Слишком осознанный сон

      Сидя за рулём автомобиля, несущегося сквозь ночную Москву, и украдкой разглядывая торчащие из очередных драных джинсов колени Арсения, Антон хочет поскорее забыться сном.       Вообще, в первую очередь – потрогать. И не только потрогать. И не только колени.       Встреча перед съёмками нового сезона – она всегда такая: долгожданная, до срывающейся крыши, до коллапса Вселенной где-то внутри, приводящего к большому взрыву.       Но всё это нужно держать в себе.       Поэтому Антон, наблюдая за дорогой, держит руки на руле, старается как можно реже отводить взгляд от лобового стекла, чтобы мерцание пролетающих фонарей жгучими отпечатками въедалось в глаза, не давая отвлекаться на попутчика, и лишь изредка вздыхает, маскируясь за зевотой. Хотя бы зевать можно: он забирал Арсения с ночного самолёта Санкт-Петербург – Москва, чтобы тот мог перекантоваться в квартире Антона на время съёмок. Только на деле сна у Шастуна ни в одном глазу.        – Шаст, ты уж прости… – тянет Попов, явно терзаясь угрызениями совести. Видимо, зевать получается достаточно убедительно.        – Забей. Я же сам напросился.       Потому что не мог не встретить, не обнять горячо прямо на выходе с рейса, не попытаться весь взрыв чувств выразить через одну улыбку и не принять усталую, но такую же счастливую в ответ.       В пути оба немногословны. После долгого рабочего дня в Питере Арсений измотан ночным рейсом, а Антон боится сказать слишком много.       Дома ждёт чай, постель и несколько часов сна, потому что выезжать рано. Сильно не затягивая, они недолго сидят на кухне, неторопливо переговариваясь о каких-то пустяках, и, пожелав друг другу спокойной ночи, расходятся по комнатам.       Когда у Антона открылась способность к осознанным снам, он наверняка не помнит, но почти боготворит её. Считай, дополнительные часы в сутках, которые, к тому же, никак не сказываются на реальности. Иногда это на руку, иногда нет, но плюсов явно больше, чем минусов.       Так уж повелось, что уже долгое время этими снами он проживает другую жизнь. Где они с Арсением не друзья-коллеги, а плюс ещё одно слагаемое – то самое, что про руку в руке, губы на губах и одну постель на двоих. По этому поводу Антон часто пребывает в смешанных чувствах: с одной стороны, втихую использует человека для удовлетворения своих потребностей, которые не каждый сочтёт здоровыми, но, с другой стороны, он ведь не вредит никому в реальной жизни. А может, вообще действует на пользу, ведь кто знает, чем бы всё закончилось, сделай Антон шаг, чтобы происходящее во снах стало явью.       А так – и волки сыты, и овцы целы.       Куда их только не заносило. Все четыре стороны света, подлодки и самолёты, космос, даже миры из книг, фильмов и видеоигр. Они гуляли под питерским дождём, валялись в вечных снегах Гренландии, смотрели на Землю с орбиты, пока Антон шептал Арсению на ухо про космос из родинок на его теле, целовались в негаснущих неоновых огнях киберпанковских городов, в предоргазменной неге стонали имена друг друга в глубокой тишине Марианской впадины, пили сыворотку правды на брудершафт, чтобы греться в осознании того, что даже она не меняет ответов на вопросы о любви.       Но чем дальше, тем сильнее Антон ощущал, что всё это ненастоящее. Сны не становились менее желанными, но каждый раз просыпаясь, он чувствовал, как всё рассыпается подобно текущему сквозь пальцы песку.       И лишь много позже он понял, что потерялся в фантазиях, когда как всю магию стоило искать в чём-то обыденном.       Поэтому, положа руку на сердце, вся эта заваруха со встречей Арсения из аэропорта и выделением ему дивана в гостиной была тщательно спланированным порывом дать очередному осознанному сну максимально твёрдую почву реальности. Ведь, как бы смешно это ни звучало, во снах они успели побывать везде, кроме квартиры Антона.       Уже лёжа в кровати, он настраивается, чтобы сновидение для него началось здесь же. Ему больше не нужны волшебные миры и воздушные замки. Только то, что он воспримет за реальность.       Главное – не сойти потом с ума.       Схема по входу в осознанный сон давно отработана, поэтому Антон поворачивается на бок и начинает следить за моментом засыпания – вздрагиванием, своеобразной паникой мозга, умерло ли тело или всего лишь отдыхает. Это важно, чтобы осознавать, что ты во сне и имеешь власть управлять им, как вздумается, а не быть заложником заранее отстроенного сюжета. Как назло, уснуть долго не получается, да и он сам понимает, что с трудом может направить мысли в русло успокоения. Оно и понятно: Антон в самом диком предвкушении, которое только испытывал в жизни.       И вот, наконец, он вздрагивает, отмечая для себя, что точка пройдена.       