Отныне и навек
21 ноября 2023 г. в 16:32
О-Кин не любила покидать дом. За десятки лет пребывания под его крышей она настолько плотно сжилась с ним, срослась, словно корни древнего дерева, намертво переплетённые друг с другом. Разрубишь один, и всё дерево рано или поздно захиреет.
Но кто, если не О-Кин, защитит усадьбу Хаяси и её обитателей? О-Кин однажды дала слово, а свои обещания она всегда держала — что бы там ни говорила та зловредная футакути-онна из торгового квартала. Поганая завистница, столько лет не даёт О-Кин покоя! Наверняка именно она и наплела что-то тэнгу, раз те сразу накинулись на О-Кин и даже слушать поначалу ничего не стали…
Стоило дзасики-вараси вспомнить встречу с хозяевами Леса Скрытой Силы, как побитые бока отозвались глухой болью. Всё верно. Сначала О-Кин разберётся с тэнгу и мерзким воришкой Саном, а уж потом навестит свою давнюю «приятельницу», которая, похоже, уже успела позабыть, как О-Кин отделала её в прошлый раз. Но ничего, О-Кин не поленится напомнить ей, что не стоит вставать на пути у того, кто тебе не по зубам.
— Давненько тебя не видно было в наших краях, — вырвал из размышлений чей-то скрипучий, словно двери старой лачуги, и смутно знакомый голос.
О-Кин как раз шагала по мосту, отделявшему Отмель от портового квартала. Дух земли, она могла пересечь реку только здесь, и вынужденная задержка не добавила О-Кин добродушия. Она подняла хмурый взгляд на ёкай, который не испугался её скверного настроения и осмелился обратиться к ней.
Смельчаком оказался бакэ-дзори, облюбовавший этот мост едва ли не сразу после его постройки. Если торговавшие на мосту ремесленники и старьёвщики оставляли ему подношения, бакэ-дзори не обращал на них ни малейшего внимания. Но тем, кто не уваживал «покровителя» моста, дух мстил и мелко пакостил — на большее силёнок бы не хватило.
О-Кин поначалу собиралась попросту отмахнуться от бакэ-дзори и велеть ему убираться прочь. Но по зрелом размышлении решила всё же не рубить сгоряча и расспросить. Вдруг он видел Сана и сумел бы подтвердить предположение Уми, что воришка поспешил в балаган за Чешуёй Дракона?
— Время от времени даже дзасики-вараси нужно выбираться на свежий воздух, — хмыкнула О-Кин, лениво обмахиваясь круглым веером, который изящным движением достала из-за пояса. Если бакэ-дзори поймёт, что ей что-то от него нужно, этот мерзавец не упустит случая запросить плату за помощь. Или, что ещё хуже, сделать О-Кин своей должницей. Так что действовать следовало осторожно. Не торопиться, чтобы не спугнуть добычу раньше времени — в этом искусстве О-Кин не было равных.
— Эт верно! — бакэ-дзори не сумел скрыть своей радости от того, что столь могущественная ёкай снизошла до беседы с ним, и потому принялся приплясывать на месте, то и дело косясь на О-Кин своим единственным округлым глазом. — У нас тут хорошо, вон как бойко торговля идёт!
В подтверждение своих слов бакэ-дзори махнул в сторону лоточника, который скрывался в тени выгоревшего на солнце зонтика и продавал рисовые лепёшки.
— Хочешь, утащу для тебя одну? — подбоченился ёкай, подбираясь к ней на полшажка ближе.
