Паллада и Кентавр

Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен; Молчит его святая лира; Душа вкушает хладный сон, И меж детей ничтожных мира, Быть может, всех ничтожней он. ©Пушкин Разумовский сел на скамью перед гвоздем программы — картиной "Паллада и Кентавр", привезенной по программе обмена из Италии. Она была так чувственна, так нежна, так прекрасна. Весь мир вокруг Сергея будто перестал существовать. Был только он и эта картина. Разумовский изучал каждую деталь, пытаясь понять смысл символов и угадать последовательность наложения штрихов. Он представлял, как художник долгие годы смешивал краски в нужных пропорциях, чтобы добиться "живого" цвета кожи. Олег не хотел отпускать его в галерею, думая, что его кто-то узнает. Разумовский чуть было не послушался, но что-то внутри заставило его прийти. И он не пожалел. — Ах, "Паллада и Кентавр". Олицетворение человека, который пытается побороть в себе низменные страсти. Меня всегда привлекал этот сюжет, а вас? — за спиной Разумовского очень близко раздался холодный полушепот. Запахло мятой и лёгким лимонным одеколоном. "О нет, меня узнали?!" - запаниковал Разумовский. Он невольно сжался и ссутулился, ибо знал, что без Олега или пары огнеметов не сможет постоять за себя. Возможно, все ещё не так плохо. Нужно подождать и понять, что нужно этому человеку. — Я так давно не бывал в музеях, уже забыл, насколько это приятное времяпрепровождение: никуда не спешить и просто созерцать, — худой бледный человек в длинном светло-мятном пальто сел совсем рядом. — Простите, но я не ищу компании. Если хотите с кем-то поговорить — думаю, здесь найдется множество людей более расположенных к беседам, — смущённо пробубнил Разумовский, пытаясь подделать уверенность. "И с чего я подумал, что меня хотят убить? Просто болтливый мужчина, который сел слишком близко. Его колено даже касается моего, " — губы Сергея скривились, и он как можно незаметнее отодвинулся. — Меня не интересуют другие люди, меня интересуете конкретно вы. "Черт!" — Послушайте, мне это не интересно, я просто... - раздражённо начал Разумовский, но его прервал резкий шум открывшейся двери. Вооруженные люди в темных плащах и символом красного глаза на лбу оцепили помещение, собрав всех посетителей в центре комнаты. "Это краска или настоящие татуировки?" — такие нелепые мысли часто посещали Разумовского в момент опасности. — Они — представители апокалиптической псевдоправославной секты и собираются совершить здесь обряд очищения. Так, может, все же поговорим, Сергей? Все остальное происходило так быстро и будто в тумане. Сектанты читали какие-то молитвы, а поэт стихи. При этом из его глаз текли тонкие струйки изумрудного дыма. Разумовский испуганно осмотрел комнату, но все его движения были вялыми, как в замедленной съемке. К тому времени, как стихотворение закончилось, все люди превратились в безэмоциональных кукол с зелёными светящимися глазами. — К сожалению, времени у нас немного, поэтому предлагаю перейти сразу к делу. Так получилось, что я ищу одного очень важного человека. А о том, где он находится сейчас, знаешь только ты и твой друг Волков, — Поэт сделал особенное ударение на слове "друг", — Так что будь добр, помоги мне. — Какой ещё человек? — Доктор Вениамин Рубинштейн. Психиатр. Помнишь такого? "Хотел бы я не помнить". Подсознание Разумовского старалось забыть воспоминания о тюрьме и психбольнице, как о проблемах другого человека. — Рубинштейн? С чего вы взяли, что я знаю, где он? — Неужели все, что происходит вокруг, кажется настолько безобидным, чтобы лгать мне? Время изменить это. — Я видел его в последний раз в день своего побега. Это было, черт знает, сколько лет назад. — Что ж, гипноз не может заставить человека говорить правду. Но боль... Боль может. Боль и унижение. — Что!? Давайте без крайностей... Я... Разумовский нервно моргнул, с трудом открыл глаза и оказался привязанным ремнями к резной скамейке. "Все здание оцеплено, все люди — либо сектанты, либо под гипнозом. Он мог и не привязывать меня... " — подумал Разумовский. — Итак, давайте поиграем в игру. Я буду задавать вопросы. Если вы ответите правильно, то останетесь так как есть сейчас, если нет, то переживаете лишение. — Что вы подразумеваете под "лишением"? — Т-т-т, это я тут задаю вопросы, а не вы. На первый раз прощается, — коварно ответил он, садясь на Разумовского сверху, — Итак, где Рубинштейн сейчас? Хотя Поэт весил немного, все мышцы Разумовского напряглись под его бедрами. — Почему вы решили, что я об этом что-то знаю? — Потому что несколько лет назад больница сгорела. Я своими глазами видел, как во время пожара твой дружок Волков всадил ему дротик со снотворным в шею и увез в неизвестном направлении. Ты снова нарушил правило. Я задаю вопросы, а не ты. Тебе придется пережить лишение, — Поэт снял очки с Разумовского, кинул