятка не подскажешь? Отлично. Жду на выходных, мон шер. Я тебя тоже.       Ласковое «я тебя тоже» Россия сказал совершенно не своим, ужасно трепетным голосом. Союз предпочёл бы не знать, что Россия вообще умеет так говорить.       Через полминуты на телефон Союза пришла СМС с чужим номером.       — Спасибо, — Союз смотрел на номер неверящими глазами.       — Да не за что. Кто твой любимый старший брат? — Россия улыбнулся.       — Конечно, ты, — хмыкнул Союз.       Некоторое время Союз молчал. Потом шумно вздохнул.       — Привет, — выдавил он.       — Привет, — отозвался счастливо-недоверчивый голос Канады с той стороны.       — Эм, — Союз замялся, — эм…       — Приходи ко мне сегодня, — мягко произнёс Канада, — если хочешь. У меня тут глинтвейн, сова и полное одиночество.       — Но сегодня же Рождество, — пробормотал Союз. Не то чтобы он сам праздновал Рождество, но все знали о том, что в западных странах в большинстве своём празднуют именно Рождество.       — Папа́ у России, забежит ко мне на Новый год, — ответил на невысказанный вопрос Канада, — а в остальном я предоставлен самому себе.       — Я приду вечером, — выпалил Союз и быстро отключился, чтобы не передумать.       — Я не знаю, что мне делать, — выдохнул Союз. Китай на той стороне подозрительно молчал. Союз нервно теребил краешек смартфона, прижатого к уху.       — Прийти к нему вечером, очевидно, — ровным тоном ответил его друг, но потом вздохнул. — Ты знаешь, дорогой, я в таких делах не советчик. Почему бы тебе не спросить Рейха…       — Который с Италией.       — Или Россию.       — Который с Францией, — Союз закатил глаза. — Боюсь, ни один из них даже не услышит, что я звоню. Кит, ты мне друг или кто?       — Кхм.       — Если ты сейчас пошутишь про «ебал я в рот такую дружбу»…       — Даже не собирался, — слишком невозмутимо ответил Китай. Но спустя мгновение его тон стал серьёзным: — Послушай, Союз, я не знаю, из-за чего ты так переживаешь. Ты ему нравишься, и он тебе тоже симпатичен. К тому же, Канада довольно, — Китай приостановился, подбирая подходящее слово, — порядочный. Я уверен, что у него с тобой всё серьёзно, и он женится на тебе в самом ближайшем будущем. Если не понравится — развестись ты всегда успеешь. Так чего ты боишься?       — Что это повлияет на нашу дружбу? — неловко протянул Союз.       — Не повлияет, — фыркнул Китай. — Хотя от дружеских минетов тебе определённо придётся отказаться. Браз будет дико расстроен — лучший рот всего ООН, и теперь замужем.       Союз замолчал, не зная, как выразить вслух все свои опасения.       — Союз, — Союз буквально услышал, как Китай улыбнулся. — Мы не станем относится к тебе хуже, если ты сейчас об этом думаешь. Ты наш друг, и мы уважаем тебя в первую очередь потому, что ты действительно хорош в своей работе.       — То есть, не потому, что я так же хорош в минетах? — неуверенно переспросил Союз.       — То есть, не поэтому, — хмыкнул Китай. — Купи своему будущему мужу подарок на Рождество, яйца в руки и дуй к нему. Не помню за своим другом такой тяги к соплежуйству.       — Ты меня плохо знаешь, — с сомнением протянул Союз.       — О нет, дорогой, я знаю тебя просто отлично, и поэтому записывай адрес.       — Адрес чего?       — Секс-шопа, конечно.       Союз взялся за ручку двери и рвано вздохнул. Некстати вспомнилось, что свою собственную дверь давно стоило бы поменять. Все давно ставили свои двери у себя в квартире, и лишь союзова дверь — ещё советских времён, с облезшей потрескавшейся краской и даже не запирающаяся — находилась в нескольких кварталах от его собственной квартиры — честно говоря, такой же советской и обшарпанной. Россия давно уговаривал его сделать ремонт и перенести дверь, но всё руки не доходили — обычно он ночевал на работе или у друзей-тире-любовников, иногда — у США или России, но теперь вроде как и повод появился.       Во второй руке Союз держал пакеты с подарками — большой с долго выбираемыми Союзом безделушками и маленький чёрный — с ассортиментом рекомендуемого Китаем секс-шопа.       