С минуту он лежит, не осмеливаясь открыть глаза. Но, как минимум, уже удовлетворён тем, что сон начался так, как он и рассчитывал.       От тихого, восторженного «вау» Шастун всё-таки не удерживается, когда, поднимая веки, обнаруживает себя в укрытой ночным мраком собственной комнате, которая выглядит максимально обыденно и привычно. Бывает, в образах из снов что-то плывёт, смазываются детали, но он может рассмотреть узор на слабо подсвеченных уличными фонарями занавесках, коллекцию безделушек на полке и ворох одежды на гладильной доске.       Он тихо поднимается и почти выходит из комнаты, но вспоминает об одной важной вещице и захватывает из прикроватной тумбочки тюбик со смазкой. Да, при необходимости он мог бы материализовать его в руке уже будучи с Арсением, но это определённо не стоило бы того, чтобы нарушить такое будоражащее ощущение реальности происходящего.       Ради этого Антон отказывается и от привычной проверки, что он точно во сне: не пытается посмотреть время на телефоне и избегает взгляда на корешки книг, чтобы не увидеть вместо цифр и букв что-то непонятное. По его опыту, как бы ни был идеален сон, такие мощные якоря привязки к реальности всё равно будут в нём сломаны.       Положив пальцы на ручку двери в гостиную, Антон снова медлит. Он очень хочет скорее увидеть, что за ней, но вместе с тем и боится утонуть в разочаровании после такого хорошего начала.       Но лишь расплывается в нежной улыбке, когда взгляд наконец-то падает на Арсения, который, отвернувшись к стене, едва слышно посапывает под одеялом. Комнату рассматривать Антон уже не в силах, но, если судить по тому, что он мимолётно успел заметить, та по уровню реалистичности ничуть не хуже его спальни.       Антон заходится в эмоциях до лёгкой дрожи, когда присаживается на корточки перед диваном. Дрожащими губами пересчитывает родинки на оголённом плече, носом ведёт от выступающего позвонка на шее до затылка, зарываясь в щекочущие кожу тёмные волосы, почти невесомо целует за ухом. Сердце не бьётся, оно мечется от низа живота до горла, отчего ровно дышать почти невозможно, и у Антона подрагивает кадык.        – Арс… – он оставляет за ухом более ощутимый поцелуй, приобнимает, трётся щекой. – Арс, я так скучал… Наконец-то мы дома.        – Что? – голос тихий, чуть хриплый и всё ещё на грани сна.        – Мы были, наверное, везде, кроме моей квартиры. И пока ты тут не оказался, я и не понимал, как тебя здесь не хватало. А теперь всё так правильно и на своих местах.       Начиная медленно моргать, Арсений поворачивается, чтобы вести диалог было проще. У Антона окончательно сносит крышу, когда он видит расслабленное, с лёгкой улыбкой лицо, спутавшиеся волосы, полуоткрытые веки с густыми ресницами, не до конца осознанный, но доверительный и тёплый взгляд голубых глаз, которые пытаются сфокусироваться на нём в ночных сумерках.        – Я… рад? – Арсений выглядит чуть смущённым и будто бы задаёт вопрос сам себе. – Ты об этом пришёл поговорить? Сколько времени?       В панике Антон перехватывает руку, которая тянется, чтобы нащупать телефон на подлокотнике дивана. Попов непонимающе смотрит на него, пока он в успокаивающем жесте переплетает их пальцы и медленно целует костяшки и выступающие вены, наслаждаясь до головокружения реалистичным для сна ощущением чужой кожи на своих губах.        – Давай забудем про время.       Удобнее поворачиваясь на подушке, Арсений смиренно наблюдает за тем, как Шастун продолжает изучать губами его руку. Не может сдержать улыбку, видя, сколько всего тот пытается выразить максимально мягко и не слишком тревожа в этом уязвимом состоянии, которое бывает едва-едва после пробуждения. Иногда их взгляды пересекаются – в эти моменты Арсений готов задыхаться от того, что видит в блестящих глазах Антона. Нежность, любовь и немного жадности.       Странно, но так приятно.       Скоро Антон поднимается с пола, чтобы аккуратно присесть на краешек дивана. Приглаживает волосы, разметавшиеся по подушке, обводит овал любимого лица, стараясь соединить родинки, мимолётно касается большим пальцем нижней губы.        – Ты уже достаточно проснулся, чтобы я тебя поцеловал?       К чему кривить душой. В смешке обнажая ровный ряд зубов, Арсений прикрывает глаза в немом согласии.       Антон очень любит, когда он улыбается так широко. И ещё больше любит, когда сам является этому причиной.       Сначала, на проверку, он целует в уголок рта. Всё внутри сжимается, потому что это не идёт ни в какое сравнение с тем, что он испытывал во снах ранее. Чужое тепло слишком настоящее, чтобы не позволить себе прыгнуть в него с головой. Антон сильнее жмётся грудью, уже не склоняясь даже, а просто ложась на Арсения сверху, чтобы ощутить такое правильное сердце к сердцу, пока их губы будто в первый раз изучают друг друга на мягкость и вкус. Потом открываются шире, пуская глубже, сталкиваясь языками, облизывая, прикусывая, сминая. Но не подавляя, а ведя на равных приятную для обоих игру.       