***
Именины царя, готовились загодя и праздновались с размахом. С самой зари до поздней ночи — смотры войск, шутовские потешки, придворные, облаченные в разных тварей — земных, водных и небесных, развлекали царя спектаклем. Стол в главной зале ломился от явств, вино лилось рекой и чарок, выпитых за здоровье императора, было без счёту. Пётр сидел в танцевальной зале, рядом с разодетой лебедем - Екатериной Скавронской. Сначала празднество веселило, но ближе к вечерней заре, он откровенно заскучал. Вокруг кружились, в недавно разученном заморском танце, его придворные и соратники, но среди них, он за весь день не увидел — дорогого ему лица. И не важно, что на балу все были в масках. Эту персону, он узнал бы из сотен, в темноте, с завязанными глазами. Да, что там, и узнаёт. Всегда. Много лет. И не важно в каком облачении будут скрыты белокурые волосы, ладная фигурка и зелёные колдовские очи… Они оба давно не отроки, но вместе с отрочества, слишком хорошо друг друга знают, чтобы ошибиться. Весь двор знает, что у Императора есть любовник. Весь двор оказывает ему почести, равные почестям его законной жены и горе тому, кто не подчинится этому правилу. Нрав Петра крут, против таких ослушников. Каждое празднество они развлекаются этой игрой — в маскараде легко потеряться, но они неизменно друг друга находят, во что бы оба не рядились. Меншикову вроде проще — заранее пускаемый слух, в какой маске будет Император, — облегчал разгадку. Но и царь не промах, он всегда появлялся в неожиданном виде именно перед своим фаворитом и часто, костюмы по изобретательности, не уступали его собственным. Кто первый угадал, тот и владеет другим, в эту ночь. Поэтому, каждый пытался сохранить инкогнито, но неизменно терпел поражение. Но это поражение было слаще любой победы… При дворе знали, что Император порой уступает правление в своей спальне, а потому Меншикова за глаза называли — «царём царя» и откровенно недоумевали, как молодой князь, императора покорил, когда многие правители — одного его взгляда боялись. А вот князь не боялся… для него этот взгляд был полон нежности и благости… Правда сейчас, этот взгляд был почти мрачен, ибо смотрел не в зелёные очи напротив, а на поднадоевшие уже — забавы придворных, призванные его развлекать. Он весь день безуспешно не мог отыскать среди всех этих незнакомых персонажей — любимого знакомца и откровенно уже волновался и гневался. Дворня, видя что происходит — веселилась с новой силой, но это лишь раздражало светлейшую особу. Наконец не выдержав, Император поднялся из-за стола, жестом остановив кинувшихся к нему слуг и нескольких придворных, направился к выходу из залы. Музыка стихла, пары остановились в замешательстве, Катрин Скавронская была готова разрыдаться. Она знала об увлечении царя, но конечно прощала ему эти шалости. Переменить царя было нельзя, а конкурировать с фаворитом — бесполезно. Она довольствовалась ролью жены и главного лица при Петре на приёмах, при всех остальных обстоятельствах, уступая эту роль князю Меншикову… Пассаж не произошел. Царь жестом велел продолжать празднество и даже улыбнулся Катринке — не виновата бедняжка, что его сердце не её выбрало… И вышел вон. Он шёл по просторному коридору, освещаемому свечами и факелами, тень от высокой фигуры металась по стенам, также как сама душа Императора. Невеселые думы посещали голову... Времена сейчас такие сложные, куда делся его суженный, почему его нет на празднике, все ли чарки с вином именно вино содержали..? Сердце великого реформатора дрогнуло, когда рядом с его тенью на стене — мелькнула другая. Он всего лишь человек, а внезапная гибель от руки предателя в кулуарах дворца, в его планы никак не входила. Хоть и возможна была, чуть не каждый день, для абсолютно любого в этом дворце и за его пределами, в такие-то времена… В следующее мгновение, тень обрела форму чёрной ниспадающей ткани и замелькала между колонн. Пётр поспешил за этим осязаемым образом — слава Господу, это всего лишь католический священник из делегации, гостившего у него посла французского