Жить

      Конечно же, исчезновение Фурины не могло остаться незамеченным. Однако она не ожидала, что ее найдут так скоро. Вообще, способность Нëвиллет находить ее везде, где бы она ни пряталась, вызывало у нее лёгкую тревогу.       Вот и сейчас, заслышав тихую знакомую поступь, Фурина даже не обернулась.       — Что, пришел читать мне нотации? — желчно спросила она, когда шелест шагов прекратился, и произнесла, вкладывая как можно больше яда в слова: — или, может, пришел осуществить приговор и взять меня под стражу, чтобы убить?       Она честно пыталась не заплакать. И все равно предательские слезы скатились по напряжённому от злости лицу.       — Нет. Я пришел сказать спасибо, — словно извиняясь, мягко произнес Нëвиллет. Фурина обернулась, ни капли ему не веря. Она не заслужила благодарности. Не смогла предотвратить вишапово пророчество.       Фурина посмотрела на сложенные на коленях руки и усмехнулась. Конечно же. Он продолжает играть. Ему понравилось ее представление. Последнее представление.       Фурина незаметно стёрла слезы (о, она была мастером в подобных делах!), поднялась, отряхнула платье от травинок, натянуто улыбнулась юдексу и отвесила насмешливый поклон.       — Всегда пожалуйста, месье Нëвиллет.       Спавшая маска никак не хотела садиться обратно. Фурина была зла от боли, которую он ей принес, как разъяренный митачурл, и не желала скрывать этого, но вековые привычки не исправить по щелчку пальцев. Поэтому она решила скрыться, как и всегда в подобных случаях — лишь бы никакая настоящая эмоция не проступила и не выдала ее истинные чувства.       — Если на этом все, я, пожалуй, пойду.       — Фурина, я должен с тобой поговорить и рассказать тебе кое-что, — сказал он ей в спину, заставив остановиться.       — Я больше не хочу тебя слушать, — почти шепотом проговорила она и хотела было продолжить идти, как ее ухватили за плечо.       Она не ожидала, что такое простое действие выведет ее из колеи.       Но она продолжала удерживать свои чувства на грани. Если ей надолго остаться с Нёвиллетом, и он продолжит настаивать на своих разговорах до того, как она успеет привести себя в порядок, то плотина из холодной злости окончательно рухнет, и тогда... Тогда Нëвиллет увидит ту, что не должен видеть был никто.       Настоящую Фурину.       А ему, предателю, она хотела показывать себя меньше всего.       — Чего ты от меня хочешь? — железным тоном спросила она.       Нëвиллет слегка отпрянул, удивившись, но руки не отпустил. Фурина никогда не смела так ни с кем разговаривать. Поднимаясь на вершину утеса, он не подозревал, какая бездна в ней скрывалась.       — Я лишь хочу рассказать тебе о том, что произошло, и прошу тебя меня выслушать. Ты обязана это знать.       — Я больше никому ничем не обязана! Для меня. Это больше. Не имеет. Значения! — процедила сквозь сжатые зубы Фурина из последних сил и ощутила, как горячие слезы стекают по лицу. Даже здесь, в маленьком поединке с собой, она проиграла. — Никакого! Я не хочу слушать. И я не буду тебя слушать. С меня хватит! Я тебя ненавижу! Я ненавижу всех вас! Пусти меня!       — Нет, — властно ответил Нëвиллет и твердо посмотрел на нее, надеясь, как всегда, задавить своим авторитетом. Не в этот раз!       Фурина попыталась убрать чужую руку, но из его хватки оказалось не так просто освободиться, поэтому попытки пришлось прекратить. Она посмотрела ему прямо глаза.       Предатель! Она доверяла ему. Она просила его довериться ей, а он строил за спиной интриги против неё. Разве она могла его простить?       "Я верила тебе! Я доверила тебе столько, сколько не могла доверить никому. Я доверила тебе все, что могла доверить, и ты все равно меня предал! Убирайся! Я не хочу больше тебя видеть!" — как же ей хотелось крикнуть это прямо ему в лицо, но вместо этого Фурина лишь покачала головой, криво улыбаясь. Нет, он не будет знать, как много для нее значил. Не теперь.       Пусть, пусть говорит. Он скажет все, что хотел — и, наконец, уйдет, оставив ее одну. Только вот она не будет его слушать.       — Хорошо. Говори, — выдохнув и вытерев слезы, безразлично произнесла она. Медленный вдох. Ещё более медленный выдох. Взгляд Фурины медленно стекленеть, пока лицо не разгладилось и глаза не остановился на одной точке — там, где было размытое лицо Нëвиллета.       Этому трюку она научилась очень и очень давно, чтобы избавляться от слез, подступающих к горлу, душить их в моменте, чтобы давать себе возможность поступить так, как поступал бы на ее месте настоящий Архонт — уверенный, царственный, мудрый, знающий. Словом, такой, каким она никогда не была. Она была слабой, неуверенной в себе и глупой девчонкой. Какой же она была глупой!.. Когда ее внутреннее самоощущение, наконец, соединилось со внешним проявлением, она ощутила себя разбитой и уничтоженной. Фурине всегда было нелегко признавать собственную уязвимость за образом великого Гидро Архонта. Но даже это сейчас перестало иметь значение.       "Да, скажи все, Нëвиллет. Я все равно тебя не услышу," — зло думала она и, даже не скрывая фальшивость улыбки, села обратно на край уступа. Нëвиллет пристроился рядом.       Главным в этом трюке было верить. Верить в то, что это обязательно сработает. Когда повторяешь много раз одно и то же, то в какой то момент оно действительно становится правдой       «Кукла. Я кукла. Я — марионетка. У меня нет выбора, у меня нет выхода. У меня нет собственной воли, но есть долг, и он велит мне держать лицо. Держать лицо. Люди вокруг меня уйдут, уйдет и Нëвиллет со своими тупыми попытками разговоров... Я — кукла, марионетка, и я играю свою роль...»       Фурина словно через невидимую завесу смотрела на то, как Нëвиллет шевелит губами, как крутит в руках свою трость, но не придавала его словам и действиям никакого значения. Она смотрела на него — и через него. Его голос — такой же фоновый звук, как трели птиц и шуршание листвы. О, слайм, кажется, он заметил это, — поднялась паника. Ничего, успокоила себя Фурина, как бы ни пытался, он не сможет достучаться до нее. Как только он все расскажет, то уйдет. Она погрузилась глубже.       Кукла Фурина имитировала внимание. Сама она больше не будет участвовать в чужих играх. С нее достаточно.       Она скрылась под толщей аффирмаций от мира вокруг, упала на самое дно, и, наконец, ощутила долгожданное облегчение. В таком состоянии она могла не тревожиться ни о чем и не придавать ничему значение.       «Мое тело — пустая оболочка без души внутри»       Больше нет эмоций. Больше нет всепожирающей агонии. Безразличие — единственное, что реально.       Вдруг Фурина ощутила, как Нëвиллет прижал ее к себе.       «Пустая... оболочка»       Фурина на секунду вернулась обратно. Мир вдруг приобрел краски, резанул ее своей реальностью. Нет! Она не выйдет. Она попыталась нырнуть ещё глубже. Не сопротивляясь Нëвиллету. Не отвечая ему.       Кукла. Оболочка. Марионетка.       «Без души внутри»       Нëвиллет осторожно коснулся ее волос и погладил по голове, словно маленькую. И от этого крохотного жеста ласки, такой желанной где-то в глубинах сердца, ее вышвырнуло вновь в кипучие воды собственных чувств.       Кукла Фурина издала тихий стон боли.       Какая же она жалкая. Никчемная.       Фурина схватила чужую одежду, прижалась к ней лицом и разрыдалась — прямо в роскошный камзол.       