До встречи с...

      До встречи с Канеки Цукияма не знал, что умеет плакать. Неостановимо и лихорадочно сжимать собственные волосы в кулаках, склонившись над раковиной, и думать о том, сколько всего было можно, а теперь будет нельзя. Страдать так горячо от невозможности быть рядом с кем-то, желать всей душой, до дрожи в коленях, просто признаться в чувствах. И не мочь. Уже никогда — не мочь.       Он утешал себя тем, что шанс всегда есть. Что, может быть, с Тоукой всё быстро закончится, и Канеки будет свободен, свободен как в их первую встречу, свободен как в те вечера, когда они ходили в книжный, а потом заглядывали в кофейни, которые Цукияма выбирал всегда очень тщательно и привередливо. Никто не говорил о том, что это свидания. Цукияме просто казалось, что это и так понятно.       И он ни за что не решился бы сказать об этом, даже если бы знал, что исход будет таким. Даже если у них с Канеки никогда не было шансов, он не стал бы рушить то, что было между ними на этих милых вылазках, когда их руки иногда соприкасались, потянувшись к одной и той же книге, когда они отпивали по глоточку кофе из кружек друг друга, чтобы попробовать, у кого лучше. Когда всё было так безмятежно-нежно и правильно. Как никогда уже не будет.       Он ударил себя по щекам. Горячие следы ладоней почти сразу проявились на бледной коже. Он свой шанс упустил ещё давно.       До встречи с Цукиямой Канеки не знал, что такое безопасность. Кажется, это ещё называют “комфорт”. Тепло, которое появлялось, когда они гуляли вместе до самой ночи, когда дарили друг другу небольшие подарки, когда соприкасались руками, когда встречались взглядами. Безопасность от мысли о том, что он всегда будет рядом. Что он останется, если случится что-то плохое, что не оставит тебя даже в самой сложной ситуации. С одной стороны, такая преданность отчасти пугала Канеки. С другой — он мечтал об этом.       Однако всё это было не важно. Важна Тоука. И — только Тоука, как девушка дала ему понять почти сразу, как только начались их отношения.       Он действительно считал, что прогулки с Цукиямой закончились потому, что закончилась их долгая дружба. Потому что разошлись интересы. Потому что что угодно, но не Тоука. Не могла же его девушка быть причиной конца чего-то хорошего.       Он действительно считал, что жар в животе и сердце, готовое вырваться из груди от одного звука голоса Шуу — лишь ликование друга при виде того, кто ему близок и приятен. Они ходили на бсчисленные дружеские встречи, хотели сделать парные дружеские татуировки и даже пообещали друг другу, что будут жить вместе, если не найдут пару. По-дружески.       Иногда Канеки снились дружеские сны, в которых Цукияма прижимал его к стене и признавался в совсем не дружеских чувствах, и, просыпаясь, Канеки старался изо всех сил утихомирить колотящееся сердце. Он краснел, как школьник, от таких мыслей. Иногда они посещали его в душе или во время монотонной работы. Он отгонял их, как примерный парень. Верность Тоуке — всё, что у него было.       До встречи с Канеки Цукияма не знал, что ему нравятся парни. В девушках он никогда не был заинтересован, но проявлял к ним достойные джентльмена услужливость и внимательность. Но именно Канеки стал тем, кто пробудил в нём осознание самого себя, спавшее всю юность. Цукияма был зол на себя первые несколько дней, когда открыто признал свою влюблённость в Канеки. Испортить дружбу таким отвратительным образом! Но потом он понял, что это было в нём всегда. Всегда, с самой первой их встречи. Канеки никогда не был ему другом. Он всегда был тем, из-за кого сердце пропускало удары, а руки холодели в предвкушении встречи.       И, когда мысль эта укрепилась в его сознании, он начал действовать. Теперь он сознательно чаще касался плечей и ладоней парня, склонялся к его уху, шепча что-то, чтобы губами коснуться нежной кожи как бы случайно. Такие моменты оставались с ним надолго, ещё месяцы после этого питая его желание сблизиться. Он хотел знать о Канеки больше и хотел открыться сам, чтобы они были ближе, ближе, ближе — и вот уже наступает долгожданный момент поцелуя, и он, перечитавший кучу дурацких романтических историй, берёт Канеки за подбородок, прижимаясь к его губам своими, и они наслаждаются вкусом кофе и сладостью дыханий друг друга. Но это, конечно, фантазии. На деле же Цукияма боялся даже взять его под руку, чтобы случайно не испортить всё, чего они достигли.       И каждую ночь, пытаясь уснуть, он вспоминал обо всём, что между ними было, надеясь, что Канеки тоже понимает и тоже испытывает что-то подобное.       