Повздыхав ещё минут пять, Союз сверился с часами — половина двенадцатого — и наконец открыл дверь.       Канада сидел на диване перед камином в халате и тапочках. уже виденных Союзом раньше при тех же обстоятельствах, и медленно опустошал бутылку вина, хлебая прямо из горла. Ещё одна бутылка — уже пустая, очевидно, — стояла за диваном. Ой, бля — две бутылки. Вторая закатилась под диван, и Союз её не заметил.       Кажется, стоило прийти раньше.       Но Союз сначала долго выбирал подарки, потом долго добирался до своей двери, потом долго сидел в кафе рядом, потом долго стоял под дверью Канады. В общем, он тянул достаточно, чтобы Канада мог подумать, что он не придёт. Хотя дверь всё ещё была для него открыта — Союз не чувствовал недомоганий и падать в обморок, как в прошлый раз, не планировал.       Он понял, что страшно накосячил.       Почему он решил, что переживает один? Как будто к Канаде в дом часто вламываются чокнутые рецессивы и заплетают ему волосы.       «Может, у него традиция напиваться в Рождество. Многие напиваются в Рождество», — малодушно заметил внутренний голос. Союз беззвучно вздохнул, шагнул через порог и плотно прикрыл за собой дверь. Он сам был в тапочках, домашних свободных штанах в чёрно-белую клетку и обтягивающей чёрной майке — наивно хотел впечатлить и одновременно показать, что доверяет. Волосы ради того же распустил.       Судя по всему, сам он такого доверия не заслуживал.       В углу комнаты стояла аккуратная маленькая ёлочка с белыми пушисто-пластиковыми иголками и лениво светящейся жёлтой гирляндой. Стеклянные шары были одинаково-красные, и только с краю, под самым низом спряталась пластиковая сова на ниточке.       Под ёлкой лежала маленькая квадратная коробочка в обёрточной бумаге. Союз посмотрел на криво завязанный поверх неё бант, и сердце защемило. Он подошёл к ёлке, поставил пакеты рядом. Посмотрел на чужую сгорбленную спину. Канада вертел полупустую бутылку в руках — явно уже заметил, что не один.       Союз обошёл диван, мельком глянув на почти потухший камин, отодвинул низкий столик от дивана и выхватил из рук настороженно глядящего на него Канады бутылку. Сам сделал несколько крупных глотков и отставил бутылку на стол.       А потом оседлал чужие колени.       Время замедлило свой ход. Их носы потирались друг о друга, губы соединялись на краткий миг и рассоединялись снова, дыхание смешивалось, и в полутьме под треск догорающих поленьев в камине это казалось куда более личным, чем поцелуи с языком — и даже более личным, чем секс.       Канада обнял его руками за талию, и Союз крепко прильнул к нему всем телом и положил голову на чужое плечо. Возбуждение витало в воздухе — их члены соприкасались сквозь ткань, но это ничего не портило. Союз с лёгким налётом удивления осознал, что даже если они сейчас не займутся сексом, он всё равно будет всем доволен и даже счастлив. Потому что стоит ему сейчас прижаться ухом к чужой груди, как он услышит быстрые и глухие удары чужого сердца.       — Когда начал пить? — шепнул Союз.       — С девяти, — буднично ответил Канада. Ох, если бы Союз на засиживался в кафе, а сразу шёл бы сюда, две с половиной бутылки вина можно было бы предотвратить. — Я не пьян, не волнуйся. Семейная устойчивость к алкоголю.       — Я волнуюсь не из-за этого, — буркнул Союз, огорчённый осознанием собственного малодушия.       Канада поднял его лицо за подбородок, взглянул будто бы затравленно и поцеловал.       — Мне звонил США. Кажется, он собирался отмечать это Рождество с тобой.       — Пиздел, — прищурившись, ответил Союз. — Рождество через полчаса. А я здесь.       — И я рад, — шепнул Канада ему в шею и нежно прижался туда губами. Союз осторожно толкнул его, и Канада плавно лёг на диван, придерживая при этом Союза. Союз с неслышным вздохом улёгся щекой на чужую грудь. Тлели угли в камине, Союз смотрел на них, вслушиваясь в чужое ровное дыхание.       Он чувствовал себя слишком дома.       Что-то тепло дуло ему в щёку и хотелось зевать. Союз сделал над собой усилие и открыл глаза. И вздрогнул.       