Смерть поэта

Больничные коридоры пахнут пылью и застывшим железом. Тихие скорбные шаги, могильное шуршание хлопчатобумажных халатов, холодное потрескивание флуоресцентных ламп. Лед металлических стульев, шершавость облупленных подоконников, пластмассовая безжизненность проводов. Песок бессонных ночей царапает глаза под прикрытыми веками, скулы сводит от вечно сжатых челюстей. Мышцы превратились в студень под черствой коркой кожи. Андрей нюхает гнилую смерть третий день. Третий день Миха лежит в коме. Агата мнет тонкими пальцами целлофановый пакет и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но только коротко вздыхает и садится рядом на решетчатый коридорный стул. В нем ровно сорок отверстий, Андрей считал. Долго молчат. Агата нервно сжимает в ладонях коленки и совсем не смотрит. Тихо так, что слышен скрип пластмассовой шариковой ручки, доносящийся с поста медсестры на другом конце коридора. Из пакета пахнет домашними котлетами. Андрея начинает тошнить. — Надо венок купить, — Агата отрывисто смотрит, наталкивается на больной взгляд и сразу опускает глаза обратно в пол. Стенки сознания, которые Андрей по камешку выстраивает уже пятьдесят восемь часов, крушатся в его голове с оглушительным грохотом. Боль серной кислотой растекается по венам и въедается в грудину. Костлявая смерть снова дышит в затылок. Князь сухо сглатывает и нагибается к груде камней, чтобы начать складывать стену заново. Единственный способ не сойти с ума — заставить мозг думать, что ничего не происходит. — Агат, езжай домой, — собственный голос кажется чужим спустя сутки молчания. Вода в туалете течет из крана ржавой струйкой. Андрей смотрит на себя в осколок зеркала и не узнает. Из темноты на него глядит призрак прошлого с почерневшими глазами и впалыми скулами. Запястье режется об острый край раковины. Порез совсем маленький, но на белый кафель все равно капает несколько капель бурой крови. Князя тошнит желчью прямо в водосточную трубу. Он полощет рот горькой водой и выходит обратно в коридор. На металлическом стуле одиноко лежит целлофановый пакет. Во сне его руки все в черной грязи. Андрей стоит на коленях на дне глубокой ямы и копает мокрую почву. Кожу на пальцах до крови царапают мелкие камни, ногти скребут гладкую крышку гроба. Щеки щиплет от соленых слез и он понимает, что рыдает в унисон с безликой толпой, стоящей над ямой. Люди кидают в могилу комки земли и Андрей пытается кричать. Густая грязь попадает в лицо, залепляет нос и глотку вперемешку с соплями. Железные лопаты остро звенят, закапывая яму. Горло царапает безмолвный протест. Толпа оплакивает живого мертвеца, пустые лица гладят крест и одно за другим заглядывают в могилу. Последнее лицо задерживается дольше других, смотрит несколько минут и вдруг протягивает руки. Андрей узнает в нем себя. Ночью все окна в больнице закупорены. Андрей выныривает из липкого сна, давясь застоявшимся воздухом. Мозг ватным комком плавает в черепной коробке, тело ноет от долгого нахождения в одной позе на твердой поверхности. Старые электронные часы над входной дверью мигают цифрами 4:57. На крашеных белых стенах красными квадратами лежит солнечный свет. Князь медленно поднимается с железного стула, разминая ладонью затекшую шею, и выходит на лестничную клетку. За приоткрытой оконной рамой — шум просыпающегося города. Ветер клубит по асфальту остатки тополиного пуха, молодые деревья тихо шуршат салатовой листвой. Андрей нащупывает в кармане пачку сигарет и закуривает, выдыхая сизый дым в раннее июльское утро. На горизонте огнем горит встающее солнце. Пока Князь курит, по лестнице один за одним поднимается в свои кабинеты медицинский персонал. Больница медленно оживает. Андрей