До встречи с Цукиямой Канеки не знал, что можно ни о чём не ругаться. О, они часто спорили о том, кто в детективном романе окажется убийцей, о том, как стоит обходиться со следователями CCG, но никогда — никогда — не ругались. Канеки был уверен, что именно так бывает, когда два человека понимают и принимают друг друга. Почему так не получалось с Тоукой? Наверное, девушки другие. Так он оправдывал каждую их громкую ссору, когда голова раскалывалась от криков, а руки тряслись от беспомощности. Тоука думала, что знает его лучше, чем он сам. И Канеки не знал, как её переубедить.       Иногда он думал, что с парнем ему было бы легче. Тоука редко объясняла перемены своего настроения, замолкала и не говорила с ним из-за всяких, как казалось Канеки, мелочей, и вообще была сплошной загадкой. Это, казалось бы, должно было его только завлекать, но ему хотелось, чтобы всё было проще.       Цукияма был его домом, его теплом, спокойствием и трепетом сердца. Тоука была его расшатанными нервами, льдом, промозглой дождливой ночью.       Именно такой ночью он решил уйти. Жалко, отвратительно — ничего не объясняя. Он не хотел ещё одной ссоры, не хотел чувствовать себя виноватым, не хотел… просто ничего уже не хотел. Даже рюкзак с собой брать не стал. Ему казалось, что не нужно ничего, ничего, ничего, просто уйти отсюда поскорее.       Тоука спала. Канеки подумал сначала, что нужно поцеловать её на прощание, но этого ему совершенно не хотелось. Ему, как он с трудом признался самому себе, уже ничего от Тоуки было не нужно. Ни внимания, ни любви. Ничего. Он вышел из квартиры, тихо закрыв дверь, и побрёл в сторону… в никуда, в общем-то. В тёмную дождливую ночь, пробравшую его до костей, как только он оказался на улице. Капли падали на лицо, на отросшие волосы, на плечи, и скоро он продрог настолько, что не чувствовал пальцев.       Ноги несли его куда-то по ярко освещённым улицам, и он послушно шёл вперёд, правда, не осознавая, куда именно идёт. Пока не поднялся к самой квартире Цукиямы. Озноб заставил его жаждать тепла, и он позвонил в звонок. Палец дрогнул, когда Канеки нажимал кнопку.       Именно такой ночью Цукияма считал себя почти трупом. Нет, конечно, жизнь после Канеки существовала, и была вполне себе красочной, полноценной и не такой уж мрачной. Просто Шуу такую жизнь не хотел. Ему хотелось бы сцеловывать с губ Канеки — своего парня — стоны, хотелось бы слушать его дыхание ночью, хотелось бы дарить ему бесчисленные мгновения радости. Но Канеки не был его парнем. Канеки был парнем Тоуки, а он, Цукияма, был первым, с кем Тоука запретила общаться. Он ненавидел её. И безумно любил Канеки.       Звонок в дверь. И кого так поздно принесло, тем более, в эту отвратительную погоду. Он на мгновение представил за дверью Канеки. Промокшего, улыбающегося, говорящего “Теперь мы можем быть вместе”. Представил Канеки, совершившего убийство. Канеки, руки которого обагрены кровью. Канеки, который ищет в нём поддержки. И Цукияма почти заплакал от нежности, которая при этих мыслях разлилась в груди. Он примет Канеки любым. Это же его Канеки.       Он подошёл к двери с полным осознанием того, что никакого Канеки там не будет. Конечно, не будет. Это лишь плод воображения.       Но когда он открыл дверь, то не смог и слова вымолвить от представшего перед ним зрелища.       — Привет, — произнёс Канеки. Его Канеки. Его любимый, его драгоценный мальчик. — Извини.       Его руки дрожали, и весь он казался сейчас таким маленьким, таким крошечным и беззащитным, как котёнок. Цукияме хотелось завернуть его в плед и никогда не отпускать.       Он втянул Канеки внутрь квартиры, подхватил его, дрожащего, на руки, и отнёс на диван. В ванной висело полотенце, и Шуу не замедлил им воспользоваться. Ласково, ласково до сердечной неги, ласково, как будто Канеки был хрустальным и ужасно хрупким, он вытер белые волосы, помог парню стянуть кофту, обтёр его тело, касаясь трепетно-осторожно, боясь навредить. Впервые он был так близко. Так откровенно-близко. Интимно-близко.       — Я поставлю чайник, — сказал он. Первая его фраза после долгой разлуки.       — Угу, — кивнул Канеки. Цукияма различил в его глазах блеск слезинок, но, может быть, это был дождь.       Он дал Канеки свою одежду. Он напоил Канеки кофе. Он смотрел на Канеки, не отводя взгляда, пока не покраснел от смущения.       — Что… случилось? — начал он. Боялся, но спросить было необходимо.       И Канеки расплакался, расплакался в его руках, под его поцелуями в макушку и тёплым дыханием. И Цукияма был с ним.       Их первый поцелуй был кофейно-горьким, солёным от слёз и сладким, как запах сакуры. Их первый поцелуй в темноте под шёпот дождя за окном. Под мысли о том, что впереди всё-таки что-то есть.