aurum

а пряди волос у анжольраса золотые, слегка спутанные, он их с глаз отбрасывает так, как будто они и не из тяжёлого золота сделаны, а будто это просто колосья пшеницы штормовой ветер путает перед грозой, приходящей вместе с облаками тёмными, как смерть чёрными, но какая разница, если на их фоне пшеница только золотистее становится, а после дождя, та, что выживет, станет ещё крепче, а капли с неё падать будут тоже золотистые, тягучие, тяжёлые как будто рук мидаса коснувшиеся. и речи у него золотые, твердые, с металлическим блеском, отдельно взятое слово - тонкое, как золотая паутинка, но вместе связать - и не сломает никто этот слиток единый, в одном месте вылитый, выкованный, закаленный, единственную постоянную основу для чего-то неустойчивого и от любого ветра пошатывающегося, а рассказывает он про свет и райские врата, и золото льётся и льётся, и в нём будущее с равенством и свободой, и другого нет и существовать для него не может, а какого цвета может быть свобода, для грантера теперь - только золотого. и кожа, как будто этого недостаточно, кожа у него тоже золотая, словно взяли из музея статую мраморную, аполлона, разумеется, кого же ещё, грантер как при первой встрече это заметил, так и из головы не смог выкинуть, не захотел, не думал даже об этом, и поставили специально под южное закатное солнце, чтобы оно по мёртвом камню текло лучами, тепло и прозрачно касаясь, и статуя в розовое золото окрашивалась, а огненная колесница никакая ему и не нужна вовсе, он сам солнцем становится, его личным, далёким, не знающим даже, что без его света кто-то жизни себе представить не может. и крылья у него за спиной золотые, это только у грантера - из расплавленных свеч, а у него каждое перо к друг другу прилегает плотно-плотно, ветер не растреплет, даже если бы и захотел, не пройдётся воздушными потоками, не взъерошит и не поколеблет, перья его только кажутся ангельскими, а если руку протянуть, то не перо там птичье вовсе, а холод металла под ладонью, и грантер это знает так же хорошо, как собственное имя, хотя руку не протягивал никогда, догадывается где-то там, седьмым чувством, что это последнее будет, что он в своей жизни сделает. и имя у него золотое, "очаровывать словами", это он умеет, грантер знает, он может даже не задумываясь, даже во сне, а очарованным после него ни сна ни отдыха не видать, только закроешь глаза - а под веками золото мягкое разливается, всего тебя окутывает, на дно тянет, и как тут спать, если нет для тебя больше смысла в жизни, кроме как его слушать, смотреть, вдыхать, крутить одной единственной мыслью, ощущать под кожей, на кончиках пальцев, в лёгких, в венах, в голове и сердце. он и сам, целиком, от царапин на щеке и до отворотов рубашки - чистое золото, никакой подделки, только тепло и свет, свет и тепло, и невозможно тут устоять, особенно когда всю жизнь свою во тьме жил, не зная даже, что имя твоё - икар, и судьба твоя - солнце любить и от солнца погибнуть, да как тебе знать это, если ты не знаешь даже, что такое солнечный луч, зайчик, отблеск от стекла, если идеи такой для тебя нет, но ты живёшь всё равно, не задумываясь, зная только, что ради одного отражения солнца в холодной воде, ради того, чтобы можно было его свет украдкой увидеть через приоткрытые глаза, умереть готов, и если хоть на мгновение перед смертью ты этот свет, звонкий, легкий, золотой, если ты его впитаешь его весь, целиком и полностью, для тебя сияющий, если докоснешься до луча, прежде чем упасть под тяжестью тающего воска, то смерть твоя для тебя будет слаще тысячи твоих жизней, прожитых без этого золота.