SOS

      Пиликанье дверного звонка. Звук брошенных на тумбу ключей. Гулко обувью куда-то в угол. Шорох куртки и тихий вздох, сорвавшийся как-то слишком обречённо с губ.       Ступаешь по мягкому ковру на цыпочках. Идёшь, ведя рукой по стене и не включая свет. Сквозь тонкие шторы бьёт лунный свет, смешивающийся с бликами ночного Сеула. Слышится едва-едва звук дороги. Там, внизу, затихает город и ещё пару часов до полной тишины, нарушаемой изредка проезжающим такси.       Щёлкаешь пультом, и комната окрашивается в мягкий желтый, приятно лаская усталый взгляд. Медлишь, задумчиво смотря на чайник и кофемашину, а потом, когда уже пальцы сами тянутся в сторону последней, резко меняешь траекторию, щелкая по-старинке. Переводишь взгляд на стол, где брошенная ещё утром кружка с недопитым кофе. Зачем-то делаешь глоток терпкого, морщась.       Переборщила с сахаром.       — Включи телевизор, — еле слышно, но достаточно, чтобы система среагировала. Миг и комнату наполняют голоса. Ты даже особо не вслушиваешься. Так… Шумовой эффект и не более. Ровно до тех пор, пока слух не выхватывает знакомое имя. Замираешь лишь на долю секунды, так до конца и не вытянув пуговицу из петельки на рубашке. Медленно, словно в замедленной съемке, оборачиваешься и…       Сталкиваешься с Его взглядом. Он смотрит прямо на тебя. Исподлобья, чуть приподнимая бровь. И угол губ привычно «уползает», рисуя усмешку, так хорошо знакомую тебе. И кажется, что вот… Протяни руку и ты коснёшься кончиками пальцев его лица. Ощутишь теплоту и мягкость кожи. А если прикрыть глаза, то сможешь воскресить его запах.       Терпкий. Резковатый. С холодным осадком, остающимся надолго на кончике языка.       Всё это сделать так просто, но есть одно-единственное «НО». Слишком незначительное, но такое реальное. Он… там. А ты… здесь. И третьего тут не дано.       Хмыкаешь от волны воспоминаний, что пробивает броню, выстраиваемую столько времени. Качаешь головой, игнорируя пощипывание в носу и где-то в уголках глаз. Горло медленно сводит.       Удаётся.       Тебе удаётся проглотить ком.       Голосовые связки начинает саднить. Хочется то ли глотнуть воды, то ли откашляться. Вместо же этого, на ощупь находишь пачку сигарет, и стукнув ею, не глядя вытягиваешь зубами одну. Щелчок зажигалки. Визг стула по полу. Тянешь никотин, слушая еле заметный треск фильтра. И лишь на долю секунды опускаешь взгляд на пачку.       Хочется расхохотаться в голос.       Ты столько времени курила айкос и всевозможные вейпы, что казалось, никогда больше не прикоснёшься к обычным. Даже вкус их вызывал рвотные спазмы. Сейчас же… Последние три месяца снова и снова травишься этим самым послевкусием, от которого горло першит ещё сильнее, чем твои личные дела сердечные.       Вот только и здесь есть «НО».       Это Его сигареты.       Он курил и курит только их. Крепкие. Мужские. Без заморочек на тему фруктового вкуса и толщины самих сигарет. Ты столько раз морщилась, плевалась, шептала, что от него разит, как от пепельницы, но никогда не признавалась, что этот отвратительный запах, вперемешку с его одеколоном или туалетной водой, — это то, от чего у тебя плыла голова и под коленками появлялись предательские мурашки удовольствия.       А ещё…       Ещё это всё невозможно забыть, вычеркнув, как просто «было». Даже спустя столько времени, ты узнаёшь сигареты эти везде. Каждый раз, когда чувствуешь знакомую отдушку, сердце как-то подозрительно быстро начинает биться, падая куда-то в желудок и вызывая приступ едва ли не паники. Сама себя ненавидишь в такие моменты, потому что, даже приложив усилия, ты не можешь не искать Его глазами.       