О третьем сыне Феанаро

Прохлада залов Мандоса остудила горячий пыл сражения. Исчезли лязг и скрежет металла, пьянящий запах чужой крови, безумные крики и надрывные стоны. Исчезло ревущее пламя внутри, что гнало вперёд, к такой желанной и недосягаемой цели. Воцарилась густая, тягучая тишина, вмиг погасившая собой всё вокруг. Фэа, ещё не осознавшая потерю хроа, смятенно брела сквозь серую дымку, без цели и направления. Здесь не было стен, пола и потолка, лишь густой туман, обволакивающий со всех сторон. Невысказанные мысли оглушительным гомоном роились вокруг, кричали беззвучными голосами, разрывали фэа на части сотней вопросов, на которые не могли найти ответы. Где он? Почему здесь? Что с Курво и остальными? Почему так болезненно ярко в память вгрызлись печальные звёздно-серые глаза? И откуда взялась эта холодная пустота в груди? Дымка не исчезала. Турко потерянно шёл сквозь неё, не осознавая себя, подчиняясь какой-то неведомой ему воле. Туман впереди посветлел, а размытое пятно тусклого света начало густеть и принимать очертания тела. В мыслях Охотника вспыхнул огонёк осознания и он двинулся навстречу силуэту, скорее спрашивая себя самого, но отчего-то вопрос прозвучал громко, эхом разлетевшись по залу. — Отец?.. За плечом первой тени шевельнулась вторая. И — как ни странно было это осознавать — если первая тень при жизни была мужчиной, то вторая — явно женщиной. Женщиной… удивительной красоты. Тень мужчины подошла ближе. И Турко услышал — или просто понял? — язвительный голос: — Ну, здравствуй. И почти сразу рядом оказалась вторая тень, и Охотник почувствовал, будто что-то нежное и тёплое почти коснулось его: — Не надо, милый… — А чего ж это не надо? Ты гляди, кто пожаловал… — отозвалась первая. Эти голоса проникли в память и разбудили в ней что-то спящее, воскресили образы их обладателей, затаённые где-то глубоко внутри… Берен и Лютиэн. Турко был готов почувствовать ослепляющую ярость, столь привычную для него, закипающий гнев и ненависть, но… Вместо этого он ощутил лишь терпкую горечь и разочарование. Фэа дрогнула, осознавая, где очутилась. — Берен и Лютиэн? — голос звучал непривычно глухо, словно из-под толщи воды. — Узнал, смотри-ка, — недружелюбно отозвался Берен. — Узнал, — тихо вздохнула Лютиэн. — Милый, не злись на него. Он уже погиб. — Да, кто-то справился уже, и… — Пожалуйста… — мягко прервала его Лютиэн. И вдруг будто улыбнулась, — Любимый, ты и в чертогах всё перевернёшь, если посчитаешь нужным. Странно, что Владыка ещё не отвёл нас на Путь смертных. — Да кто бы говорил про разгром Чертогов, Соловушка моя, — засмеялся Берен, будто забыв про Келегорма. Бесплотная ладонь потянулась к груди, словно пытаясь оттянуть мешающий вдоху ворот рубахи. Холодная пустота напомнила о последних мгновениях хроа, отчаянно цепляющегося за пронзительный взгляд серых глаз. Глаза Лютиэн проводили его в Чертоги, чтобы здесь его встретил её дух. Разлитая щедрой рукой горечь расползлась по фэа, но гнев и злоба по-прежнему не находили себе места, растворялись, даже не успевая зародиться. — Неожиданная встреча… — выдохнул в пустоту Охотник. — Любимый, я… Чувствую, что вам стоит поговорить наедине. — Лютиэн тепло улыбнулась и будто растаяла. Берен почесал затылок и повернулся к Келегорму. — Ну? Не зря же она оставила нас вдвоём. Чего ты хотел? Оказавшись в Чертогах, Охотник никак не ожидал встретить здесь тех, чьи лица он пытался выжечь из собственной памяти. Что это было? Насмешка Намо Мандоса? Его собственные воспоминания, сыгравшие с ним злую шутку? Оглушённая фэа пыталась склеить осколки былого, разлетевшегося вдребезги. — Чего я хотел? — эхом повторил Турко. — Чего… Хотел… Ухватить нужную мысль среди нестройного хора внутренних голосов было трудно. Тьелкормо поднёс руку ко лбу и нахмурился, словно пытаясь что-то вспомнить… А потом вдруг тихо засмеялся. — Меня убил твой сын. — Диор?.. — Берен не поверил услышанному, — Вот это да. Он ведь довольно слабый воин, ты знаешь? Мы с Лютиэн… Я хотел оградить его от того, через что прошёл сам. Мы растили его для мира. Берен невесело улыбнулся. Он гордился сыном. Больше, чем когда-либо в жизни. Но что-то не давало ему покоя, какая-то тревожная назойливость мысль… — Но как это получилось? — Ты прав, воин из него слабоват, — да, теперь Охотник вспомнил. Как он мчался по залам Менегрота, прорубая себе путь мечом, как рвался лично уничтожить короля Тысячи Пещер, ожидая увидеть в нём кровь от крови Берена — и не нашёл ни капли. — Но… Он очень похож на мать. Даже слишком. — Вот оно что, — усмехнулся Берен. — Она снова… Спасла. На этот