О-Кин ещё рьянее замахала веером. Разорви её Владыка, неужто этот олух решил, что ему что-то светит? В тех редких случаях, когда О-Кин тосковала по мужскому вниманию, она принимала облик статной красавицы и искала общества хорошеньких юношей. Таких, как тот монашек Ямада, например. Столь благородной красоты в сочетании с безыскусной простотой и искренностью О-Кин не встречала уже давно, и это подкупало. Но О-Кин решила не трогать это наивное чудо — разобьёшь такому сердце, и он окончательно отгородится от остального мира…
Бакэ-дзори тем временем продолжал с невысказанной надеждой во взгляде пялиться на неё, и О-Кин с трудом сдержала тяжёлый вздох. Если она даст понять, что не против столь неуклюжих знаков внимания, добиться своего будет куда проще.
Слегка наклонив изящную головку, О-Кин кокетливо прикрыла лицо веером, оставив на виду только глаза, и прощебетала:
— О-Кин будет тебе благодарна.
Бакэ-дзори тут же сорвался с места, и уже в следующий миг в руке О-Кин оказалась горячая лепёшка, от которой исходил довольно аппетитный аромат.
Бездумно глядя на рябь реки, что лениво переливалась в мареве заходящего солнца, О-Кин потихоньку отламывала от лепёшки кусочек за кусочком и отправляла в рот. Она старалась не обращать внимания на бакэ-дзори, который смущённо топтался рядом, ища её взгляда. Но в правилах этой игры О-Кин явно разбиралась куда лучше своего незадачливого спутника, и потому молчала ровно столько, сколько требовалось, чтобы бакэ-дзори попросту начал изнывать от желания поговорить о чём-нибудь ещё.
Поблагодарив его за угощение — во взгляде ёкай О-Кин прочитала истинное ликование, — она будто бы невзначай поинтересовалась:
— Ты живёшь здесь давно и наверняка всё знаешь. Скажи-ка, много ли за день по этому мосту проходит нашего брата?
Бакэ-дзори задумался. Похоже, расположение О-Кин усыпило его подозрительность, и поэтому столь неожиданный вопрос духа ничуть не смутил.
— Да не так чтобы много, — проговорил он, постукивая пальчиками по прохудившемуся плетению соломы на боку. — До тебя было только двое оборотней — они тут недалеко живут, я их много лет уже знаю, — да ещё один, и вот этого духа я видел в первый раз. Хотел было окликнуть его да потолковать маленько, но он так быстро скрылся из виду, что я и пикнуть не успел, — с этими словами бакэ-дзори озадаченно развёл руками в стороны, а О-Кин пришлось опустить глаза, чтобы скрыть ликование во взгляде.
Вот оно! Похоже, незнакомый дух, которого видел бакэ-дзори, и есть тот, кого она искала.
— Впервые видел, говоришь, — нарочито скучающим тоном протянула О-Кин. — А как он выглядел-то хоть, успел рассмотреть?
— Обижаешь! — приосанился бакэ-дзори. — Я сначала присматриваюсь да принюхиваюсь, прежде чем с разговорами лезть, и этот ёкай явно был чем-то напуган — от него чуть ли не за пол-ри разило страхом, уж это я ни с чем не спутаю. И внешность у него приметная: в чешуе весь, блестит на солнце, аж глазам больно стало.
«Попался», — мстительно усмехнулась про себя О-Кин, а вслух проговорила:
— Убежал и убежал, демоны с ним. О-Кин тоже пора. О-Кин ждут дела.
Бакэ-дзори заметно огорчился столь скорому прощанию. Но когда О-Кин прозрачно намекнула ему на следующую возможную встречу, всю печаль с ёкай словно ветром сдуло.
— Приходи-приходи! Ты знаешь, где меня найти.
Не теряя больше времени понапрасну, О-Кин поспешила в балаган. В начале осени вечера становились всё короче, темнело очень быстро. Когда набрякшее алое солнце скроется за обнимавшей город горной грядой, сумерки спустятся в долину и надёжно укроют все тайны её обитателей.