Как маленькая, честное слово…       Понимаешь же всё отлично, но сдаёшься, потакая своим эмоциям, которые не приносят ничего, кроме глухой тоски, что свернулась где-то между рёбрами и изредка подаёт сигнал: три коротких_три длинных_три коротких, но…       Это чёртово «НО»…       Сколько их?       У вас было миллион возможностей и причин встретиться. Вы могли и можете запросто написать/позвонить/приехать. Вот только с вашего расставания прошло уже три месяца, но ни ты, ни он так и не попытались ничего изменить.       А это значит, что всё правильно.       Это значит, что всё так и должно быть.       Вы встречались-то всего ничего. Какой-то год. Ну, может, полтора. И только. Это и сроком-то назвать нельзя. Так… Просто хорошо проводили время вместе. Вон сколько у тебя на полке ваших совместных фоток. Даже распечатали. Зачем-то… А в скрытых на твоём телефоне несколько гигов памяти, где и фото, и видео, и скриншоты переписок. Там часть жизни, о которой стоит забыть, но отчего-то никак не выходит.       Как там говорят психологи?       Надо всё удалить, нельзя хранить, надо освободить место для нового.       Чёрта с два.       Это всё не работает так. И ты пыталась. Боже мой, ты ведь искренне пыталась просто нажать на «выделить всё» и следом на «удалить», но долбанный телефон снова и снова бьёт прицельно по тому самому месту где-то между рёбрами, уточняя «Вы точно хотите удалить?». И вместо того, чтобы нажать на «удалить», ты для чего-то тыкаешь на «восстановить». Хорошо, что мозгов хватило на то, чтобы скрыть их и не получать каждый раз, когда открываешь галерею, в лоб какой-нибудь до тошноты тёплой фотографией.       Господи, ну почему все ваши фотки именно такие?       А сигарета давно истлела.       И понимаешь это только тогда, когда начинает чуть обжигать пальцы. Морщишься, смаргивая воспоминания с кончиков ресниц, и…       — Выключи телевизор, — резко встаёшь со стула, направляясь в ванную. Ни к чему это. Что было, то прошло. А память… Ничего. Притупится. Должна же, в самом деле…       А между рёбер опять ненавистное: три коротких_три длинных_три коротких.       К чёрту.       У тебя достаточно сил и опыта за спиной, чтобы пережить и это.       Даже засыпается легче, чем обычно. И на утро кофе не горчит. А Сеул, обрушив на тебя звук утреннего города, кажется приветливым. И подруга, сидящая напротив тебя в кафе, сегодня ярче, чем обычно.       — Ты разобралась с рекламой? — она тянет кофе, смотря на тебя почему-то встревоженным взглядом.       — М… — Крутишь пальцами чашку, покусывая губы. — Да. Они должны утвердить визуализацию и запустить в печать. Из агентства обещали позвонить до обеда, — пожимаешь плечами и упираешься локтями в стол, чтобы податься чуть к ней. — Ты мне не рассказала про твоё свидание, — играешь бровями, сжимая губы, чтобы сдержать улыбку. Тебе правда любопытно, потому что помнишь, как тяжело она пережила свой прошлый разрыв. Даже на мгновение становится стыдно, что ты три месяца никак не можешь начать с кем-то встречаться, останавливаясь только на пресловутом физиологическом удовлетворении и только. Она же… Вон, ходит на свидания, общается ближе, чем губы в губы, а потом закатывает глаза и фыркает, рассказывая занятные истории, приправленные сарказмом и крепким словцом. Тебе бы у неё поучиться, честное слово…       — Я тебя умоляю, — ну вот! Это очаровательное создание откидывается на спинку стула, морщит умилительно вздёрнутый нос и так кривится, что без слов всё понимаешь. — Этот придурок заявил, что он живёт с мамой. Ты понимаешь? — девушка делает страшные глаза, шумно выдыхая.       — В Корее в этом нет ничего страшного… — осторожно вставляешь свои, в общем-то ненужные, пять копеек, потягивая кофе и кивая официанту, принёсшему десерт. Лишь где-то на подкорке отчего-то мелькает, что, если прочитать это слово на английском языке наоборот, то получится «стресс».       