раз сына. А ты всё ещё сохнешь по ней?.. Он почти сочувственно глянул на Келегорма и улыбнулся. — Эх, Соловушка-Соловушка, птица моя… — Сохнешь? Людские словечки… — хмыкнул Турко. — Эльдар влюбляются единожды в жизни, — он с затаённой тоской посмотрел туда, где пару мгновений назад стояла Лютиэн. — В твоих руках несметное богатство, Берен. — Знаю, — на удивление мирно отозвался тот. — Она и правда сокровище. Честно, я ей очень благодарен! И… не знаю, почему она выбрала меня. Берен помолчал, почесал затылок — ни Лютиэн, ни Чертоги не отучили его от человеческих слов и жестов. И вдруг признался: — Да, я не эльда. Но я люблю её не всю жизнь, а вечно. Я всё отдам ради неё. Сделаю всё, чтобы защитить. Чтобы она была счастлива. Усталая фэа Охотника не нашла в себе силы на злость и зависть. — Просто тебе повезло больше, чем мне, признайся, — усмехнулся Турко. Но усмешка тут же исчезла, уступая место глубокой задумчивости. — Она счастлива с тобой? — Знаешь, Келегорм… — вздохнул Берен, — Я давно отвык от красивых слов, поэтому я… Не могу это описать. Но знаешь, видел бы ты её глаза, когда она радуется. Он помолчал немного, снова вздохнул и мечтательно закончил: — А я видел. Тьелкормо привычно поморщился на Келегорма. В его воспоминаниях отпечаталась Лютиэн, полная отчаяния и решимости, готовая на всё ради своей, как ему тогда казалось, безумной цели. Не довелось Охотнику видеть радость и счастье в её глазах. Он выдержал долгую молчаливую паузу. — Пусть будет счастлива. Берен вздохнул, услышав В голосе Келегорма почти человеческие, как ему показалось, чувства. Эта неожиданная встреча в Чертогах поставила его в какое-то неудобное положение. Бить нельзя — нет смысла, фэа всё равно ничего не будет, да и нехорошо как-то, рассердится ещё Владыка, разлучит с Лютиэн. А сочувствовать как-то… Неправильно. Вот и задумался Берен, замолчал. Охотник затих вслед за ним, вновь погружаясь в пучину собственных раздумий. Чертоги перевернули всё внутри него с ног на голову, словно реки мыслей выплеснулись из берегов и принялись прокладывать себе новые русла. То, что казалось раньше предельно важным, вмиг стало ничтожным. В этом хаосе выплывали самые разные вопросы и воспоминания. Иные перекликались между собой, другие же оставались в стороне. Глядя куда-то сквозь дымку, Тьелкормо отрешённо заговорил: — Я ожидал увидеть здесь отца, деда, братьев по оружию… Почему вы? — вопрос, казалось, был обращён не столько у Берену, сколько в пустоту Чертогов. — А почём я знаю?.. — Берен озадаченно глянул на него. — Я вообще должен на Пути уйти, но, видать, Владыка Намо так захотел. Он помолчал немного, а потом сделал то, что при жизни даже не пришло бы ему в голову — подошёл чуть ближе и хлопнул Келегорма по плечу: — Да всё уже, успокойся. Ты в Мандосе, тут никто никого не убивает. Найдёшь ты своих… Охотник взглянул на Берена странным затуманенным взглядом, но не отстранился. — Да, в Мандосе… Найду… Обязательно. Где-то вдалеке ему померещился оклик Искусника. Или это был очередной отголосок мыслей о прошлом? Тьелкормо уже не знал. Он вновь посмотрел на Берена, уже более осознанным взглядом и едва заметно кивнул. Мерцание заставило их обоих повернуть головы — дымка впереди вновь начала сгущаться и неярко сиять тёплым светом. Маленький вихрь возник прямо посреди Чертогов, и из его завитков вышла ещё одна фэа и Берен изменился в лице: — Диор?!.. Валар, кто?! А Диор стоял, оглядываясь беспомощно, почти испуганно, как маленький ребёнок. Тьелкормо, увидев перед собой виновника своей гибели, только тихо хмыкнул. — Я. — Турко знал, что он только ранил короля Тысячи Пещер, но чувствовал, что эта смерть лежит именно на его руках. Где-то вдалеке вновь повторился зов Атаринкэ, и на этот раз Охотник горько качнул головой — брат тоже здесь. Именно его месть убила Диора. — ТЫ?! Ты!.. Ты… — Берен не мог подобрать слов, — Как?.. Он увидел, как рядом с Диором появилась фэа Лютиэн, как он упал перед ней на колени, а она опустилась рядом, обнимая и утешая сына… И Берен услышал тихие её слова: — Нам пора. Дымка расступилась, открывая им путь. Путь Людей. Диор поднялся с колен, не выпуская руки матери. Берен хотел сказать что-то ещё, но махнул рукой, так и не сумев подобрать нужных слов. Да и что он мог сказать убийце своего сына? Он встал слева и тоже взял его за руку. Вместе они шагнули на тропу Судьбы. И только Лютиэн обернулась, подарив Охотнику бесценный дар — свою печальную улыбку. Тьелкормо молча смотрел им вслед, спрашивая у Судьбы и самого себя — почему? Почему Берен, а не он? Он никогда не сможет с этим смириться.