Снова ступив на твёрдую землю, О-Кин почувствовала, как к ней начали возвращаться силы. Теперь её шаг стал легче и быстрее, словно в спину подгонял невидимый неумолимый ветер. Даже если захочешь повернуть назад, ничего у тебя не выйдет…
До окраин портового квартала О-Кин добралась быстро. Хотя солнце уже спряталось за вершиной горы, сумерки только-только начали сгущаться, окутав пустырь Танигути приятной прохладой. До чуткого слуха ёкай долетели отрывистые стенания флейты и барабанный бой. Похоже, представление в балагане уже началось. Что ж, тем лучше. Значит, настоящей хозяйке этого места не будет до неё никакого дела. О-Кин очень не хотелось связываться с ведьмой в белой маске. Чутьё подсказывало ёкай, что за личиной человеческой женщины скрывался грозный противник, связываться с которым было опасно. По-настоящему опасно.
Не желая выдавать своё присутствие раньше времени, О-Кин свернула с просёлочной дороги и скрылась в высокой траве, которой поросла бесхозная земля. Пока ёкай пробиралась к шатрам балагана, ей то и дело слышался тихий тревожный шёпот духов земли:
«Уходи отсюда. Уноси ноги, пока можешь. Людям нельзя доверять — и в особенности тем, кто окончательно утратил человеческий облик…»
Но О-Кин лишь с досадой отмахивалась от их предупреждений и настойчиво шагала вперёд. Кроме обещания, ради которого она готова была даже ценой своей жизни защищать усадьбу Хаяси и её обитателей, в балаган её также вела иная цель.
Даже у взбалмошных и себялюбивых ёкай могут быть друзья. И милость Великого Дракона как-то ниспослала О-Кин такого друга. Когда дзасики-вараси впервые увидела совсем ещё юную девушку, переступившую порог усадьбы Хаяси, она и помыслить не могла, чем для неё обернётся эта встреча…
В ту пору О-Кин только-только поселилась в этом доме. Старое её обиталище было уничтожено пожаром, и дзасики-вараси была ослаблена этой потерей и озлоблена на людей. Без малейшего зазрения совести О-Кин прокляла тех немногих, кто пережил пожар, а сама направилась на поиски нового места, о котором могла бы заботиться и привести его к процветанию.
И только что отстроенный дом, куда вот-вот должны были заселиться хозяева, показался дзасики-вараси наилучшим решением.
Вот только доверия к людям после случившейся трагедии у ёкай совсем не осталось. Стоило кому-то из обитателей усадьбы зазеваться и оставить очаг или лампу без присмотра, как О-Кин тут же принималась буйствовать и пакостить: устраивала жуткие сквозняки во всём доме, гремела посудой на кухне, а иногда даже разбивала её, если уж что-то совсем приходилось ей не по нутру.
Что только ни перепробовала домоправительница — полная сил женщина с густыми курчавыми волосами. Приглашала священников и бродячих монахов, чтобы те проводили нужные обряды и усмирили буйного духа. Развешивала и расставляла по всем углам всевозможные обереги и амулеты… Но всё было без толку. В новом доме О-Кин набралась сил и стала гораздо могущественнее прежнего, и подобными фокусами её уже было не пронять.
Пока однажды с ней не заговорила молодая хозяйка дома.
«Чем ты недовольна?» — обратилась к ней она, пока О-Кин, думая, что её никто не замечает, ковырялась в шкатулке с рукоделием и путала нитки.
«Каждое утро я оставляю тебе подношения, — продолжала говорить девушка, рассматривая расшитые рукава своего кимоно. — Стараюсь наравне со всеми заботиться о доме, потому что люблю его. Как наверняка любишь и ты».
О-Кин тогда замерла, вслушиваясь в каждое обращённое к ней слово. Прежде ей не доводилось общаться с людьми, ведь никто её не видел — даже каннуси, многие из которых по большей части оказывались лишены колдовского дара! Лишь теперь, присмотревшись повнимательнее к хозяйке дома, ёкай почуяла отзвук скрытой силы, звеневший в её голосе, сквозивший во всём её облике. Отзвук, которого она раньше не замечала, потому что не считала нужным сблизиться с живущими в усадьбе людьми.