мелко вздрагивает от скрипа открывающейся за спиной деревянной двери. Стекла на окнах жалобно лязгают от порыва сквозняка. — Молодой человек, — Князь оборачивается и видит перед собой грузного мужчину средних лет в белом халате с папкой в руках. Сердце пропускает удар. Андрей всматривается в его лицо, пытаясь разглядеть хотя бы тень эмоции, но все, что он видит — звенящая пустота в пластмассовых глазах. Мужчина минуту молча перебирает бумаги, будто и не собирается ничего больше говорить, но в конце концов останавливается на одной. Заплывшие зрачки бегут по строчкам, дергаются пару раз и поднимаются вверх. Князь чувствует, как холодеют пальцы. Противно щемит живот. — Горшенев Михаил Юрьевич. Вы кем ему приходитесь? Умер, умер, умер. В голове долбит набатом. Андрей мнет в пальцах скуренную до фильтра сигарету. — Друг. Врач скептически вздергивает бровь, загибая уголок бумажки. — А родственников нет? — мужчина обводит взглядом бледное лицо Князя, поджимает губы, обдумывает что-то несколько секунд, — Ладно, он очнулся несколько минут назад. Вот здесь зафиксировано время, распишитесь. Смерть кланяется и отступает, взмахнув напоследок прогнившим плащом. Страх, до этого клубком собравшийся где-то в солнечном сплетении, раскатывается по всему телу последней взрывной волной, оставляя за собой гудящий белый шум. Андрей чувствует, как все его существо мелко дрожит от резко отступившего напряжения. Пальцы не ощущают пластиковый корпус шариковой ручки, пока он расписывается рядом с цифрами. — Вы можете зайти к нему на пять минут, возьмите халат на посту медсестры, — врач коротко кивает и скрывается за дверью. Андрей отчего-то чувствует себя вором, когда заходит в небольшую палату. Кажется, ловить первые минуты Михиной десятой жизни должен кто угодно, кроме него. Но кого угодно здесь нет. В нос ударяет ядреный запах медикаментов. Через окна с восточной стороны пробираются лучи солнца — оранжевый свет бликами падает на стены, пикающие датчики и бледного, практически прозрачного Миху. Лицо его будто мазнули черной кистью: глаза и скулы мертвецки впали, на посеревшей коже всюду проступили темные вены. Князь рвано выдыхает, осторожно садясь на стул рядом с койкой. Сердце начинает противно тянуть, глаза предательски мокнут. Все эти годы, что они совсем не общались, Андрей старательно утешал себя мыслью, что Миха где-то существует и у него все сравнительно хорошо. Иллюзии разрушились за секунду, стоило смерти в очередной раз протянуть свои костлявые руки. Хозяйка всегда расставляет все по своим местам. Ничто не важно пред ее лицом. Михины ресницы еле заметно дрожат. Когда он открывает глаза, Князь совсем расклеивается и начинает натурально рыдать до пузырей из носа. Диафрагма ритмично сокращается, воздух толчками вырывается из легких. Скопившееся внутри горе прорывается лавиной и накрывает с головой. Он не может вспомнить, когда так плакал в последний раз. Миха молчит и только смотрит спокойно из под полузакрытых век — нет сил даже думать, не то что говорить и двигаться. — Миха, — горло давит тисками истерики, когда Андрей открывает рот, чтобы хоть что-то сказать, — Прости..и меня… Он тянется вперед, накрывая рукой Михину ледяную ладонь. Холодная кисть коротко сжимается в ответ на прикосновение, большой палец невесомо поглаживает теплую кожу. Секунды бегут. Мишин взгляд медленно становится яснее, освобождаясь от морока. В палату заходит врач и сообщает, что пора уходить. Перед тем, как закрыть за собой дверь, Андрей замечает, как Мишка приподнимает вымученно уголки губ и еле заметно кивает. И в этом незамысловатом жесте — самый главный подарок судьбы. Шанс наконец все сделать так, как чувствуется, а не как должно.