Антон не знает, куда деть руки – жаль, прямо под кожу нельзя залезть – успел огладить шею и плечи с выступающими подвижными ключицами, и прижаться к рёбрам, чтобы ощутить их мощный ход в такт глубокому дыханию, и нежно потянуть за волосы, на что совершенно внезапно ответом был тихий стон в поцелуй.       А в это время Арсений изучает его спину, проходясь ладонями по выделяющемуся позвоночнику и двигающимся крыльям лопаток, скребя короткими ногтями по коже. В конце концов, руки останавливаются на затылке, вызывая лёгкой щекоткой волну мурашек, которая покалыванием распространяется по телу.       Комната летит кувырком, чтобы в следующий момент Шастун обнаружил себя лежащим на постели, а Арсения – сверху. Тот дышит приоткрытым ртом, рельефный живот ходит вверх-вниз, колени плотно обхватывают бока Антона. Он и без того уже был достаточно возбуждён, но уже в который раз его накрывает от импульсивности Попова, его силы и ловкости, о которых и не догадаешься сразу, видя его довольно утончённую фигуру.        – А теперь я достаточно проснулся, чтобы целовать тебя сам.       Жилка на шее яростно бьётся под чужими губами, пока ногти Антона – теперь его очередь – оставляют на спине, усыпанной родинками, красные полосы. Оставив нежную кожу гореть от поцелуев и осторожных, не оставляющих следов укусов, Арсений спускается ниже, цепляет зубами соски, щекотно дышит в реагирующий подрагиванием мышц живот, но дальше лишь дразнит, мазнув кончиком носа по тазовым косточкам. Но у Антона тоже пока не в планах переходить к самому интересному: он тянет Арса на себя, изголодавшись за это короткое время по контакту губ.       Они обхватывают лица друг друга, сплетаются ногами, до приятной боли в паху зажимают между телами возбуждённые члены, чтобы сильнее крышу снесло, чтобы до стонов и влажных звуков вгрызться в губы. Арсений будто не просто вжимает своим весом в диван, укрытый скомканной простынёй, но давит специально, а Антон и рад извиваться под ним, пока ему щекочут горячим дыханием и кусают ухо.       Их близость всегда была про нежность и оголённые нервы, и сейчас это ощущалось особенно остро, когда даже без проникновения они будто были слитыми воедино. Они могли наслаждаться, когда всё просто и честно: глаза в глаза, шёпот украдкой, переплетённые пальцы, кожа к коже, стёртые от поцелуев губы.        – Арс, ты прекрасен, – на грани сознания шепчет Антон в чужой рот настолько тихо, что можно и звуков не услышать – только почувствовать дыхание, холодком пробегающее по влаге слизистых.       Но Арсений слышит, пробует на вкус, смакует и возвращает.        – Тош, ты тоже.       Он зависает.        – Ты меня… никогда так не называл.        – Но мы и заняты чем-то особенным. Считай, берёг для такого случая. Не понравилось? – Арсений чуть хмурит брови, пытаясь разгадать реакцию.       Даже если бы и не понравилось, после такого переживающего выражения лица Антон бы не смог в этом сознаться. Но, к счастью…        – Звучит идеально, Арс.       После этого между ними будто падает тонкая стенка, хотя, казалось бы, они все уже давно рухнули. Хочется ближе, хочется острее, чтобы чувства балансировали как на острие ножа, хочется добить себя окончательно, и, кажется, они ловят друг друга на полумысли, сталкиваясь руками там, где сквозь тонкую, повлажневшую ткань белья трутся их члены. Зеркалят улыбки, и Антон не может не сдаться и позволяет Арсению стянуть с него единственный элемент одежды. Теперь налившийся кровью орган при малейшем движении трётся о живот, размазывая прозрачную жидкость предэякулята, отчего по голове бьёт удовольствием.       Весь вид Антона, в неге кусающего губы и смотрящего на Арса из-под полуопущенных ресниц, буквально орёт: бери.       Но тот, видимо, слишком упивается картиной, которую видит в смятом ворохе простыней в своей постели, и лишь жадно, будто навсегда хочет запомнить этот момент, оглаживает взглядом вытянутое, распластавшееся под ним тело. И берёт.       В рот.       Антон не стонет – он воет, закусывая костяшки пальцев и закатывая глаза. Не в силах контролировать себя, толкается бёдрами наверх, за новой волной удовольствия, на долю секунды упираясь чувствительной головкой члена в мягкое горло. Придерживая ствол рукой, Арсений соскальзывает с него, чтобы избавиться от обильно и резко выделившейся слюны и унять саднящий корень языка.        – Прости, – тяжело дыша, Шастун пропускает сквозь пальцы пряди тёмных волос. – Если что, я и без этого переживу.       