короля… Вера их чуждая, но Божеская, это — не враг. Поравнявшись с высоким, как и он сам, священником, Пётр успел подумать, что бродить в этот час одному по замку и не находится «со своими», это как минимум подозрительно, но тут он увидел маску… душа потянулась к родной душе, узнавая раньше глаз, раньше рук, раньше губ. Сердце пропустило удар — наконец-то! — Алексашка… — исступленно шепчет Император, прижимая к колонне родное тело, шаря сквозь сутану и в порыве чувств опускаясь на колени, обнимая, прижимаясь всем существом, совершенно не заботясь ни о пыли на плитах ни о слушателях и зрителях, которые возможны, даже в этом безлюдном коридоре… — Вы угадали, ваше величество… — также горячо шепчет Меншиков, срывая свою маску. Император, отбрасывает в сторону свою, искусно сделанную маску рогатого демона и глядя снизу вверх, на своего фаворита, тихо произносит: — Отпустите мне грехи, святой отец, ибо грешен любовью к брату своему названному… Александр смотрит на царя, совершенно счастливым ошалелым взглядом и беря его за руку, тянет вверх, побуждая подняться. Когда их лица оказываются на одном уровне, он смотрит в пелену тумана в любимых глазах и шепчет царю прямо в губы: — Любая любовь святая… Священнику явился ангел, чтобы спасти его от этого бренного мира… — Друг мой, любезный! — горячо отвечает Петр, страстно лобзая Меншикова. — Твой, Петя, только твой… — горячо откликается тот, с трудом прерывает поцелуй, берет Императора за руку и отодвинув тяжёлую портьеру, по потайной лестнице, ведёт его в свои покои…***
— СТОП! Снято! — восклицает режиссёр, — Костя, Влад, вы — великолепны! На сегодня смена закончена, всем спасибо и до завтра! Камера отъезжает от «потайной лестницы», техники собирают аппаратуру, в соседнем павильоне все аплодируют и празднуют окончание тяжелого съёмочного дня. Двое на вполне реальной винтовой лестнице, стоят замерев на головокружительной высоте, полностью поглощенные друг другом. Краем уха слыша слова Сергея и с трудом находя в себе силы разъединиться, они смотрят друг другу в глаза, всё еще обнимаясь. — Влаад… — Плотников тихонько тянет позывной, зная что его услышат, если не слухом, то сердцем, всегда и везде. — Коость… — тихонько откликается Коноплёв, — мой царь, ваш фаворит нуждается в вашей помощи, сам он эту сутану не снимет… — Всё, что угодно, мой князь! — в тон ему, отвечает Костя, и шепчет уже на ухо, — надеюсь, ты не устал, ибо у меня огромные планы на эту ночь… — Всё, что угодно, мой царь… — игриво вторит Влад. Они смеются, отпускают друг друга, и выходят к съёмочной группе, которая поздравляет их с удачной сменой. Переодеться, вызвать такси и оказаться в гостишке (уютных «покоях» на двоих, в новостройке центра Питера, где можно надолго снять себе квартирку «под ключ»), занимает не так уж много времени. Оставшись наконец одни, они смеются и медленно раздевают друг друга, чтобы растянуть удовольствие. Спешить не стоит, сейчас у них есть совместные съемки и возможность наслаждаться друг другом длительно и каждый день; это прекрасный момент, чтобы взять от него — максимум. — Так царь я или… шут? — лукаво спрашивает Плотников, заглядывая в зеленые глаза своего Лиса, медленно оглаживая его везде и целуя в шею. — Ты… царь-шут… шаут… shout… The king will shout too much now… — страстно шепчет Влад, и сделав аккуратную подсечку, валит бойфренда навзничь на кровать, оказываясь сверху и счастливо смеясь. — Йоу, бро, я ведь нашел тебя первым, я угадал кто ты, а значит — моя очередь! — сквозь смех и попытки отдышаться, заявляет Плотников. Коноплёв проникновенно смотрит и шепчет ему прямо в губы: — Кость, вся ночь впереди… Вся. Ночь. Сто раз еще поменяемся… А сейчас — покричите для меня мой царь, ваш фаворит уже изнывает! С этими словами, Влад утягивает Костю в крышесносный поцелуй, на который Костя отвечает стоном, прижимаясь, и удобно обнимая друга, руками и ногами. Ночь обещает быть томной и жаркой. В их отношениях - полное равноправие, зачем спорить кто Король, а кто Шут? Если им с успехом удаётся любая роль?