«Кто так прогневил тебя? — неумолимый вопрос, которого боялась О-Кин, обрушился на неё, словно нежданный ливень посреди зимы. — Я знаю, что дзасики-вараси не станут ни с того ни с сего пакостить обитателям дома. Возможно, прежде тебя обижали другие люди?»
Впервые за всё время их беседы хозяйка дома подняла взгляд на О-Кин. Отблески живительной силы танцевали в нём. Сама ки отметила эту человеческую девушку своей дланью. И от этого мягкого, полного сочувствия взора, на глаза О-Кин навернулись слёзы, а в следующий миг она как на духу выложила все обиды, которые носила в своём сердце столько лет…
«Мне жаль, что всё так вышло, — произнесла девушка, когда О-Кин закончила говорить, и её слёзы иссякли. — Но прошлого не исправить. Мы можем лишь делать всё от нас зависящее в настоящем и усиленно заботиться о будущем».
С этими словами она взяла руки О-Кин в свои, и дзасики-вараси поразилась тому, какими тёплыми и мягкими оказались её ладони.
«Отныне и навек давай заботиться о нашем доме вместе», — улыбнулась ей девушка, и сердце О-Кин забилось так быстро, что ей в какой-то миг стало тяжело дышать. Прежде никто не говорил ей таких слов. Никогда не стремился понять её и разделить боль…
С той поры странности в усадьбе прекратились. Домоправительница вздохнула с облегчением, собирая в большую корзинку ставшие ненужными амулеты и обереги. Позже она отнесла их в ближайшее святилище, где в положенное время их поглотил очистительный огонь.
А в лице молодой хозяйки усадьбы О-Кин обрела первого и настоящего друга. Человека, которым по-настоящему дорожила.
Со дня их последней встречи прошло много лет, но О-Кин до сих пор тосковала по той, кто когда-то скрасил её одиночество. Кто на короткий миг зажёг искру живительного света в сердце ёкай, обречённой жить много дольше, чем отмерено простому человеку.
О-Кин знала, что она всё ещё там, её дорогая подруга. Там, куда она не могла не пойти, потому что долг перед семьёй для неё был много выше, чем жажда жизни…
И О-Кин непременно отыщет её, когда разберётся с хозяевами леса и поганым воришкой. Отыщет и поможет бежать — а там будь что будет!
***
Из рассказов Сана О-Кин помнила, что Чешуя Дракона хранилась в шатре Рюити Араки. Наверняка колдун тоже будет наблюдать за представлением, так что ни ему, ни его хозяйке пока не будет дела до древнего сокровища.
Чутьё не подвело дзасики-вараси и на сей раз. Исходившая от Чешуи сила помогла О-Кин безошибочно отыскать нужный шатёр и укрыться там до поры, пока сюда не явится тот, кого она полдня выслеживала.
У О-Кин чесались руки наподдать этому вероломному ящеру как следует за то, что он обманул их всех и подверг такой опасности. С тэнгу и при менее тяжких обстоятельствах шутки были плохи, а уж осмелиться обворовать их мог только умалишённый. Ну, или тот, кому было нечего терять.
И судя по тому, что Сан до сих пор не появился, О-Кин готова была ставить на второе. Наверняка ёкай осторожничал и пробирался в балаган окольными путями, чтобы раньше времени не попасться в лапы хозяевам леса или кому-то из их прислужников.
Однако эта вынужденная задержка оказалась О-Кин только на руку. Ей удалось как следует осмотреться в шатре, отыскать шкатулку, где колдун Араки прятал Чешую Дракона, и местечко, где можно было бы устроить отличную «засаду».