Но поразительный в своём упрямстве Попов снова насаживается скользкими от слюны губами на член, только в этот раз предусмотрительно обхватывает его ладонью и не берёт слишком глубоко – не дальше головки. Язык несколько раз обводит бархатистую кожу по кругу, нащупывает уздечку…       У Антона искры перед глазами.       И снова – круги, уздечка и через центр наверх, самым кончиком языка проникая в нежную расселину уретры, пока рука то сминает яйца, то неспешно ходит вверх-вниз по стволу.        – Арс, блять.       Он отсасывается со смачным, влажным звуком, смотрит снова с бьющим по сердцу переживанием в глазах.        – Не хочу кончить раньше времени. Давай лучше я поработаю ртом.       Они меняются позициями, на полпути сливаясь в поцелуе. На языке Арсения Антон чувствует свой солоновато-терпкий привкус. Он ведёт ладонью от пупка по дорожке волос, скрывающейся за резинкой трусов, проникает под неё пальцами, обхватывает дёрнувшийся член и оглаживает несколько раз сверху донизу, изучая отдающие приятной пульсацией вены. Арс хрипит ему в губы, приподнимая в эйфорической улыбке уголки рта и, кажется, медленно моргая, щекочет длинными ресницами щёки. Поддерживая под поясницу, Антон укладывает его, чтобы освободить от белья.       Теперь уже губами он водит по члену, ощущая контраст тонкой, нежной кожи и скрывающейся под ней твёрдости. Проступающую на головке прозрачную каплю демонстративно слизывает, смотря Попову в затуманенные глаза, и размазывает языком по нёбу, чтобы чужой вкус растворился во рту, смешавшись с остатками его собственного.       Возвращаясь к стволу, Шастун внезапно обращает внимание на небольшую деталь.        – Никогда не замечал эту родинку, – шепчет, оставляя поцелуй на маленьком тёмном пятнышке сбоку.        – А должен был? – Арсений приподнимает бровь.       Вопрос Антон расценивает как призыв к более активному действию и, смочив слюной, заглатывает член. Ведь, действительно, когда он во рту, разглядывать его неудобно, да и некогда.       На ласку Арсений отзывается очень охотно: стонет на каждое движение, запускает пальцы в светлые вьющиеся волосы, чтобы сжимать и тянуть в такт. У Антона мурашки по коже головы, а его плоть ноет на грани с приятной болью, когда трётся о постельное бельё. Но он заставляет себя фокусироваться на члене, который сейчас так приятно заполняет рот, скользя внутри от губ к горлу и обратно, и старается не думать о том, как после минета примет его уже не ртом, чтобы не кончить без рук.       Они оба как-то упускают момент, когда Арс в этой позиции перехватывает ведущую роль. Его движения навстречу становятся размашистее и резче, но невообразимой силой воли он сохраняет их осторожность, заботясь о комфорте Антона. Поэтому тот в ответ старается расслабить горло и позволяет фактически трахать его на чистом доверии, что ему не причинят боли, не будут пользоваться уязвимым положением – ведь сам он поступил бы точно так же (недавний проёб – не в счёт). От этого чувства лёгкого подчинения кроет сильнее, и, кажется, Арсений чувствует всё то же самое, потому что вцепляется в волосы ощутимее, жмурится и стонет с лёгким хрипом в голосе.       В другой раз Шастун, может, и завершил бы дело исключительно ртом, но на сегодня у него были определённые планы, так что он с сожалением убирает губы с члена, выпутываясь из рук, оглаживающих его лицо.        – Может уже… – намекая, кивает назад.       На долю секунды Арсений меняется в лице, меж губ проскальзывает кончик языка.        – Уверен, Тош?        – А почему нет?       Он шарит по полу рядом с диваном, пока не находит заранее принесённый тюбик со смазкой. Арсения почему-то пробивает на лёгкий смех, когда тот понимает, что за предмет у Антона в руках.        – А ты заранее подготовился, смотрю.        – Не до конца, – он передаёт смазку Попову, попутно целуя в приподнятый в улыбке уголок рта, после чего ложится грудью на постель, бёдра разворачивая полубоком, приподнимая одно колено и таким образом открываясь.       Два раза намекать не надо: он слышит звук открывающейся крышки и хлюпанье выдавливаемого геля. Ждёт прикосновений в точке, где уже давно всё горит от желания, но вместо этого Арс, почти мурча, целует его в висок и спускается губами до плеча, по пути не забыв прикусить за ухо, одаривая горячим шумным дыханием, от которого в голове тоже всё шумит. За неимением лучшего варианта Антон стонет, пытаясь оглянуться через плечо и нетерпеливо шевеля бёдрами.       