Особенный

«У тебя очень красивые глаза» — явно не было тем, что Ланселот ожидал услышать, когда пришëл на приëм своей смены, чтобы поприветствовать короля — который восседал уже в привычной позе, подперев ладонью щëку и закинув ногу на ногу, как всегда на красивом высоком престоле, что играл переливами злата и серебра на лучах утренней зари — в тронном зале. Благо, рядом не было посторонних — на что Ланселот, хотя бы, надеялся — суета нового дня только начиналась, а потому услышать столь резких слов Соника не могли, иначе бы рыцарь точно прямо там сквозь землю от стыда провалился — поэтому ступорная реакция на слишком неожиданную откровенность короля была вполне естественной — повезло, думал тогда Ланселот — убирая руки за спину, чтобы поклониться — что смущëнный взгляд сокрыт тенью забрáла — но даже это ликование длилось совсем недолго. — Я хочу видеть твоë лицо. Прямо сейчас, — слишком спокойный тембр звучного голоса, лукавая улыбка на губах, этот твëрдый взгляд полуприкрытых изумрудных глаз и взмах свободной руки, нервно одëрнувшей красную мантию, с пушистым мехом на воротнике, в сторону — были такими до боли знакомыми, Ланселот не знал, почему, но с точностью мог сказать, в каком настроении Соник пребывает, когда ведëт себя подобным образом — таким несвойственным ему когда-то — и сейчас он явно не в самом лучшем расположении духа, чтобы ему перечить. — Да, мой король, — Ланселот стоит всего в нескольких шагах от короля, одна из рук тянется к собственному лицу и рыцарь приподнимает серебристое забрáло, обнажая переливающийся цвет рубинов на лучах мягкого утреннего солнца, что пробиваются, навязчиво, в просторный тронный зал — сквозь приоткрытые шëлковые шторы — для которого была характерна, на постоянной основе, красная ковровая дорожка и самые ценные предметы интерьера из дорожайшей древесины и сплава металла — то каждый раз радует глаз Соника и он, видимо, уже давно привык к своей роскошной жизни во дворце. — Я действительно никогда не видел глаз, прекраснее твоих, знаешь об этом, Ланселот? — Соник не меняет холодного спокойствия в голосе, но для Ланселота, почему-то, даже так его слова звучат слишком мягко и до противо-приторного нежно — но он молчит, когда осознаëт это для себя, зная, что слова короля определëнно не должны звучать в его голове подобным образом — и рыцарь кивает головой, будто это на самом деле было так, будто в этом нет и не было ничего абсолютно абсурдного. А потом Соник медленно протягивает вперëд руку в металлических латах — с бережной гравировкой его имени и вставкой кроваво-алого, как глаза его рыцаря, рубина в стальной середине, почти у самого острия — раскрывая ладонь, но разворачивая еë тыльной стороной — на которой, обычно, ставились поцелуи в знак почтения — вниз. Ланселот не понимает сначала, почему это кажется ему таким непривычным, даже не задумывается, откуда это знакомое ощущение, словно его — отличительно развитая — интуиция гласит о неминуемом, когда он подходит на шаг ближе. И это правда становится точкой отсчëта, когда рыцарь вкладывает — без задней мысли, словно рефлекторно — плавно свою руку в чужую ладонь. И Соник, притягивая Ланселота за неë ещë ближе, наклоняется и целует, аккуратно, тыльную сторону чëрной ладони — скрытой сталью надëжных лат — и рыцарь застывает на месте, опрокидывая на короля взгляд искреннего удивления — даже не замечая того, как щëки покрываются отчëтливым пунцовым румянцем — и когда Соник уже поднимает взгляд и смотрит прямо ему в глаза — с особенно ласковым взглядом и яркой, заботливой улыбкой — Ланселот чувствует, как сердце пропускает тревожный удар, пополам с внезапно вспыхнувшим, приятным теплом в груди, и понимает — это однозначно не те чувства, которые он должен испытывать к своему королю. А следующие слова Соника и вовсе разбивают вдребезги всë его хладнокровие, окончательно изгоняя здравомыслие из без того, кажущейся абсурдной, ситуации: — Прогуляемся вместе в моëм цветочном саду?

