Оставайся мальчик с нами, будешь нашим королём!

Спустя неделю у рыцаря выпали клыки. Шелушащаяся словно после жестокого ожога кожа уже вовсю отваливалась с его истерзанного тела, словно шкурка с ошпаренного помидора, выставляя нагое нутро на обозрение жестоком миру. Все началось ровно через сутки от его победы над Драконом. Будто бы проклятье великодушно давало своей жертве время завершить свои земные дела и попрощаться с близкими, перед тем как обрушиться на него всей своей мощью с неотвратимостью лавины. Он желал уйти. Все пошло не так. Все стало именно так, как говорил Дракон. Стоило израненному герою появиться в ликующем городе, как стало понятно, что он здесь очень лишний: он должен был умереть в бою, но зачем-то выжил. Простодушные жители драконьего городка попросту не предполагали, что герой наберется наглости вернуться и заявить о своей победе над прошлым хозяином города. Праздная толпа сначала окружила его пустотой, за которой плотным кольцом встали вчерашние знакомцы, снабдившие его оружием для боя, чиновники, простой люд. И слово за словом от этой толпы угрожающим гулом понеслись шепотки о том, чего он не сделал. Не предотвратил падения одной из голов дракона на город, точнее на его площадь, еще недавно бывшую пустырем, но это, верно, ничего не меняет, ведь какая жалость, во всех домах этого района повылетали окна. Да-да, стеклянные, вы не ошиблись, окна. Не деревянные гнилые ставни затянутые бычьим пузырем, а чистейшие хрустальные стекла. Почему господин герой допустил боевой рев дракона, из-за которого перепугалась дочка хлебника, отчего упала и подвернула ногу? Кто же теперь будет работать в лавке? Это же такие убытки! Десятки и сотни недовольных слов превратились в нескончаемый шум, вылившийся в то, что спасённые им люди, не разбирая ничего, толкая друг друга, ринулись на своего обидчика движимые справедливым желанием покарать преступника. Кинжал от плачущей Эльзы, мелькнувшей белым платьем в толпе, не стал неожиданностью. Губы мазнул короткий поцелуй, а в левый бок ввинтилось холодное лезвие. Он мечтал уйти. Убежать и никогда не возвращаться в этот проклятый город, где все напоминало о его поражении в схватке с Драконом. Погибшем в бою, и воскресшем тысячами и тысячами жителей своего города. А его тело… Умирало. Он, Ланцелот, умирал! Видимо предсмертные проклятья злобных многовековых ящериц имеют неприятное свойство срабатывать. Герой допустил ошибку. Слишком поздно осознал, что то что с ним происходит - не обычные последствия боя или отравления ядом. Все началось еще в тот злополучный момент выбора на развилке меж двух дорог он еще ничего не понимал. А когда понял, было уже поздно что-либо предпринимать. Его сил хватило лишь на дерганый подъем головы в вертикальное положение, да механический шаг, немного отпугнувший беснующуюся, но осторожную толпу. Он больше не вслушивался в гневные окрики, не обращал внимания на летящие в него камни и гнилые овощи, все его силы сконцентрировались на преставлении свинцовых ног по направлению к единственному месту, которое радушно примет его – к дому своего бывшего врага. За спиной потрёпанного рыцаря захлопнулись громадные двери замка, отрезая от жителей, опасливой, коварной волной стервятников провожавших его до самой последней ступени цитадели. Ланцелот вступил в проигранную еще до начала битву. В первые же дни добровольного заточения он перестал есть. Еда будто гнила в его нутре и его полоскало желчью и полуразложившимися продуктами до тех пор, пока он не махнул рукой, отказавшись от пищи. Кожа и ногти истончились, и словно слюдяные пластинки начали отслаиваться, оставляя его обнаженным, лишенным последней линии обороны и абсолютно беззащитным перед миром. На открытую рану, в которую превратилось его тело, стало попросту невозможно надевать даже самую тонкую и легкую одежду, но и долго передвигаться по воздуху нагишом было нельзя: плоть покрывалась корочкой, которая лопалась при малейшем движении. Спасением от этого кошмара стал целебный источник, найденный в подвалах замка. Там, в глубокой каменной чаше до краев заполненной алыми, приятно пахнущими чем-то железистым и насыщенными неизвестными минералами водами, скрываясь от света будто упырь в гробу, герой проводил большую часть однообразных дней, ставших неразличимыми между собой. Ланцелот не знал, сколько он так прожил, мечущийся между болью и забвением. День? Неделю? Год? Десять? Но все стало абсолютно неважным, когда отказали глаза. Сколько рыцарь не метался в кромешной тьме, наедине с болью и собственными криками он не знал. Не знал и причины, почему его хриплые от сорванных связок стоны, звучат в просторных коридорах, словно рычание раненого зверя. Смирившись наконец, человек кое-как дополз до ставшей родной чаши в подземелье и свернулся калачиком на ее дне, не заботясь боле ни о чем. Спустя сутки невыносимых мучений Ланцелот умер. Сердце милостиво дрогнуло в последний раз и остановилось. Последний герой что беззаветно верил людям, стремясь им помочь ушел навсегда. Глаза, распахнувшиеся на лице существа, облюбовавшего самый темный подвал замка, не принадлежали боле человеку. Впервые за неделю, месяц или годы, ворота цитадели распахнулись, выпуская своего нового хозяина к оробевшему городу. Перед нагой фигурой, покрытой сияющей стальной с алыми бликами чешуей, гордо стоявшей на ступенях дворца в почтительном поклоне склонились горожане, не решающиеся лишний раз пошевелиться. И сначала тихо, а затем все громче и громче и громче зазвучали одни и те же слова: -Умер! Дракон умер! -Да здравствует Дракон!