Чужое расслабленное лицо было прямо напротив. Канада во сне выглядел поразительно безмятежно. Алые пряди, помятые и растрёпанные, обрамляли чужое лицо, делая его каким-то по особенному тёплым. Ресницы затрепетали и глаза раскрылись, но потом закрылись вновь, а Канада притянул его ближе, сонно позёвывая.       — Ты что, опять таскал меня на руках? — пробурчал Союз ему в его восхитительные кудрявые волосы. Они были в кровати, а Союз засыпал на диване.       — Возможно. Имеешь что-то против?       — Не, — Союз зевнул следом за Канадой, и это повлекло за собой ещё цепочку широких зевков. — Всеми восьмьюдесятью килограммами за.       — Если ты намекаешь на то, чтобы я не надрывался, то я всей своей сотней килограммов мышц против, — не повёлся на провокацию Канада.       — Что-то я там мышц под жиром не нащупал, — хмыкнул Союз. Врал, конечно — кубики пресса у Канады вполне себе выделялись, пусть сверху и правда была жировая прослойка. Но Союз всегда предпочитал именно такое телосложение — и красиво, и спать сверху на животе своего бойфренда не больно.       Просто хотелось быть вредным. В конце концов, у него вчера секса не было, имеет право.       — Ах, не нащупал, — Канада слишком по-доброму улыбнулся, а потом его руки сжались так, что Союз почувствовал каждую мышцу всеми своими рёбрами.       — Всё-всё, пусти, — прохрипел он. — Ты сильный и красивый, признаю.       — Другое дело, — хмыкнул Канада. — А теперь изволь доспать.       — Изволю, — согласился Союз, прикрывая глаза. — Кстати, да, я выйду за тебя.       Он сделал вид, что вновь заснул, когда Канада произнёс слово на букву «л».              Они обжимались на диване, когда пространственная дверь внезапно открылась, и внутрь ввалился США.       — Кан, я тут… Какого чёрта!       — Боже, мы же договорились не мутить с девушками друг друга!       — Сам ты девушка, — обиделся Союз.       — Я образно, — надулся США, сложив руки на груди. — Серьёзно, какого хрена, брат?       — У тебя уже был шанс, — Канада философски пожал плечами, продолжая лапать Союза за задницу. — Я не виноват, что ты его…       — Проебал, — подсказал Союз.       — А ты, — Америка перевёл взгляд на него. — Ты бы мог мне сказать, что между нами всё кончено.       — Я говорил. Мы в разводе, придурок, очевидно, что между нами всё кончено, — Союз закатил глаза.       — В общем, я обижен на вас обоих, — заключил США и утопал восвояси, прикрыв за собой дверь. Союз с Канадой переглянулись и рассмеялись.       — У меня всё упало, — заметил Союз.       — У меня тоже.       — Как думаешь, он будет мстить?       — Не-а. В конце концов, меня он любит больше, чем когда-то любил тебя, — Канада уткнулся лбом Союзу в плечо и мимолётно поцеловал его ключицу.       — Ну, ты его тоже любишь больше, чем меня, — насмешливо фыркнул Союз.       — Резонно, — согласился Канада. — Братьев…       — На баб не меняют, — улыбнулся Союз. — Кстати, это работает в обе стороны.       — Да ладно, как ты можешь любить этого засранца Россию больше, чем меня?!       — Чей ещё брат засранец.       Праздничные выходные дни закончились, и надо было выходить на работу. Союз чувствовал себя абсолютно счастливым и на замечал течения времени. Но одновременно всё вокруг на него давило — и предостерегающие взгляды Рейха, и нервные — России, и взволнованные — США.       Что-то назревало, и когда кто-то опубликовал в сети фото их с Канадой поцелуя, Союз понял — оно.       Как хорошо, что он уже был готов.       «Если бы у меня была возможность переделать всё, — думал он теперь, — я бы сделал так ещё раз».       — Вы женаты? — переспросил Британия.       — Я свидетель, — сказал Россия.       — Я свидетель, — повторил Рейх.       — Что ж, — Британия откашлялся. Даже сейчас маска невозмутимости не соскользнула с его лица. — Обвинения сняты.       — Отлично, — Союз поднялся из-за стола, взял заранее подготовленную папку документов и проследовал к кафедре, вручив её Британии прямо в руки.       — Что это? — ошарашенно спросили его.       — Заявление на перевод на другую должность, — ответил Союз. — Желаю быть секретаршей России и никакие другие обязанности на себя больше брать не собираюсь. Понижаюсь в должности по собственному желанию, то есть.       — Причины? — оправившись от изумления, спросил Британия.       — Старость не радость, — дьявольски улыбнувшись, ответил Союз. — Решил вместо всего этого дерьма заняться семейной жизнью. Да и на должности меня явно не жалуют. Пора уступить место молодым, — он перевёл взгляд на виновато выглядящего Германию и улыбнулся ещё шире.       — Мне не нужно секретарша, — тихо возмутился Россия.       — А мне нужна, — захихикал Америка.       — Ну уж нет, это моя секретарша, — отрезал Россия. Союз, довольный проделанной работой, вернулся на своё место. Его, вопреки всему, он менять не собирался.       А через полмесяца наступило возмездие.       — Почему в зале нет охраны? — первым делом спросил Британия, войдя в зал собраний.       — Нет ресурсов для охраны, — пожал плечами Франция.       — И каким образом так получилось? — прищурился Британия, занимая своё законное место за кафедрой.       — Не имею ни малейшего понятия, — расслаблено ответил Франция.       — Но постойте, — возмутился Германия из-за своего стола. — Я рекомендовал вам использовать шестой резерв для охраны сегодняшнего собрания.       — Он на миссии в Африке, — ответил ему Америка, словно неразумному дитю.       — И почему? — брови Германии встали домиком. Союз смотрел и наслаждался его растерянностью.       — Потому что миссия срочная, и оплачиваю я его из своего кармана, так что имею полное право использовать. Скажи спасибо, что миссия идёт на благо ООН, — цокнул США.       — А где седьмой резерв, предназначенный для подобный миссий? — нахмурился Германия.       — Существует только на бумагах, — беззаботно ответил ему Франция. — В прошлом и позапрошлом годах мы сильно истратились на праздничные банкеты, пришлось сокращать финансирование.       Германия порозовел — большую часть тех банкетов организовывал он сам.       — Тогда, — пробормотал он, — почему не был использован пятый резерв?       — Пятый резерв финансирую я, — холодно ответил Россия. — И я считаю, что так использовать его не рационально.       — Но раньше вы же предоставляли его для?..       — Я представлял его Союзу, — незамедлительно отрезал Россия. — А не тебе, племянничек.       — Но… Только потому, что он ваш брат? — сглотнул Германия.       — Нет, — качнул головой Россия, — я представлял пятый резерв за новейшие китайские разработки, но их передача мне прекратилась, когда Союз ушёл с должности.       — Эм, Китай…       — Я делился разработками только за специализированные ресурсы из Бразилии.       — Я поставлял ресурсы, — продолжил цепочку Бразилия, — за предоставление мне секретных немецких разработок времён ВМВ.       — Vater? — с обречённым вздохом спросил Германия.       — Мне взамен предоставлялись документы о первой мировой, — Рейх хищно улыбнулся.       — А они у кого? — Германия вцепился руками в волосы.       — У меня, — хмыкнул Союз. Германия сгорбился.       Некоторое время царило сытое молчание.       — Я не справился, — тихо сказал он.       — Да, — подтвердил Китай. — И мы все надеемся, что Союз вернётся на должность в самое ближайшее время.       — Что-то не хочется, — фыркнул Союз. — Мне и секретаршей быть нравится. Меньше хлопот. Меньше не умеющих без меня договариваться ублюдков. Да и конкуренции, согласитесь, совершенно никакой. Никто не думает, что ты не на своём месте, — Союз выразительно взглянул на хмурого Британию, потом перевёл взгляд на собственного сына. — Не пытается сместить.       И тогда Германия, наконец, встал из-за стола.       Цокот его ботинок звучал в оглушающе в полной тишине.       — Простите меня папа. Вернитесь, пожалуйста, в должность.       Союз молчал долго.       — С одним условием, — наконец произнёс он и с удовольствием заметил, как напряглись все и каждый в зале. Видимо, без Союза и вправду пришлось несладко. — Мне нужен стажёр.