***

«Мне так нравится твой голос» — это было слишком тяжело для Ланселота сначала. Каждый, чëртов, раз, как в первый, заставлял всë внутри неминуемо сжиматься и отводить сбитые взгляды в сторону — даже когда лицо было привычно скрыто забрáлом — в те моменты, когда Соник снова произносил в его адрес самые неожиданные — но почему-то такие приятные, почти до бабочек в животе и колик в груди — комплименты, обводя взглядом отчëтливые линии привлекательных широких бëдер, стройной талии, идеальные черты палевой мордочки — когда касался слегка чëрно-красных иголок и сильных ладоней, оставляя на последних, иногда, тëплые поцелуи, в те моменты, когда они оставались наедине. И Ланселот не понимал, почему Соник с такой трепетностью относился к нему и выделял его нестандартной — практически женственной — внешности особенное внимание в своëм речитативе — что, на самом деле, уже давно заставляло беспокоиться рыцаря и без участия Соника, поэтому он не мог сказать точно, нравится ли ему такая забота со стороны короля или же нет, однако и без того тревожное, изо дня в день, чувство конфликтности своего гендера с внешним обликом это обостряло только сильнее. — Добрый вечер, мой король, — когда Ланселот переступает порог покоев Соника, им же приглашëнный на чаепитие за неформальными беседами — он вновь чувствует странный трепет в груди, как былая тревога исчезает с ответом короля на его приветствие и такой знакомой тëплой улыбкой — и тот приглашает рыцаря присесть на свободное место напротив себя, за небольшим круглым столиком. — Надеюсь, тебе понравится чай, не стесняйся брать угощения, — Соник загадочно усмехается после этих, кажется, заботливых слов, закрывая на момент глаза, когда, придерживая свою белоснежную чашку из красивого сервиза пальцами, преподносит к собственным губам и делает глоток горячего напитка. На нëм снова не было короны, мантии или особенных украшений — лишь белая рубашка с длинным рукавом, расстëгнутая на пару верхних пуговиц, и тëмного оттенка штаны, в которые она была тщательно заправлена — что уже давно стало редким явлением, после того, как Соник принял престол. — Благодарю вас, не сильно устали сегодня в походе? — Ланселот протягивает руку к чашке, уже подготовленной специально для него — что, вообще-то, в первое время казалось для него самого неправильным и он стыдился того, что король самолично старался ухаживать за собственным рыцарем, но того это, кажется, даже не волновало, поэтому Соник продолжал приглашать Ланселота провести время вместе и всë равно продолжал проявлять всяческие знаки внимания — аккуратно, стараясь не задеть лишнего, придвигает еë ближе и делает следом глоток крепкого, чëрного чая, наслаждаясь приятной терпкостью напитка. — Не особо, проблем не было, так что и поводов для волнения нет, но мне хотя бы удалось наконец-то нормально пробежаться, — Соник ставит свою чашку назад на блюдце, складывая руки на столе, и скрещивая пальцы — глядит на Ланселота, прикрывая глаза, продолжая обворожительно улыбаться, пока мимолëтно обводит взглядом — что уже, кажется, стало привычкой — черты его лица. Ланселоту всегда нравилось видеть его таким — спокойным и открытым, когда они общались тет-а-тет за этим самым столом в его покоях, но рыцарь никогда не задумывался всерьëз о том, почему же Соник — словно догадываясь о его личных навязчивых заморочках из-за своей особенности — становился таким обходительным с ним, выделяя в положительном ключе именно те черты, которые сам Ланселот ставил в себе под сомнение. Это казалось таким странным, но таким приятным одновременно. — Рад слышать, — Ланселот слегка кивает и отставляет чашку в сторону, прежде чем устремить взгляд в изумрудные глаза напротив себя, складывая свои руки аналогично позиции короля. А потом они болтают обо всëм, совсем немного перебиваемые только гулкими звуками дождя за окном, и Ланселот замечает, с каким вниманием Соник слушает его, навостряя ушки на приятный, бархатный тембр голоса — что, само по себе, льстило рыцарю, как и в принципе особенное отношение Соника к нему. — Видимо, сегодня до утра будет лить, замечательная погода, не так ли? — вдруг спрашивает Соник под конец их посиделок, переводя взгляд на окно, за которым не было видно ничего, кроме сплошной тьмы и стекающих, по стеклу, капель дождевой воды — и улыбается, привычно искренне, привычно ласково, подперев ладонью щëку. — Я не терплю дождь, — абсолютно спокойно возражает Ланселот, когда уже помогает аккуратно собрать использованный чайный сервиз, мимолëтно проходясь взглядом по задумавшемуся Сонику. — Знаешь, вообще-то, я тоже, — усмехается Соник, когда поднимается с места, подходя к рыцарю ближе — так, чтобы быть прямо за спиной, и слегка наклоняясь, король касается губами мочки чëрного ушка, проходясь только пальцами по палевой щеке, обводя кончиками линию подбородка — что сначала настораживает и заставляет Ланселота немного содрогнуться, замирая. А после Соник шепчет: — Давай видеться чаще. Мне очень нравится слышать твой голос.

