Битый час Линч находился в закрытой ванной, глядя расширенными глазницами на затупленное лезвие для бритья, лежавшее в небольшой лужице крови, разбавленной водой, на правом краю умывальника. Бордовая юшка безостановочно стекала по исцарапанным запястьям и предплечьям, канув каплями то на кафельный пол, то на его тонкие пижамные штаны в зеленую клетку и серую футболку.
Линч – ярый мазохист и притом
девственник: он обожал приносить себе адский вред – был готов изрезать до мяса собственные конечности, нежную кожу, голубые вены, дабы по щекам катились слезы от сумасшедшего извращенного удовольствия.
А тело все дрожит в нарастающем экстазе до тех пор, пока он не удовлетворит свои зверские, похотливые желания и секреты, что с каждым днем становились все страшнее...
Пусть он и истечет кровью с каждым небрежным взмахом острого лезвия, точно будет умирать, однако его это не волновало – главное вовремя остановиться и окончательно не проворонить голову...
Что было сложно.
Рана большая, открытая – настолько, что видно розоватую пульсирующую плоть дрожащей конечности. Журналист царапает горизонтальные раны отросшими, ухоженными ногтями, покрытые прозрачным лаком, словно пытаясь сделать их обширнее и разорвать, содрать утонченную кожу едва ли не до мяса. Ему хотелось царапать кожицу вплоть до костей – лишь бы желанная боль побуждала звонко хрипеть и закатывать очи от болевого шока.
Пальцы правой длани врезаются в плоть левого предплечья, болезненно раздвигая рваные края увечья, принуждая Линча ощущать струящийся по венам адреналин, от которого в зеницах вспыхивали звезды. Ноги судорожно подкашивались – точно готовые сложиться пополам до кряхтения костей и проткнуть мясо изнутри.
Возбуждение неистово зашкаливало в каждой клеточке ослабшего тела: журналист дышал неровно – практически задыхаясь, а зрение расплывчато плыло, темнело, когда яркие оранжевые пятна грозили заполнить весь горизонт в глазах; в сознании кружилось, как карусель, стремительно вращающаяся вокруг своей оси.
Эрегированный ствол, налитый кровью так, что даже венки набухли, сковывало в тесных боксерах: его розоватая головка неприятно упиралась в натянутую ткань, пульсируя от невнимания, дергаясь, заставляя Линча тяжко и хрипло скулить.
– Б-блять... – брюнет стонет тихо, вытаскивая окровавленные фаланги из преднамеренного повреждения с новой порцией красного фонтана, ложа ослабевшую ладонь на выступившую выпуклость своих пижамных штанов, нежно проведя круги по твердой головке через ткань.
Он мычит, запрокинув голову назад в блаженстве, кончиками пальцев массируя ствол, очерчивая его и обхватывая двумя пальцами.
– А...ах...! Господи...
Глаза слезятся, рот приоткрыт в безмолвном стоне, щеки пылали, а парень бесстыдно ласкал стоящий член искровавленной рукой, елозя кистями вверх и вниз по всей длине, продолжая слабо надрачивать и пачкать материал пижамы.
Журналист закусывает припухшие уста до металлического привкуса, слизывая появившиеся красные капельки языком, сдерживая шумные всхлипы, точно не собираясь останавливаться. Пунцовая жидкость расплескалась, размазалась по раковине и плитке, словно блогер был чертовым мясником...
Парень закатывает малахитовые глаза, горящие чистой похотью, за полуприкрытые веки, просовывая руку под штанину и нижнее белье; сжимает орган в кулаке, большим пальцем надавливая на восприимчивую головку.
– А-ах... Как п-приятно... – приглушенно выдыхает мазохист, опираясь другой дланей на край мебели, окольцовывая длинными пальчиками набухшую плоть, начиная удовлетворять себя интенсивней.
Проворно двигает вдоль всего внушительного члена, поглаживая свои яички и идеально выбритую мошонку, налитую белоснежным соком, вполголоса издавая умоляющие звуки, эхом отдающиеся от стен ванной. Лелеет впадину уретры кругообразными движениями кончиком фаланги, размазывая выступивший из нее предэякулят по всей вершине, проходя по смещенной вокруг головки крайней плоти и пульсирующим венкам.
Линч заламывает изящные брови домиком, кидая взгляд на свое жалкое отражение в зеркале над раковиной: аккуратный вздернутый носик, искусанные губы с размазанной по уголкам бордовой жидкостью, румяные щеки, алеющие скулы, угольные волосы, спадающие на лицо, взъерошенные от покачивания головы – слишком горячо, похотливо и безумно.