Скрыв своё присутствие от других ёкай, О-Кин взобралась на комод и замерла, приняв облик изваяния Бога Дорог. В шатре того, кто подолгу не задерживался на одном месте, подобная вещица не будет выглядеть неуместной. Бог Дорог был одним из самых почитаемых ёкай среди людей.
Вскоре терпение дзасики-вараси было вознаграждено. Полог шатра едва заметно шелохнулся, и О-Кин, скосив глаза, увидела блеск красноватых глазок Сана. Не замечая ничего вокруг себя, ёкай уверенно двинулся в сторону тайника, где стояла шкатулка.
Когда Сан взял её в руки, шкатулка мелко задрожала. А стоило ему приподнять крышку, как излившийся наружу чудесный жемчужный свет озарил его чешуйчатую морду, и с губ ёкай сорвался благоговейных вздох.
— Наконец-то, — прошептал он, не отрывая взгляда от содержимого шкатулки. — Наконец-то ты моя!
— Ну, это как посмотреть, — усмехнулась О-Кин и набросилась на него.
Не ожидавший её появления и ослеплённый светом Чешуи Сан поначалу даже не сообразил, с какой стороны последовала атака. А потому О-Кин удалось с лёгкостью выбить шкатулку у него из лап — Чешуя рассыпалась по ковру, словно осколки разбитого волшебного зеркала, — а следом вцепиться вору прямо в загривок и повалить на пол.
— Ты. Мерзкий. Маленький. Воришка, — каждое своё слово О-Кин сопровождала ударом. — Сейчас О-Кин как следует разъяснит тебе, что бывает за предательство.
Она замахнулась было для очередного удара, но тут какая-то невиданная сила отшвырнула её прочь. Впечатавшись спиной в комод, О-Кин со стоном осела на пол. Синяки, оставшиеся после встречи с хозяевами леса, отозвались болью, словно хор страдающих нищих, выпрашивавших подаяние на торговых рядах.
Держась за бок, О-Кин с трудом поднялась на ноги. И обомлела, бросив взгляд на того, кого с такой лёгкостью и остервенением поколачивала ещё мгновение назад.
Сан преобразился до неузнаваемости. Он стал значительно крупнее — кимоно разошлось по швам и теперь лоскутами валялось в ногах ёкай. Чешуя мертвенным серебром переливалась во мраке шатра, словно напитавшись каким-то чуждым светом изнутри. В налитых кровью глазах не осталось ни следа прежнего благоговейного восторга, сменившегося страхом, когда О-Кин набросилась на него. Теперь в них осталась лишь дикая и необузданная ярость. Должно быть, по дороге сюда он успел поглотить силу железного корня — ничем иным столь внезапные перемены О-Кин объяснить попросту не могла.
Дзасики-вараси тяжело сглотнула. Если хозяева леса в скором времени не объявятся, как они условились, рассвета нового дня она может уже не увидеть. Сражаться с обезумевшим ёкай в полную силу она не сможет — нужно было поберечь магию для ещё одного важного дела.
И потому, ведомая отчаянной надеждой воззвать к голосу рассудка воришки, О-Кин заговорила, выставив перед собой раскрытые ладони:
— Даже если ты поглотишь все украденные корни и всю Чешую, что здесь есть, от гнева тэнгу тебе не уйти. Как бы далеко ты ни сбежал, рано или поздно они отыщут тебя, и тогда ты пожалеешь, что не послушал О-Кин и не сдался им сегодня.
Но куда там! Ответом ей послужил лишь грозный рык, а затем огромная когтистая лапа рассекла воздух ровно в том месте, где мгновение назад была голова О-Кин. Лишь чудом дзасики-вараси удалось вовремя пригнуться и отпрыгнуть в сторону.
Под сандалией О-Кин что-то хрустнуло. Чешуя Сэйрю! Не тратя времени на раздумья и сомнения, одним хищным движением О-Кин подхватила чешуйку с ковра и сжала её в руках так крепко, что острые и неровные края взрезали нежную кожу.