Кажется, тебе пора обратиться к психотерапевту, нет?       — Верно. Но не в нашем возраст — это раз, — она загибает демонстративно пальцы. — А потом… Я прямо-таки представила, как мы пробираемся ночью по тёмному коридору, чтобы, упаси Бог, не разбудить маму, а потом… Ты видела, как черепахи сексом занимаются? — она вполне серьёзно, а ты не сразу понимаешь, что именно она спросила. Беспомощно хлопаешь ресницами, переваривая.       — Я как-то… никогда этим не увлекалась… — С трудом выдавливаешь из себя признание, на полном серьёзе размышляя о том, что творится в этой голове напротив тебя.       — Ну так вот ты посмотри, — сказительница отмахивается, смотрит почти с укором, едва ли не качая головой. — Но я спойлерну тебя. Это такой… тихий, продолжительный писк.       — Абожди… Я всё никак не пойму… Какая связь?       — Господи… Ты когда-нибудь занималась сексом при родителях? Ну… как при родителях… Не напрямую, конечно, но, когда они, допустим, за стенкой? — и смотрит так, что тебе ничего не остаётся, как часто-часто закивать.       — И?       — Что?       — Это было громко?       — Тебя не смущает, что сейчас почти полдень, мы в кафе?       — Кого это волнует?       И тебе нечего ответить, поражаясь тому, как легко она плюёт на какие-то нормы поведения в «среде».       — Хорошо. Нет, это было очень и очень тихо… — нехотя признаёшься со вздохом.       — Вот! Видишь! И как? Ты согласилась бы на такое ещё раз? — она не унимается. Лишь распаляется ещё сильнее, даже ёрзает на стуле и всем своим видом показывает, что думает по этому поводу. А у тебя щёки ныть начинают от сдерживаемого смеха. Ещё немного и взорвёшься. И девушка видит твою реакцию. Замирает, поджав губы.       — Предательница! Я так и знала, что ты будешь ржать! — дёрнув сумку, возится с молнией под твой полустон-полувздох смеха, пыхтит что-то под нос и, кинув на стол купюры, встаёт.       — А почему налом-то? — снова дурацкие вопросы сами слетают с губ. Она тянет тебя за рукав, демонстративно фыркая уже где-то над головой, и ничего не остаётся, как последовать за ней.       — Карточку дома забыла, — девушка запахивает плотнее пальто, поднимая ворот до самого носа, смотрит сквозь длинную чёлку и нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока ты возишься со своей верхней одеждой.       — Телефон же может и без неё, — пихаешь свою сумку ей в руки, чтобы замерзающими пальцами справится с молнией верхней одежды. — Куда мы вообще торопимся? Неужели нельзя было одеться в помещении? — сдуваешь волосы, выбившиеся из хвоста, и поднимаешь на собеседницу взгляд. Она смотрит куда-то поверх твоей головы, чуть сузив взгляд. Судя по выражению лица, ответа ты не дождёшься, поэтому только возвращаешь сумку себе, ныряя в неё на предмет поиска телефона.       — До сих пор не могу понять… — её голос тих, задумчив. Говорит, растягивая звуки.       — М? — телефон всё никак не находится.       — Да я говорю, что никак не могу понять, почему вы расстались…       Бум!       Смартфон падает в мгновение из пальцев на дно сумки. Замираешь так, словно окаменела. Медленно поднимаешь на неё взгляд и встречаешься с пристальным напротив. Девушка ёжится от пронизывающего ветра, втягивает шею в плечи и кивает куда-то тебе за спину. Ты не просто кожей… ты каждым нервом своим чувствуешь, что не стоит оборачивается, но она смотрит так, что выбора не остаётся. Словно идущий на гильотину, поворачиваешься вокруг своей оси и на полном ходу врезаешься взглядом в огромный билборд.       Он.       Вот, за что ты ненавидишь Сеул. Всем сердцем.       