В этот раз вместе с прикосновением губ к щеке он чувствует, как в ложбинку меж ягодиц плавно въезжают пальцы, лубрикант на которых успел согреться и не отвлекает своим холодом от ощущений. Они нежно массируют кольцо мышц снаружи, пока Арсений продолжает выцеловывать виски, щёки, линию челюсти и заднюю поверхность шеи, а потом, когда под таким аккуратным и правильным напором с двух сторон Антон расслабляется окончательно, один проникает внутрь. Шаст не может удержать вскрик удовольствия, на что Арсений прислоняется лбом к его затылку и возит носом по волосам, что-то неразборчиво шепча успокаивающим голосом.       Скоро палец входит полностью, немного времени на привыкнуть – и к нему присоединяется второй, и всё начинается сначала. С той только разницей, что стонов от Антона в два раза больше, а Арсений иногда почти забывается в своём стремлении сгладить происходящее поцелуями и шёпотом. То ли он действительно считает, что голосом Шастун реагирует на боль, а не на срывающее крышу удовольствие, то ли просто не может оторваться.       Так Антон постепенно принимает все пальцы. К концу процесса в его голове каша, от каждого толчка бросает в жар, а не сходящий с лица румянец, по ощущениям, обернётся назавтра ожогом.        – Презерватив? – шёпот в самое ухо.       Антон кое-как ворочает мыслями, вспоминая, что это за набор букв. А потом тяжёлой горой на плечи опускается осознание: не взял. И он в ужасе от одной только мысли о том, что им придётся прерываться, чтобы он принёс фольгированный квадратик из тумбочки в своей спальне.        – Слушай, Арс, – он с виноватым видом оглядывается через плечо, закусывая губу. – Мы же доверяем?       Спустя недолгую паузу, показавшуюся вечностью, Арсений кивает.        – Доверяем.       Перед тем, как убрать руку, он делает несколько особенно глубоких движений внутрь, натягивая все ощущения Антона до предела, пока тот наслаждается заполненностью в предвкушении, как скоро всё перейдёт ещё на уровень выше.       Он поднимается на дрожащие колени и жмётся грудью к постели, прогибаясь в пояснице, пока Арс снова возится с лубрикантом.        – Ты только… скажи, если будет больно, – сильные руки оглаживают бока и выступающие тазовые косточки, а меж лопаток остаётся влажный поцелуй.       Антону уже хоть больно, хоть быстро, хоть как-нибудь, потому что член до боли тянет в ожидании разрядки, а внутри пусто до чёрной дыры. Он смазанно кивает.       Арсений растирает по его промежности дополнительную порцию смазки перед тем, как проскользнуть членом между ягодиц. Телом Шаст чувствует, как тот вздрагивает от контакта, смешивая стон с шумным выдохом, и почти уверен, что Арс за его спиной запрокинул голову, а его зубы терзают нижнюю губу.       Одна рука продолжает придерживать за бёдра, а вторая уходит, оставляя на коже приятный тёплый след, чтобы протолкнуть головку сквозь разработанное, но по-прежнему тугое кольцо мышц.       Колени Антона предательски подкашиваются, и он, не в силах держать себя, опускается вниз, захлёбываясь в стоне; Арс с рыком падает следом, не желая разрывать контакт, успевая выставить ладони по обе стороны от его тела. Медленно ложится грудью на влажные от проступившего пота лопатки, чтобы исцеловать плечи и шею.       Так даже лучше. Так даже ближе.       Он начинает медленно двигаться, почти не отрывая губ от кожи Антона, чтобы загасить ласками малейшую боль до того, как она возникнет. На каждый мягкий толчок Антон стонет до хрипоты в голосе, спиной ощущая вибрацию в грудной клетке Арсения, где звуки удовольствия накапливаются, чтобы с очередным глубоким погружением выйти наружу, рассыпаясь тёплым воздухом в светлых волосах на затылке.       Скоро Антона почти трясёт, он начинает извиваться, стараясь просунуть руку к члену, чтобы наконец довести себя до оргазма, потому что размеренный темп держит его в болезненной близости от точки кипения, но никак не даёт её достигнуть. Он никак не ждёт, что Арсений в ответ на его действия замедлится, а потом и вовсе остановится, оглаживая рукой дрожащие плечи.        – Арс, зачем, блять… – он в сердцах кусает подушку, пытаясь скосить на Попова гневно-отчаянный взгляд.        – Давай лицом к лицу.       И это сразу затмевает все возражения. Антон даже смиренно принимает тот факт, что ради смены позы член с хлюпающим звуком выскальзывает из него, а вместе с ним пропадает такое приятное ощущение распирающего тепла внутри.       Он позволяет Арсению перевернуть его на спину, разводит колени, чтобы обхватить ногами его талию. И залипает, всматриваясь в нависающее над ним вдохновлённое лицо с тронутой нежной улыбкой губами, тонет в голубизне глаз, отмечает, как Арсу хорошо, даже когда тёмные волосы в абсолютном беспорядке липнут к взмокшему лбу. Упивается силой рельефной шеи, выпирающих ключиц и рук с выделяющимися мышцами и проступившими венами, которые снова по обе стороны от его головы. Надеется, что сам выглядит в этот момент хотя бы наполовину так же красиво и желанно.       