***

«У тебя прекрасное тело» — Ланселоту казалось, что он, наверное, привыкает к столь резким комплиментам и действительно начинает верить Сонику, потому что чувствует искренность, когда с персиковых уст слетают подобные слова, но то, что он произнëс сегодня — абсолютно выходило за рамки того, что рыцарь привык слышать раньше, заставляя его сердце окончательно погрязнуть в руках короля. Этой ночью Соник снова пригласил Ланселота на совместную прогулку, но на этот раз это было что-то более оригинальное для их вечерних встреч после утомительного дня, потому что король решил выбраться за пределы дворца, чтобы отдохнуть у лесной реки, о которой Ланселот иногда упоминал в рассказах о своих дежурных походах в лес, на патрулирование с группами рыцарей, что были под его командованием. — Ну же, Ланс, присоединяйся, — зовëт Соник со слабой усмешкой, когда выныривает из воды, махая рукой — он не стал долго церемониться, когда оказался с Ланселотом в нужном месте, решив практически сразу по прибытию испытать водицу в реке — что осталось в его манере, на самом деле, когда множество старых повáдок пришлось стереть из-за своего статуса. И Ланселот повинуется, скидывая защитный шлем, серебристые доспехи и латы, оставляя те на берегу вместе с оружием, рядом с одеждой короля — после чего шагает размеренно в воду, следом за Соником, который стоит к нему спиной, со смехом плескаясь в воде, проводя по еë иссиня-искристой, из-за света луны, поверхности ладонями, создавая волны — даже не заботясь о том, что сейчас стоял поздний час, что кто-то из собственного же патруля может услышать и застать своего короля не в самом подходящем для него сейчас месте. Ланселот останавливается почти рядом, наблюдая за тем, как откровенно веселится Соник, как на губах играет счастливая улыбка и как сияют тëмно-изумрудные глаза, как брызги разлетаются в разные стороны, задевая и рыцаря, но его то совсем не заботит — его заботит лишь то, почему ему в один день стало так хорошо находиться рядом с Соником, почему он чувствует приятное умиротворение и одновременно трепет бабочек где-то внизу живота, каждый раз, когда смотрит на него — такого счастливого и такого прекрасного. — Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать, хаха, но, вообще-то, ты тоже очень красивый, — решает заговорить Соник, когда замечает его взгляд и самодовольно усмехается — что Ланселоту всегда и нравилось в нëм, его искренность и откровенность, когда они остаются вдвоëм, без окружения лишних глаз — приближаясь к Ланселоту на несколько шагов ближе через воду, вбирая его ладонь в свою и крепко сжимая, пока утыкается лбом в лоб с красной полоской, — И нравишься мне таким, какой ты есть. Я не хочу, чтобы ты угнетал себя лишними мыслями. — Я уже и сам не знаю, кто я и какой на самом деле... Ты ведь тоже видишь женские черты моего тела, но я всегда считал себя парнем, даже сейчас, это… Это же ненормально… Почему тебе это нравится, скажи мне, Соник, почему?! — Ланселот хмурится и прикрывает глаза, опуская взгляд, не желая смотреть в чужие, что открыто рассматривают его тело, каждый изящный изгиб рук и пояса, и даже сквозь белый мех отчëтливо видные очертания почти женственной груди — это казалось, почему-то, таким невыносимым и таким лестным одновременно. Ланселот уже давно не понимает, кем он должен быть с таким-то набором внешних характеристик, ведь он считал, что он парень, практически всю свою жизнь, но в один момент нюансы внешности и особенности анатомии заставили его сомневаться в себе — когда он начал замечать, что физические данные других и его самого по привычным стандартам во многом не состыкуются. И тогда Соник томно вздыхает на слова рыцаря, пробирается рукой за стройную талию, обхватывая, прижимает мокрое — натренированое большим количеством битв — тело, как можно плотнее к себе — заставляя чëрные руки с карминовыми полосками ухватиться за кобальтовую шею, когда наклоняет голову и касается палевых губ нежным поцелуем. — Потому что ты особенный, Ланс.