На каждой станции метро. На каждом здании. На каждом экране. Двадцать четыре на семь. С подсветкой и без. В мороз и ураган. Везде будет ОН. И даже если ты захочешь забыть этого человека, научишься переключать каналы и выключать радио, чтобы не слышать этот голос. Даже если ты сменишь маршрут, где вы можете встретиться; сократишь встречи с общими, возможно, знакомыми, то это всё слетит в бездну, когда оторвёшься от рассматривания земли под ногами.       hell is empty and all devils are here       И правда. Твой личный демон всегда буде здесь.       И вот сейчас. В эту самую минуту. Он смотрит на тебя, возвышаясь. Его взгляд всё тот же. Его улыбка всё такая же. И между рёбер: три коротких_три длинных_три коротких.       Блять.       — Не вынесла его пресса, — с трудом проглотив вязкую отчего-то слюну, мотаешь головой, словно скидывая наваждение, и тянешь девушку за собой.       — А. Ну да. Действительно, — её тон насмешлив. Ты даже не хочешь смотреть на неё, потому что увидишь опять этот укоризненный взгляд и поджатые губы.       — Прекрати… — шепчешь, отчаянно сжимая пальцы в кулаки в карманах глубоких пальто.       — Да я молчу, чего ты, — девушка равняется с тобой, и боковым зрением видишь, как она чуть пожимает плечами.       Даже веришь ей…       И вы не возвращаетесь к этому разговору ни сегодня, ни завтра, ни через неделю. В веренице дел не хватает времени на то, чтобы «вспомнить». Впрочем, в этот раз ты искренне радуешься такому раскладу. Даже не раздражает ни реклама, ни новости, ни песни, льющиеся с таким постоянством из динамиков, что волей-неволей начинаешь подпевать, уже почти не реагируя на то, Кто именно это поёт.       Выздоровела.       И чудненько.       Но как там говорят? Жизнь — это история, рассказанная идиотом, полная шума и ярости, но лишенная всякого смысла? Вот и тебе так кажется, когда стоя в тёмном углу шумного зала закрытой вечеринки, искренне ненавидишь ту, что уговорила приехать, чтобы после написать статью. Болят скулы, и слышишь скрип зубов от беспомощности, потому что время вашего короткого разговора в рамках рекламной кампании стремительно приближается, а смелость испаряется ещё быстрее. Заметно нервничаешь, постукивая носком тяжелого ботинка и хватаясь за ледяную ножку бокала.       — Всё будет хорошо, — знакомый мягкий голос звучит прямо над ухом. Не поворачивая головы, киваешь, едва ли не скуля. Выдержка даёт резко сбой. Тело покрывается колючей испариной, а внутри ком, застрявший где-то у диафрагмы.       Не вздохнуть.       — Ты говорила, что у вас всего лишь десять минут и это только по работе, — она продолжает, а ты стараешься дышать ровнее. — Ты справишься. Я не буду далеко уходить, слышишь? — хочется реветь. Швырнуть бокал, развернуться и уйти. И плевать на то, что потом придётся объяснять, почему ты сорвала эти сраные минуты, которые рекламное агентство выбивало несколько недель.       Бросаешь взгляд на часы, замечая, как широкая спина удаляется в сторону отдельного помещения, куда ты должна подойти с минуты на минуту.       Может, опоздать?       На правах бывшей.       Он не глупый мальчик. Всё поймёт. Его, наверняка, уже предупредили, что произошла замена. Тебе хочется засмеяться в голос, представляя, что именно он может подумать. Почему-то именно сейчас становится очевидно, что это запросто можно списать на попытку встретиться. Такую вот идиотскую. И совершенно неважно, что у вас, опять же, было миллион других и куда более очевидных и… нормальных. Нет. Только сейчас слишком отчётливо понимаешь, что боишься.       По-настоящему.       Часы на руке вибрируют, посылая сигнал, что пора идти. Допиваешь одним махом алкоголь. Прикрываешь на пару мгновений глаза, чувствуя, как в груди заходится сердце и потеют ладони.       — Детка? — девичий голос полон тревоги. Медленно открываешь глаза и видишь перед собой встревоженное лицо. Она бегает взглядом по твоему, кусает губы, а ты… Просто протягиваешь ей пустой бокал и растягиваешь по губам улыбку.       — Налей новый, и пусть будет у тебя, — признаёшь поражение. Она понимает. Кивает, отступая. А у тебя не гнутся колени и плывет всё перед глазами. Дорога до нужного места кажется слишком короткой. Чудится, будто слишком быстро оказалась перед дверью. Охрана просит твой бейдж, что-то вычитывает там, а ты медленно умираешь и воскресаешь, искренне надеясь, что что-то пошло не так и тебя не пропустят. Но нет… Дверь перед тобой распахивается и…       Пропасть разевает пасть, стоит тебе ступить вглубь и услышать, как за спиной щёлкнул замок.       — Привет, — знакомый голос бьёт, оглушая. Часто-часто моргаешь, привыкая к полумраку и, так некстати, в голову лезут мысли про то, что всё это напоминает чиллаут. Свет. Мебель. И… Этот. Сидящий на мягком диване.       Скользишь по мужчине взглядом, чуть склонив голову. Он совсем не изменился. Черты лица только будто заострились. Расслаблен. Упирается локтями в расставленные колени, крутит кольцо на указательном пальце. Смотрит внимательно, словно осторожно, сквозь спадающие на лицо пряди.       — Привет, — что ж так губы-то сушит?       — Я был удивлён, когда сказали, что вместо Ён приедешь ты, — голос разнежен, чуть сипит. Ты же вдруг расслабляешься и подходишь ближе.       — Я, признаться, тоже, — хмыкаешь, оглядываясь по сторонам и, не найдя ничего подходящего, опускаешься в кресло напротив. — Много времени у тебя не займу. По таймингу всего лишь десять минут, — внутри всё звенит и заходится, когда он улыбается.       — Да я ничего не имею против, — посмеивается, откидываясь на спинку диванную.       — Итак… — опускаешь взгляд на диктофон и щёлкаешь кнопкой, сдвигая его на стол между вами. Уже готова озвучить первый вопрос, но осекаешься. Мужская рука накрывает твою, что ты не успела отвести от аппарата. Удивлённо вскидываешь брови, удержавшись от того, чтобы не выдернуть ладонь.       — У меня другое предложение, — вас разделяет только стол. — Я знаю все вопросы, ответы тоже готовы. Возьмёшь у моего менеджера, — он смотрит прямо в глаза, медленно ведёт языком по нижней губе, а ты умираешь в самых изощрённых муках, не в силах даже пошевелиться.       — И? — выходит надтреснуто. Он поглаживает тыльную сторону твоей ладони большим пальцем. У тебя между рёбрами истеричное: три коротких_три длинных_три коротких.       — Мы с тобой так и не поговорили тогда, — мужчина сильнее сжимает твою руку. Чувствуешь, как он давит на кнопку, останавливая запись. — Мы расстались четыре месяца назад, — ну надо же. Считает? — И ни разу после этого не пересекались, — Да что ты? А нужно было?       Он взглядом, кажется, душу в клочья рвёт, ты же ведёшь диалог мысленно, не в силах понять, к чему он это всё. Хмуришься, у него же смешок с губ. Видишь, как снова и снова кончик его языка скользит по нижней. Кусает. Тебе же жарко. Под рёбрами судорога сводит всё. Боишься шевелиться от боли. Кажется, что умираешь наживую.       — Ты считаешь, что сейчас самое время? — Боже, тебе удаётся это произнести почти спокойно. Благодаришь приглушенный свет и музыку за дверью. Искренне и так по-детски радуешься, что у вас всего лишь десять минут, которые, наверняка, уже близятся к концу.       — Я не хочу, чтобы всё заканчивалось так, — выпускает твою ладонь из своей руки, и ты неожиданно выдыхаешь почти с облегчением. Он слышит. Правая бровь подпрыгивает вверх, но этот мужчина слишком хорошо владеет собой.       — Всё закончилось, — а вот теперь тебе холодно. — И нет ничего более. Закончилось давно. Если бы кто-то из нас хотел что-то изменить… — ощущение, что язык во рту распухает, — то сделал бы это, правда? — говоришь тихо. Неожиданно понимаешь, что всё действительно закончилось…       — Верно, — тебе чудится, что он хотел сказать иное. Его взгляд тёмный. Удушливый. Гоняет желваки и снова крутит кольцо на указательном.       — Так давай оставим это, — пожимаешь плечами, но не для того, чтобы казаться смелее. Тебе нужно начать двигаться, потому что картинка перед глазами размазывается, смешивая краски. Знобит и тянет горло. А ладони такие мокрые, что самой противно.       — Я пришлю ответы тебе сегодня же, чтобы статья вышла в срок, — пауза. Смотрит в упор. Кусает внутреннюю сторону щеки. Ещё немного и ты не выдержишь. Сорвёшься прямо здесь, срывая голос в клочья.       — Да. Спасибо, — киваешь, слишком остро понимая, что уже не руки дрожат, а всё тело бьёт настоящий озноб.       Не выздоровела.       Не прошло.       Ты не забыла.       Словно в тумане поднимаешься с кресла, поворачиваешься к нему спиной и крепко зажмуриваешься, выдыхая беззвучно через рот. Всего несколько шагов и всё.       Точка.       Навсегда.       — Ми, — осипшим выстрелом в затылок. Замираешь, ненавидя это мгновение, и оборачиваешься, собирая всю силу воли в кулак. Её ошмётки. Он стоит в шаге от тебя и протягивает диктофон.       — Всё хорошо? — чуть склоняет голову, сокращая разницу в росте. А у тебя перед глазами такие картинки, что хочется выть. Сколько раз он вот так стоял? Сколько раз он вот так вот наклонял голову, чтобы после перехватить твои губы в жадном поцелуе? Сколько раз…       — Всё хорошо, — на автомате, едва ли не шатаясь.       — Точно? — его шаг к тебе.       — Точно, — ты разучилась нормально разговаривать. Сердце замедляет ход, а между рёбер три коротких_три длинных_три коротких.       Он кивает, берёт твою ладонь в свою и вкладывает диктофон. Смотрит прямо в глаза, но ты его не видишь. Пелена настолько плотная, что лишь очертания просматриваются. Между вами так мало воздуха, что ты дышишь его выдыхаемым. И по загривку мурашки. Под коленями слабость. И пол покачивается так, что хочется ухватиться за что-то, что не даст упасть прямо ему под ноги. А от него пахнет терпкостью и прохладой. Чем-то мускатным и его родным. А ещё сигаретами. Теми, что лежат в верхнем ящике твоего кухонного стола.       — Закрой глаза… — еле слышно, опасно понижая голос. Мотаешь отрицательно головой, паникуя, словно школьница. Он надтреснуто смеётся и…       Целует.       Мягко.       Аккуратно.       Просто прижимается к твоим губам своими.       И ты бы упала, если бы не его рука, так ловко подхватившая. Ему хватило секунды, чтобы успеть. А тебе мгновения, чтобы сойти с ума и потерять себя навсегда.       — Береги себя… — шёпотом в губы, замирая на пару секунд и всё также крепко прижимая тебя, словно отсчитывая время, когда ты сможешь сделать до_вздох.       — Ты тоже… — срочно нужно на воздух. От него. Подальше. Как можно дальше. И, словно подслушав, он отпускает тебя, отступая. Слышишь тяжёлую поступь его. Хлопок двери. И резкую тишину. Оглушающую. Тебе потребовалось несколько раз досчитать до десяти и обратно, чтобы рвано глотнуть кислород и выйти следом, на ходу оттягивая тесный ворот водолазки.       Между людьми.       Не слыша голосов.       Здороваясь со знакомыми на автомате.       Не различая лиц.       — Детка! — родной голос совсем рядом. Ты резко тормозишь, поднимая взгляд и сталкиваясь с девичьим напротив.       Секунда.       Вторая.       Третья.       — Блять.       Привкусом жасмина у основания её шеи по твоему обонянию, и после её хватка на твоём запястье…       А на твоих губах его поцелуй.       Три коротких_три длинных_три коротких.       Ничего не закончилось…       Судьба — та, которая тасует карты, но мы играем. Так, кажется, говорят? Но ты, видимо, не теми.