Арсений склоняется, чтобы носом убрать чёлку со лба Антона; тот кладёт ладонь ему на затылок в желании привлечь ближе, поймать его губы и увлечь в долгий и тягучий поцелуй, а свободной рукой нащупывает член, чтобы направить его в себя.       Проникновение под другим углом ощущается ярче, Антону хорошо до мерцающих пятен перед глазами, и он неосознанно сжимается, потакая желанию усилить ощущения, и немного возвращается в реальность, когда Арс хрипло стонет, не размыкая контакта их губ, а потом порывисто сминает сильнее и отстраняется. Теперь его глаза как маяк для Антона, единственный путь, чтобы не потеряться в бушующем океане того, что испытывает его тело, и он с заворожённым лицом смотрит только в них, пока руки оглаживают напряжённую спину и плечи. Арсений тоже смотрит на него неотрывно, с таким надрывом в слабо блестящих глазах, что будто в последний раз и навсегда, и этот контакт даже интимнее и значимее секса.       Арс почти сразу приходит к довольно быстрому темпу, потому что все прелюдии они давно прошли. Его толчки сильные и размашистые, больше такие, как удобно и хочется ему, но за Антоном он всё равно следит, чтобы вовремя уловить момент, если вдруг ему станет некомфортно. Но у того уже точка невозврата пройдена, он может только плотнее стискивать ноги вокруг его поясницы и, срываясь, выстанывать чужое имя на «А», теряя себя в глазах его обладателя.        – Тош, Тош…       И это – спусковой крючок. Антон с разбега падает в бездну, чтобы долгое томительное напряжение в паху вылилось вязкой белёсой жидкостью на живот и грудь. Без помощи рук. Потому что самые любимые голубые глаза остаются будто выжжеными на сетчатке, когда он жмурится, не в силах противостоять натиску оргазма.       Пока он кончает, губы Арса везде, до куда тот физически может дотянуться: лицо, шея, плечи с ключицами, верхняя половина груди. Пальцы судорожно зарываются в волосы, а член будто пульсирует в ответ сокращающимся мышцам внутри. А потом Арсений тоже отпускает себя, искренне и так правильно прижимаясь щекой к щеке, добивая, рыча в глубоком стоне, любя.       Они приходят в себя в объятиях друг друга, устало смеясь и целуясь.        – Может, в душ? – предлагает Шаст, пусть и последнее, что он хочет – это вставать. Но стягивающее ощущение засыхающей спермы на животе и между ягодиц слишком яркое и своеобразное, чтобы терпеть.        – Не отказался бы.       Антон благодарит себя из прошлого, что не поленился уделить немного времени ремонту и поставить нормальную душевую кабину вместо ванной. Валяться в стоячей воде он всё равно не фанат, а сейчас им с Арсением не приходится делить одну скудную лейку на двоих: прямо с потолка на них устремляются обильные струи тёплой воды. Вдвоём, конечно, тесновато, но это скорее не проблема, а приятный бонус.       Кажется, Арсений думает примерно о том же, подходя совсем вплотную и зачем-то стараясь растереть бесконечные потоки воды по груди Антона, улыбаясь и смаргивая капли, которые падают с бровей на ресницы. Антон зеркалит его действие, сближаясь и подставляясь под ласки, получая мягкий поцелуй в шею.       Они скользят по губам, выпивая пресную влагу и размазывая тяжёлые капли. Жмутся лбами, сцепляя руки в замок на затылках друг друга, будто если не держаться, то они обязательно потеряются в стеклянной коробке площадью в пару квадратных метров.        – Больше не нужно ходить куда-то за питерским дождём. Теперь он здесь, – усмехается Антон воспоминаниям, ладонями зачёсывая волосы Арса назад, чтобы мокрая чёлка не липла ко лбу.       Его глаза, особенно выразительные теперь, когда ресницы потяжелели от воды, смотрят чуть непонимающе. Попов несколько раз едва заметно смыкает-размыкает губы, будто хочет что-то сказать, но в итоге лишь приподнимает уголки рта в улыбке, наслаждаясь действиями Шаста, который так и не выпустил пальцев из тёмных волос.       Потоки воды шумят, душевую заволакивает полупрозрачным светлым паром. На запотевшем стекле отпечатываются спина и ягодицы Антона, которого припёрли к стенке, чтобы нагло красть поцелуи, гладить каждый сантиметр кожи, прижиматься всем телом плотно и жадно.        – Это же правда не сон? – спрашивает Арсений, ведя ладонью по щеке, которой так охотно ластится к нему Антон.       И у того в руках будто разбивается зеркало, входя каждым осколком до самого маленького в кожу, взгляд теряется, а к горлу подкатывает неприятный комок.       Как он мог забыть.       Всего этого не было.       Главное правило – не сойти с ума – он не выполнил.       Забыл, что живёт сейчас во сне. В созданной им Матрице.       Ложки не существует, Антон.        – Не сон.       И всё равно он не позволяет себе ранить Арсения так же, как тот неосознанно ранил его. Пусть тот лишь только плод его воображения в эту ночь и во все другие.       