Линч горел желанием стать чьей-то игрушкой для грубого секса – чтобы его яростно вдавливали физиономией в пол, раздвигали его стройные ножки посильнее, а сочные ягодицы беззастенчиво царапали и шлепали, чтоб журналист визжал как сучка. А его тугую дырочку, что была не против принять любой член – лишь бы с размером в тридцати сантиметровое дилдо – рвали, трахали и насиловали до анальных трещин и кровоподтеков!
А то, как ему хотелось ощутить обжигающее семя внутри себя – не описать обычными словами. Сама идея жесткого изнасилования разливала по телу лакомые импульсы, а член всегда быстро набухал, из-за чего журналист бесился, ибо ему приходилось удовлетворять нужду классическими способами.
Линч, не рассказывая Джону о своих странных увлечениях, часто гулял в одиночестве по ночным улицам спящего города, одетый в короткий розовый топ с торчащими сосками и черные велосипедные шорты, обтягивающее его гладкие бедра –
все для того, чтобы какой-нибудь насильник, желательно красивый, затащил его в темный переулок и выебал до потери пульса; однако, увы, такого удовольствия Егор не одержал, несмотря на тщетные попытки.
От таких соблазнительных мыслей журналист пустил слюну. Двигая бедрами вперед, он вбивает свой член в стиснутый кулак, обволакивающий его с обеих сторон. Стоны становятся несдержанными, безусловно пронзительными – их без сомнений слышно на весь дом, окруженный густым лесом – пока Линч выгибает спину до легкого хруста.
Извращенная фантазия сама формирует образы в подсознании: как Джон – его импульсивный приятель, привлекающий своим характером и превосходным строением тела –
властно хватает его за густые волосы на затылке, нагибает над столом, без какой-либо жалости, и начинает душить своими сильными руками его худую шею.
– Мх!... Джон...! – Линч буквально давится, захлебывается от собственных стонов, впритык сжимает оба бедра, готовый внезапно потерять сознание прямо здесь, на холодном полу, так и не кончив, но держится до последнего...
В голове блогер снова и снова воображал развратную сцену: Джон, многозначительно прислонившись к нему сзади, чтобы выпуклость его штанов плотно прилегала между сочными ягодицами блогера, склонится поближе, прошепчет на ухо что-то непристойное, а потом – прижмет к ближайшей стене лицом, спустит с его задницы женские трусики и резким толчком войдет своим толстеньким, длинным членом в его дырочку до упора, заставив хрипло закричать и расцарапать ногтями настенное покрытие.
Как бы тугой, кровоточащий анус журналиста обволакивал горячими стенками неритмично двигающийся ствол друга – уму непостижимо. Слишком Линч все идеализировал и романтизировал в своем грешном подсознании.
Рука крепче скачет на чувствительном члене, отчего Линч жалобно хнычет; чувствует приближающийся оргазм, от которого сковывало яички. Другая рука скользит по раковине, пытаясь не улететь к черту и удержаться на месте. Затуманенным взглядом он смотрит вниз:
на алые следы, кровоточащие порезы на руках, и потирает уздечку члена подушечками пальцев, прежде чем сдавленно простонать имя друга и кончить себе в ладонь...
Его горячая сперма просачивается через сомкнутые пальцы, капая крупинками на мягкую ткань – словно белоснежное ванильное мороженое, растаявшее в тепле.
Брюнет отпускает опору и делает шаг к стене, прислоняясь к ней спиной, прежде чем расслабленно сползти на пол и приземлится на задницу. Сперма, случайно попавшая на трусы и штаны, начала распространяться темным пятном на светлой ткани в области паха.
Парень, закрывая глаза, думает о давно знакомом сюжете: бросить пижаму в стирку, залить перекисью запястья и забинтовать их, а потом со спокойной душой лечь спать в надежде на следующий день...
Сказать, что Линчу было стыдно – нисколько... Наоборот.
***
– И ты хочешь сказать, что снова неудачно готовил ночной перекус? – иронизировал писатель, взглядом указывая на толстые бинты на руках приятеля, что спокойно сидел напротив него, попивая травяной чай.
Летнее солнце приятно пробиралось сквозь тонкие шторы в комнате, падая продолговатыми линиями на кухонные гарнитуры. Линч, сидящий с невозмутимым выражением лица, будто ничего и не произошло вчера вечером перед сегодняшней встречей, откусывает песочное печенье, привезенное очкариком, и пожимает плечами.
– Ну да... А что? – спросил Егор, запивая еду глотком теплого напитка. – немного порезался. С кем не бывает.
– Третий раз подряд? – Джон небрежно откинулся на спинку стула. – В прошлый раз ты сказал то же самое... Как ты вообще так умудрился?
– Промахнулся, когда нарезал колбасу... – с толикой недовольства пробормотал юноша. – Давай не об этом?
– Ладно. Но мы потом об этом еще поговорим...