Горячая кровь закапала на узоры, вытканные каким-то умельцем на далёких Хамаадских островах. Вместе со слабостью, сдавившей грудь, О-Кин ощутила резкий прилив чистой и незамутнённой силы. Песня ки с ликующим возгласом понеслась по жилам, залечила раны на ладонях и заставила глаза О-Кин воссиять, словно лунная радуга, повисшая над рекой.
Сан обернулся, готовый снова напасть. И в тот миг, когда их взгляды встретились, О-Кин заметила, как дрогнула его воля, ослабленная слишком большим количеством силы, которое он поглотил за раз.
— Именем Сэйрю О-Кин заклинает тебя — замри! — вскричала она, устремив все свои помыслы в одно русло — во что бы то ни стало задержать вора до появления хозяев леса.
И Сан застыл, будто каменное изваяние духа-хранителя, которые люди во множестве любили возводить у ворот в святилища. Его когтистые лапы замерли в воздухе, занесённые для удара, с оскаленной пасти на ковёр капала пена, а налитые кровью глаза неотрывно следили за О-Кин, выжидая, когда она даст слабину.
Но воля О-Кин оказалась на поверку твёрже, чем рассчитывал вор. И когда вокруг шатра раздалось хлопанье исполинских крыльев, во взгляде Сана впервые за всё время промелькнуло выражение беспомощности и испуга…
***
Когда всё было кончено, О-Кин устало брела по погружённому в темноту балагану. Пока она пыталась остановить вора, ведьма Тё успела сделать свой ход. Всюду, куда хватало глаз, земля пропиталась кровью убитых горожан и артистов балагана, но духи-падальщики не спешили стягиваться в эти места. Видимо, злая сила ведьмы удерживала даже тех, кого всегда одолевал голод.
О-Кин поёжилась, кутаясь в пропахшее дымом кимоно. В гневе один из хозяев леса поджёг шатёр, где она поджидала Сана, и дзасики-вараси едва успела убраться оттуда, утащив в рукавах столько Чешуи Сэйрю, сколько смогла унести. Благостная сила Владыки могла ей ещё пригодиться, так что не стоило растрачивать такую драгоценность попусту.
Исходивший отовсюду запах крови и смерти путал сознание и мешал поискам не меньше, чем скорбные стенания духов земли, которые не были рады столь обильному и непрошенному жестокому приношению — кровь и плоть любили только духи огня и металла. А когда над Ганрю разразилась гроза, О-Кин лишь тихо выругалась себе под нос. Шум воды заглушал и без того едва слышимые отголоски силы, на которые она ориентировалась. Поэтому на сей раз поиски нужного шатра затянулись.
После долгих блужданий по опустевшему балагану О-Кин, наконец, нашла то, что ещё удерживало её в этом проклятом месте. В шатре, за полог которого она скользнула, было темно, но для глаз ёкай это не стало помехой. Запахи, витавшие в чуть спёртом воздухе, были куда страшнее, чем те, что сопровождали её на пути сюда. Застарелые страдания, мучительная гибель и отвратительные миазмы колдовства ведьмы Тё — О-Кин ощутимо передёрнуло от этой невыносимой смеси.
Лишь одно живое сердце ещё билось на этом отвратительном кладбище, и к нему О-Кин устремилась со всех ног. Жива, и одному только Дракону ведомо, какие страдания перенесла её дорогая подруга!
Чувствуя, как из тела утекают последние отголоски поглощённой из Чешуи силы, О-Кин ненадолго приняла человеческий облик и коснулась холодной и казавшейся неживой щеки той, по кому её сердце тосковало столько лет.
— Скоро всё закончится, — прошептала она, приложив к сердцу подруги одну из Чешуек и втайне радуясь живому блеску, пробудившемуся в до того остекленевших глазах. — О-Кин обещала, что ни за что не оставит тебя, и О-Кин сдержала слово. Отныне и навек…