Однако сегодня это было так искренне и реально, что Антон позорно ретируется из душа, потому что выносить это больное осознание – выше его сил. Но пока, стоя перед зеркалом, он вытирается, Арсений подходит сзади, обнимает, пронзительно смотрит в глаза сквозь бездушное стекло, до стягивающей боли целует в плечо сзади.        – Давай спать, Арс. Перед смертью не надышишься.       С этими позорными словами Антон, захватив своё бельё, уходит из ванной, не дожидаясь ответа. Ложится на холодную кровать в спальне и горящими, но сухими глазами смотрит в потолок, пока подсознание не сжаливается над ним, укрывая мимолётной дремотой, чтобы выбросить в реальность, где чуть светлеет за окном и звонит будильник.

***

      Утром, мягко говоря, он разбит. Не только усталостью. Но и воспоминаниями.       Так хорошо не могло закончиться так плохо.       Если до этого Антон жил силами, что дарили ему сны, то сейчас он просто опустошён. Но будильник противно звонит и бьёт по мозгам, поэтому ничего не остаётся, кроме как заставить себя подняться с кровати, чтобы поставить чайник.       Увы, кофе он не любит, потому обречён страдать в полусне весь день.       Когда на столе стоят две кружки, а Антон кое-как давится чаем, не в силах выбросить из головы все прикосновения, поцелуи и то, что не было высказано словами, но всё равно слишком явно висело между ними, пока они были вместе, Попов появляется из-за дверей гостиной и останавливается на входе в кухню. В непонятной нерешительности прислоняется к дверному косяку, кутаясь в безразмерной футболке, сверкая коленями в прорезях джинсов, склоняя голову, в своём обыкновении смотря из-под ресниц и держась за локоть.        – Не хочешь поговорить?       Антон перестаёт топить взгляд в кружке чая и поднимает его на Арса. Перед глазами его лицо из вчерашнего сна, светящееся самой нежной улыбкой, с лёгкими морщинками у прищуренных глаз и взъерошенными волосами, прилипшими к влажному лбу.        – О чём? – с трудом давит из себя сквозь напряжённое горло.       Попов не отвечает – по его лицу быстро пробегает какая-то тень, и он садится напротив и придвигает к себе кружку заранее сваренного для него Антоном кофе. Усталый задумчивый взгляд направляется за его спину, в окно, за которым просыпается шумная и вечно спешащая куда-то Москва.        – Не выспался? – спустя какое-то время сдаётся Антон, потому что в тишине сидеть нет никаких сил.        – Ты ещё спрашиваешь…        – Ну, вдруг тебе повезло чуть больше, чем мне. Я что-то совсем разбит, – Шастун невесело усмехается скрытому смыслу своих слов.       Арсений косится на него со странным, будто неодобрительным выражением лица. Мешки под его глазами сегодня выделяются особенно чётко.        – Стоило догадаться, что эта авантюра вряд ли закончится чем-то хорошим. Хотя я был бы этому очень рад, – Арс запрокидывает голову, закусывая губы. – Наверное, я лучше сниму номер в отеле на оставшиеся дни. Не хочу тебя стеснять.       Куда, зачем, не уходи, останься со мной – хочется кричать Антону. Но он лишь потерянно смотрит, как Попов, залпом допивая кофе, встаёт из-за стола и перед тем, как уйти в комнату, на секунду дрожащими пальцами сжимает его лежащую на столе ладонь. Этакое «прости» за… что?       Но вообще, ловит он себя на страшной мысли, может, оно и к лучшему, если Арсений уедет. Всё равно Антон не может смотреть на него по-прежнему: слишком много невысказанных надежд во взгляде, слишком много «надо», «хочу» и «люблю». Он, наверное, и без того уже успел спалиться – иначе как объяснить внезапную натянутость между ними и то, что Арсений предпочтёт потратиться на отель, чем останется запертым с ним в одной квартире.       Не зря он был уверен, что безобидные на первый взгляд сны не обернутся ничем хорошим.       Может, пора отпустить.       Держать-то он его точно не будет, это уже совсем маразм.       Вместо них в машине по пути на студию разговаривает радио.       На съёмках тяжело. Но Антон каким-то чудом заставляет себя улыбаться и шутить на камеру, пока внутри разыгрывается трагедия в бесконечном количестве актов. Ни Матвиенко, ни Поз, ни кто-либо ещё из команды то ли не замечают его подавленного состояния, то ли тактично молчат.       Зато голубые глаза не отпускают. Шастун чувствует их даже с другого края сцены. Даже отворачиваясь и стоя спиной.       Вне импровизаций Арсению он не сказал ни слова. В ответ вернулось столько же.       К вечеру Антон чувствует себя как выжатый лимон. Хочется простого человеческого доехать до дома и слушать тишину, лёжа в кровати. Вместо этого он позволяет Попову поймать себя на парковке, выслушивает сбивчивые объяснения и кивком разрешает сесть в машину, чтобы тот мог забрать рюкзак с вещами, оставленный в квартире.       