их на пол и с хрустом раздавил ногой. "Не велика цена за информацию," — подумал Разумовский, — "... Хотя эти очки мне чертовски шли." — Олег похитил доктора? — выпалил Сергей, не подумавши. — Да. Олег похитил доктора, — с нажимом произнес Поэт, — И если ты ещё раз скажешь мне, что впервые об этом слышишь... Я расплавлю тебе мозги. Голова Сергея разразилась острой болью, будто лезвие пронзило его мозг от уха до уха. И везде этот зелёный дым и блеск. — Впрочем, жизнь тебя будто ничему и не учит. Можно подумать, что тебе это нравится. Разумовский моргнул, открыл глаза и почувствовал холод в спине. "Боже, да я же без одежды!" — испугался он, — "Хотя брюки он мне милостиво оставил." — Слушайте, если Олег и правда забрал Рубинштейна и при этом думал, что тот мне навредил... Скорее всего, ваш доктор давным-давно мертв! А так как я впервые слышу обо всем этом, Олег явно не посчитал этого человека хоть сколько-то важным, чтобы мне про него рассказать! — выкрикнул Разумовский, борясь с оглушительным гудением в голове. — Неправильно! — прошипел Поэт и схватил ледяной костлявой рукой шею Разумовского. Сергей открыл глаза и оказался теперь уже без штанов. Тонкие пальцы уже не сжимали его шею, но холод от них остался тенью лежать на его коже. — Где. Рубинштейн. СЕЙЧАС? — спросил Поэт, а голову Разумовского сжали тиски, — Последний шанс. Я ещё могу проявить понимание, если ты скажешь правду. — Я... Не... Знаю... — язык уже плохо слушался, и три слова — единственное, на что Сергей был способен. Если бы Разумовский знал, он бы сказал, потому что сейчас ему было как никогда страшно. Лицо незнакомца менялось как у хорошего-плохого копа. Неизвестно, на что он способен и на что он готов. — Что ж... Это был твой выбор, — с напускным сожалением вздохнул Поэт. Теперь Разумовский был полностью без одежды. Как же холодно. — Следующим "лишением" будет кожа? — Разумовский уже вошёл в раж и решил умереть красиво с улыбкой на устах. Но даст ли Поэт ему спокойно умереть? — Мне не нравится твое напускное самодовольство. Это тот самый "злобный двойник", которым восхищался Рубинштейн? — с интересом спросил Поэт, пододвинувшись ближе и надавив всем своим весом на яйца. Разумовский не хотел давать ему удовольствия своим ерзанием, поэтому решил терпеть до победного конца. Вдруг его охватил страх, на секунду он забыл, где находится. — Все эти люди... Я же голый... — пролепетал он, его глаза закатились. В эту же секунду его мышцы расслабились, веки слегка прикрылись, и лицо приняло наглое выражение лица. — Ну давай, продолжай. Ты вроде собирался меня пытать? — Ты ошибочно полагаешь, что пытки приносят мне удовольствие, — печально протянул Поэт, медленно проводя ледяным пальцем по шраму-кресту на груди подопытного. — Так может тогда просто мирно разойдемся, чтобы ты лишний раз не страдал? — ухмыльнулся он. — Нет-нет-нет, так не пойдет. Дело всё-таки нужно сделать. Я говорил про позор в конце игры, которую ты полностью проиграл. Теперь нужно заплатить цену. — Тебе нужна деньги? Благо у меня их много. — Нет, дурак, мне нужна твоя честь. Поэт начал судорожно расстёгивать штаны. Он и вправду считал, что это необходимо для совершения его "великого плана". — То есть ты все это время просто хотел меня трахнуть? Так зачем эти шарады и перформансы, мог просто предложить. Быть может я бы даже согласился-а-АААХ! — конец фразы прервал хуй, резко вошедший по самые гланды. Олег всегда обращался с Разумовским бережно, и его нежное очко не было готово к таким пируэтам. Поэт двигался так быстро и уверенно, будто всю жизнь трахал людей, привязанных к скамейкам. Сергей хотел подкинуть ещё едких колкостей из разряда "так ты обычно пытаешь людей?", но не мог перевести дух. Все люди в комнате никак не реагировали: либо Разумовский просто не слышал их из-за своих стонов, либо они все ещё находились под гипнозом. Без смазки и презерватива хуй входил с таким скрежетом, что это действительно было похоже на пытку. Разумовский уже представлял, как ему придется зашивать себе разорванное очко и оправдываться перед Олегом. Несмотря на старания Поэта, Разумовский запретил себе испытывать оргазм, а тем более кончать. Сила воли позволила ему даже держать хуй в узде. Все же он был верен своему Олегу. Поэт в конце совсем ослаб и не мог перевести дух. Он не добился от Птицы ни оргазма, ни страданий, только не очень искренние, даже театральные стоны. — Пиздец. И это все? — спросил Сергей с жёлтым блеском в глазах. — Он здесь... — проигнорировал его Поэт, улыбаясь в какую-то невидимую камеру перед своим лицом.

***

Спустя несколько минут. — Встречай своего главного врага, Игорь Гром! — зловеще воскликнул Поэт, пропуская полицейского в главный зал. — Р-Разумовский!? — Игорь увидел голого Чумного Доктора, привязанного к креслу ремнями, и не знал, как поднять с пола свою челюсть.