***

«Ты не должен стыдиться своей особенности» — когда дверь в покоях закрывается, Соник укладывает Ланселота на шелковистую постель в алых тонах, накрывая собственным телом, и требовательно льнëт к палевым губам, втягивая в жадный поцелуй — пока рыцарь крадëтся руками по сильному телу короля, очерчивая пояс и спину, вцепляясь пальцами в белоснежную рубашку, которая, вскоре, оказывается на полу вместе с остальными вещами короля и серебристыми доспехами. Ланселот слегка выгибается и закрывает глаза, когда персиковые губы оставляют нежный поцелуй на кончике чëрного ушка, следом обжигая то пылким дыханием, заставляя рыцаря содрогнуться от ощущения тëплых ладоней, что проходятся по мягкой, немного выступающей груди, вороша пальчиками пушистый белый мех, заигрывая с нежными сосочками — и Ланселот издаëт слабый стон, когда синее колено упирается между ног, аккуратно стимулируя чувствительную область. — Всë хорошо, Ланс, расслабься, — успокаивает звучно-заботливый тембр, пока Соник опускается ниже, плавно покрывая Ланселота страстными поцелуями от шеи до самой груди — которой начинает выделять особенное внимание, нежно лаская губами мягкие округлости, подключая язык, чтобы осторожно вывести им очертания розоватых сосков — чем сбивает дыхание Ланселота, заставляя пропускать короткие, тихие стоны, цепляясь за кобальтовые иголки пальцами. — Соник, — шëпотом зовëт Ланселот, рефлекторно дëргаясь, когда поцелуи заходят ниже, продвигаясь по крепкому торсу, пока руки короля цепляются за широкие бëдра, медленно поглаживая, чтобы после раздвинуть их в стороны, останавливая дорожку поцелуев уже на лобке, чем заставляет Ланселота подогнуть ноги и резко приподняться на локтях, — Нет, подожди, ты… — Тише, успокойся, Ланс, — вздыхает Соник, стараясь звучать как можно более ласково, решаясь сделать небольшую паузу, чтобы посмотреть в кроваво-алые глаза, что были выше, встревоженно глядя на короля, — Всë нормально, поверь мне, я же говорил тебе — это твоя особенность, ты не должен стыдиться этого, — и Соник снова наклоняется, чтобы слегка прильнуть губами к самой чувствительной точке, оставляя пару коротких поцелуев на поверхности, оглаживая внутреннюю сторону чëрных бëдер ладонями — и Ланселот цепляется за простыни, прикрывая глаза и резко выдыхая через рот, слегка сжимаясь, пока убеждает себя, что готов продолжить, но Соник снова немного отстраняется. — Ты всë ещë парень, даже если твоë тело имеет такие особенности, но это не должно сбивать или угнетать тебя, поэтому, пожалуйста, доверься мне, — после этих слов, Соник окончательно прижимается губами к влажной киске, закрывая глаза и рискуя коснуться языком изнанки нежных складок, пока руки продолжают аккуратно оглаживать широкие бëдра и стройную чëрную талию. И тогда Ланселот, кажется, действительно верит его словам, позволяя королю изучить сокровенную область своего тела, поджимая слегка ноги и укладываясь снова на подушки — шумно вздыхает, смыкая глаза, немного изгибаясь, и снова сминает пальцами шелковистую ткань просторной постели, когда Соник уже без стеснения ласкает его вагину языком, двигаясь между складок и задерживаясь на розовой бусинке клитора, смакуя ту особенно внимательно и нежно. — Мхах… Со-Соник… — срывается особенно громкий стон бархатного голоса, когда Ланселот содрогается в ощущении экстаза, зажмуриваясь и стискивая слегка зубы, стараясь вжаться как можно плотнее в чужие губы, что остаются на мокрой поверхности, ведь Соник не отстраняется, с удовольствием принимая языком выделяющиеся соки — отпуская рыцаря лишь тогда, когда пелена оргазма сходит и тело наконец расслабляется. — Я обещаю быть нежным, если ты позволишь мне войти, Ланс, — шепчет Соник, когда