И повторится всё, как встарь: ночь, одинокие кварталы, колени Арса и сентябрь.       Какой-то ебучий день сурка.        – Ну, всё, – Арсений, стоя в дверях, поправляет ремни на лямках рюкзака. Удивительно, но глаза прячет, хотя до этого весь день не сводил их с Антона. – Прости, что сделал что-то не так. Мне правда очень жаль.       Шастун с сомнением моргает.        – Это ж я всё засрал, Арс.        – Сначала всё-таки я. А потом ты, спорить не буду. А могли ведь просто поговорить.       А впрочем, похер. Всё равно у Попова такое лицо, будто он не в отель от него уходит, а навсегда.        – Поговорить? Хорошо, – Антон быстро сглатывает вязкую слюну, смотрит загнанно и продолжает, пока не передумал. – Я умею видеть осознанные сны. Уже не первый год мы с тобой там… вместе. И никаких ограничений, только моя фантазия. Представляешь, где мы побывали? Я сам уже всего не вспомню. А потом меня щёлкнуло, что всё это слишком нереальное, мне нужно больше, приземлённее, и тут съёмки, и тут ты согласился побыть у меня. Охренительная предыстория, правда? И сон был охренительный – именно то, о чём я всегда мечтал, так правдиво, искренне, правильно. И теперь я ловлю себя на мысли, что готов уснуть и не проснуться, чтобы остаться там, с тобой, навсегда. Короче, я… – он шумно выдыхает, – потерялся.       Голос лёгким эхом растворяется в стенах коридора, и в повисшей тишине Антону кажется, что он слышит, как моргает Арсений.       Наговорил. Приехали.        – А найтись хочешь?       Он медленно кивает и с удивлением смотрит, как Арс осторожно прислоняет к стене снятый рюкзак и, наступая на пятки, достаёт ноги из кроссовок, чтобы потом потянуть его вглубь квартиры. В ванную.       И вот они снова перед зеркалом. Антон жмётся к раковине, Арсений позади. Смотрят друг другу в глаза через стекло.       Осознание уже почти бьётся в голове.       Арсений опускает руки ему на талию и, не разрывая сплетённых взглядов, медленно склоняется и целует над лопаткой.        – Перед смертью не надышишься, да, Тош?       Перед глазами плывёт, в ушах звенит, сердце проще выплюнуть, чем терпеть эту бешеную, теряющую всякий ритм скачку в груди. Будь тут окно, Антон бы использовал его как самый короткий и быстрый путь к позорному отступлению. Вообще, за окно сошло бы и зеркало. Но в одно зазеркалье он, кажется, уже прыгнул.        – Так получается… я… мы… блять.       Его трясёт в чужих руках, но те сжимаются лишь крепче. К вздрагивающим лопаткам прислоняется размеренно дышащая грудь, на плечо опускается подбородок. Арс – само спокойствие, в то время как Антон – оголённый нерв, заходящийся в напряжении.        – Успокойся. Я не виню тебя в том, что между нами произошло. Не жалею об этом, – Попов трётся щекой, тепло дыша в спину сквозь футболку. – И, честно говоря, хочу, чтобы это повторилось. Потому что… – он ловит в зеркале пронзительно-удивлённый взгляд Шастуна, – чувствую то же, что и ты. Давно.       Антон почти готов поверить. Осталась лишь одна маленькая деталь. Потому что один раз он уже оступился.       Дрожащей рукой он лезет в карман за телефоном. Какое-то время в нерешительности стискивает его в ладони, будучи бесконечно благодарен Арсению за то, что тот не давит и не торопит.       23:47, среда, сентябрь.       Это не сон.        – Арс…       Он резко разворачивается, утыкаясь лицом ему в шею и стискивая руки на спине, прижимая к себе и цепляясь пальцами. В ответ – всё то же самое, но осторожнее и размереннее. Антон тонет во внезапно обретённом спокойствии, пока его мягко целуют в шею и за ухом, чуть щекотно перебирают волосы, что-то неразборчиво шепчут. Смысл слов понимать и не нужно – он предельно ясен по человеку в его объятиях, нежным интонациям чуть хриплого голоса и его полуприкрытым ресницам, когда глубоким взглядом он смотрит на Антона.        – Пойдём. Сделаем одну глупость.       С ним хоть на край света, но Арсений тащит прямо в одежде в душевую кабину. Вертит краны, и на них обрушиваются струи воды.       Они смеются, мгновенно вымокая до нитки, и тянутся друг к другу, голодные до ласки и поцелуев. Губы жадно сталкиваются, сминаются, горят, пальцы оглаживают мокрые волосы, убирая их с лица, грудь жмётся к груди. Наконец-то так искренне, с открытым сердцем и душой нараспашку.       На секунду Арсений отстраняется, что-то вспоминая. А когда ловит нужную мысль, улыбается так, как любит это Антон – широко, до ямочек на щеках, до искрящихся глаз, которые в потоках падающей воды выглядят ещё ярче.        – На чём мы тогда остановились? Больше не нужно ходить куда-то за питерским дождём…       Антон возвращает улыбку, подхватывая:        – …теперь он здесь.