уже нависает над рыцарем сверху, прижимая ладонь к палевой щеке и трепетно поглаживая ту пальцами, а Ланселот заводит руки за кобальтовую шею, вглядываясь в лаймово-зелëные глаза, что влюблëнно глядели в его — и позволяет себе слегка улыбнуться, касаясь персиковых губ мимолëтным поцелуем, когда чувствует напряжение твëрдой плоти, что слабо упирается в него. — Я верю тебе, Соник, ты можешь сделать это, — отвечает полушëпотом Ланселот, уже без страха, готовый довериться ему и принять в себя полностью — и Соник прижимается к рыцарю крепче, льнëт снова к губам, проходясь ладонью по груди, слегка сминая — пока аккуратно входит в его киску, стараясь не причинять боль — и когда оказывается внутри почти до основания, останавливается, снова заглядывая в рубиновые глаза под собой, — Как ты? — В порядке, — заверяет Ланселот, шумно вздыхая, и слегка сжимает пальцы на поверхности чужой шеи, когда чувствует, как член Соника растягивает его стенки изнутри и ему кажется, что это ощущение нельзя сравнить ни с одним из тех, что ему доводилось испытывать раньше. Ланселот никогда не мог довериться и открыться кому-то до такой степени, никогда не подпускал к себе кого-то без лишней необходимости, никогда не думал, что способен чувствовать что-то подобное, но Соник изменил это — он стал тем, с кем Ланселот хотел всегда находиться рядом, хотел прикасаться и чувствовать тепло его тела, ему было хорошо с Соником и он верил его словам — потому что его король заслуживал этого доверия. И когда Ланселот отдаëтся полностью в сильные руки своего короля, пленимый очередным пылким поцелуем — Соник прижимает его к помятой постели и начинает плавно толкаться внутрь, позволяя ладоням свободно блуждать по телу рыцаря, лаская грудь, талию, иногда касаясь чувствительного клитора, чтобы доставить больше удовольствия — заставляя тело Ланселота слегка содрогаться от каждого прикосновения, а самого рыцаря пропускать уже отчëтливые стоны наслаждения, пока он усердно цепляется коготками за чужую спину, прочëсывая область игл на лопатках, целуя Соника как можно глубже и дольше — не желая отпускать его, не желая, чтобы это заканчивалось. И Ланселот знает, что запомнит этот момент навсегда — запомнит, как он позволил Сонику забрать его честь, как он помог ему избавиться от своего внутреннего конфликта, как расположил к себе его доверие и убедил в том, что он особенный — когда они, рвано отдышиваясь, вжимаясь друг в друга так судорожно, словно от этого зависела жизнь, сомкнув друг с другом ладони и переплетя вместе пальцы, слившись в поцелуе — достигают кульминации, позволяя уставшим телам наконец-то расслабиться. — Я больше не позволю тебе сомневаться в себе, — Соник прижимает его к своей груди и ладонь трепетно проходится вверх по плечу, достигая чëрно-красных иголок и поглаживая те, аккуратно, пальцами — он опускает взгляд и смотрит с нежностью в кроваво-алые глаза, приподнимая — как и Ланселот — уголки губ в лëгкой улыбке, когда утыкается своим в чужой лоб, — Твои глаза, твой голос, твоë тело, его особенность, ты — всецело прекрасен, запомни это, Ланс. — Обязательно запомню, мой король, — Ланселот смыкает глаза, позволяя себе провалиться в сон под тëплым одеялом, в уютных объятиях своего короля, к груди которого он тесно прижимался — наверное, он никогда раньше не чувствовал такого покоя, как сейчас с Соником, как в его покоях, где всегда было комфортно находиться, где Соник всегда с улыбкой принимал его на подобие очередного вечернего свидания, где Соник всегда принимал его таким, какой он есть, убеждая, что его чувства и намерения искренни и чисты — что водная гладь. Ланселот был счастлив, совсем не жалея, что позволил себе довериться.