Ее захлестнуло отвращение к себе. Как она могла вообще показать себя Нëвиллету такой?.. Он не должен был это видеть. Но боль хлынула из нее таким потоком, что остановить ее было невозможно. Будто все пять сотен лет, что она держала в себе, наконец нашли выход рядом с человеком, который ее предал. Нëвиллет лишь крепче прижал Фурину к себе, не прекращая перебирать волосы.       Почему он ей сочувствует? Впрочем, это было неважно. Вообще ничего не было больше важным.       Она попыталась что-то сказать, но из горла донеслось лишь неразборчивое бульканье. Фурина сглотнула и зашептала:       — Я тебя ненавижу. Если бы ты знал, как я тебя ненавижу.       За отвратительную слабость, за унижение, за всё — и в особенности за сочувствие, которого она ждала столько лет и которое сейчас получала от изменника.       — Прости меня.       Фурина засмеялась грудным смехом и не без мрачного удовольствия отметила лёгкий испуг в чужих глазах.       — Простить? Простить! — Она слегка наклонилась, чтобы заглянуть ему, наконец, в глаза и сказать то, что изначально намеревалась: — Ты был единственным, на кого я могла положиться в трудную минуту. Я... Я думала мы... Друзья? А ты подговорил Итэра, связался с Фатуи — лишь бы обличить меня во лжи!       Какая же она наивная! Не великий расчётливый Архонт, а самая настоящая дура. Чувствовать это было отвратительно, но в то же время она ощущала невероятное облегчение, будто груз, который все время ей приходилось нести, она отпустила, и могла говорить все, что вздумается.       — Но ты лгала, — в своей железобетонной манере заметил Нёвиллет, и, слайм, он был прав, — Ситуация требовала немедленного вмешательства, и я не мог...       Фурина вскинула руки, останавливая его.       — Я понимаю, почему ты так поступил, и на твоём месте я поступила бы также. Но неужели ты ни разу не задумался о том, что... — Она вздохнула, посмотрела в сторону — туда где подхватывая потоки ветра резвились чайки и думала, что сказать. Конечно же, он не думал. — Суд надо мной состоялся бы в любом случае. Это меня не волновало, я готова была к нему уже очень и очень давно. Просто... почему       ты?.. — Фурина прикрыла лицо ладонью и надломившимся голосом произнесла, — Почему ты не послушал меня? Почему все подстроил именно ты?       Фурина ощутила, как в новой волне обиды под ладонью задрожала челюсть, и вновь заплакала.       — Фурина... — он попытался взять ее за руку. В этом жесте не было никакой романтики — лишь обещание поддержки, но она вырвала свою руку.       — Я не могу больше доверять тебе, Нёвилетт. Больше — нет. Что бы ты ни сказал.       Нëвиллет выпрямился и медленно выдохнул. На лице его на мгновение отразилась горечь, но Фурину это больше не должно было волновать.       — Поверишь ты мне или нет, но я пришел рассказать тебе историю об одной маленькой девочке, которой довелось многое пережить, чтобы спасти от разрушения целый регион и всех его жителей.       Фурина замерла, не поднимая взгляд, разглядывая темные пятна слез на его одежда — маленькая сопливая месть, в которой она не смогла себе отказать.       Неужели он знает? Знает о ее жертве? Но откуда? Ему неоткуда было узнать. Это было секретом — ее и Отражения. Она пораженно подняла заплаканные глаза, когда смысл слов начал доходить до нее.       И Нëвиллет рассказал. Рассказал о божестве, что когда-то давно разделила себя на две сущности, отдав своей человеческой части все самое лучшее в ней. Рассказал о плане, исполнение которого растянулось на сотни лет и — как в его конце она пожертвовала собой ради того, чтобы спасти свой народ от гибели.       Фурина долго молчала, пытаясь принять сказанное, затем медленно покачала головой.       — Это... нечестно, — заключила она. Теперь все стало на свои места. Нëвиллет тоже был частью плана. И оказался ею обманут уже дважды.       — Нечестно, — эхом откликнулся Нëвиллет. — Во всяком случае, не для всех нас. Но это был единственный возможный выход.        Нëвиллет поделился с ней платком. Фурина вытирала то и дело подступающие слезы. Лицо покалывало. Злость на Нëвиллета постепенно отступала.       Она вдруг лучисто улыбнулась, как не улыбалась никогда. Нëвиллет не стал говорить ей, как она в этот момент стала похожа на Фокалорс перед самой ее гибелью.       Он вдруг четко ощутил, что никогда не знал Фурину по-настоящему, пускай они проработали с ней вместе много десятков лет.        Она и впрямь была хорошей актрисой.       — Я больше не хочу возвращаться в театр, — заявила она и выдохнула, будто скидывая очередной невидимый груз.       Нëвиллет улыбнулся, но глаза были полны горечи.       Слова потекли из нее сами.        — Когда вода ушла, и я, наконец, вышла из башни... Увидела людей вокруг, то я вдруг поняла, что... Это все. Что это — мой последний шанс.       Нëвиллет слегка наклонил голову. Фурину всегда забавляла эта его особенность. Он был похож на очень манерного пуделя. Она фыркнула против воли.       — Ну, убежать, понимаешь? Пророчество исполнилось, никто не пострадал, Отражение... То есть, та другая я сдержала свое обещание. Если бы я осталась... мне бы снова пришлось пришлось играть роль Фурины, которую вы все знаете. Неподражаемую и бесподобную леди Фурину.       — И ты решила сбежать?       — Ага, — просто отозвалась она и поболтала ногами над обрывом. Говорить об этом свободно оказалось непривычно и даже как-то неправильно — настолько она убедила себя в том, что с этой тайной она готова была уйти в могилу, если потребует долг.       — Мне жаль, что тебе пришлось... — начал было он.       Фурина посмотрела ему в глаза.       — Нет, Нëвиллет. Тебе не жаль. Иногда мне кажется, ты просто не знаешь, что значит... — Фурина густо покраснела, осознав, что наговорила лишнего, поджала губы нервно потрепал край платья. — Прости... Мне не следовало этого говорить после того, что ты сделал. Просто... Раньше мне всегда так казалось. В глубине души мне так хотелось поделиться... Хотя бы с кем-то. Чтобы... Не нести это всё... Одной. Но из раза в раз... Ты часто оставался глух к тому, о чем я тебе пыталась сказать все это время, и я оставила всякие попытки. "Это же Фурина — она вечно несёт всякую околесицу, как она может хоть к чему-то относиться серьезно?.." Думаешь, я не понимала твоих мыслей?       Она усмехулась, сокрушенно покачала головой и спрятала лицо в руках. Нëвиллет спас Фонтейн от проклятья, вместе с путешественником отбил Всепожирающего Нарвала, и она должна быть хотя бы ему благодарна. Но она не испытывала к нему ничего, кроме каких-то детских обид. Это было так глупо. Впрочем, что она могла сделать? Опять это скрывать?       — Это я тоже должен просить прощения. За столько лет я так и не стал для тебя тем человеком, на кого бы ты по-настоящему смогла бы опереться.       Фурина покачала головой.       — Насколько мог, ты был им. Просто долг оказался для тебя важнее, — она поджала губы, — Как и для меня. Но это не значит, что мне не больно.       Они ещё немного помолчали. Мимо пронеслась чайка, громко и визгливо крича, и принесла с собой теплый ветер. Фурина ощутила, что впервые за много лет в ней зарождается что-то смутно похожее на счастье.       — Я жила, ожидая только этого дня, — произнесла она, подняв голову и наблюдая за воздушным представлением птиц — Все пять сотен лет. Когда после того как вода сошла, я ступила на улицы, где ходили живые и здоровые люди... я испугалась. Ведь это означало, что мой кошмар мог продолжится. А я больше... Не хочу играть. Я не хочу носить маски. Я хочу прожить так, чтобы мне не приходилось больше фальшиво смеяться, не приходилось показушно плакать, казаться умной, мудрой, сильной, быть образцом для подражания других. Ну и конечно носить эти дурацкие платья и делать вид, будто я без ума от сладостей, — она слегка посмеялась, — Все это любила Гидро Архонт. А я.. Я так устала от этого. Я наконец хочу быть, а не казаться. Я хочу жить, а не существовать. Это все, чего я по настоящему хочу. Я просто хочу быть собой.       — Твой путь только начался, и ты вполне...       — Честно говоря, я до ужаса завидую вам, — вновь перебила его Фурина. Это было очень грубо, но она хотела высказаться. Нëвиллет, похоже, это отлично понимал, поэтому замолчал и стал слушать. — Нет, правда. Ты, Итэр, даже этот Тарталья... Вы все личности. Вы знаете, кто вы и зачем вы. Вы знаете, что вам нравится и что не нравится. Вы знали за что сражались и сами приняли такой выбор. Я же... Я всю жизнь жила по чужой указке. У меня изначально не было выбора. Либо отказ от себя, либо Фонтейн и все люди в нем, все, что мне дорого, погибает. Мне хотелось бы сказать, что я поступила верно. Но сейчас я... Не знаю. Внутри себя я сломлена. И чувствую, что это невозможно так просто вылечить, — она улыбнулась, на глазах вновь проступили слезы, — Я совершенно себя не знаю и не представляю что мне делать: я знаю лишь только то, что в моих и чужих представлениях должен знать и делать Архонт. У меня ощущение, что я потеряла себя когда-то давным-давно, и, кажется, я даже уже не смогу вспомнить, какой хиличурлов цвет нравится мне, а не Гидро Архонту! Я... вряд ли смогу вернуться к себе.       Когда Нëвиллет понял, что Фурина высказалась, то осторожно начал:       — Ты пережила то, что может выдержать не всякий полубог. Пять сотен лет игры ради жизни всех фонтейнцев... Фокалорс верила в тебя, Фурина, а не в твою роль. Она сказала мне: "В ней есть радость и гнев, ей свойственно безумие, когда требуется безумие, и слабость, когда нужна слабость... Она наделена чисто чисто человеческими слабостями и недостатками..." И сейчас в тебя верю я. Итэр и Паймон. Клоринда. Лини и Линетт. Ты обязательно справишься с этим. Ты сильная, гораздо сильнее, чем о себе думаешь. И сейчас у тебя есть то, чего никогда не было раньше: теперь ты больше не будешь одинока. Спектакль окончен, но нам обоим ещё многое предстоит сделать. Я не могу знать, какое будущее нас ожидает, но знаю одно: у тебя все обязательно получится, какой бы путь ты ни выбрала. У тебя не может не получиться.       Фурина ощутила, что снова плачет. На этот раз она сама обняла Нëвиллета — почти кинулась на него и зашептала тихие слова благодарности. Он принял ее — даже несмотря на то, что она наговорила ему ранее. Фурина с затаенной радостью поняла, что обнимает не юдекса, а своего друга.       Вскоре на нее навалилась усталость от такого количества переживаний, поэтому они оба просто сидели на краю обрыва, смотрели как заходит солнце под истошные крики чаек и ни о чем не думали.       Весь кошмар с пророчеством наконец остался позади. Нëвиллет был прав: игра окончена, но это не означало, что Фонтейн быстро придет в себя. Она все ещё нужна была ему. Какой-то своей частью Фурина ощущала, что не могла не вернуться. Однако теперь над ней больше не висело пророчество, и она могла уйти в любой момент, ощутив что не сможет этого выносить, — не опасаясь, что за ее решение и любой шаг в сторону придет кровавая расплата.       Теплый бриз ласково щекотал лицо. Она ощутила, что наконец стала свободна.       Она — не сосуд для исполнения чужой воли, не кукла. Больше нет.       Фурина пыталась впитать в себя каждый уходящий луч, словно последний, наслаждаясь его теплом, вдыхала запах моря, водорослей и травы и не могла насытиться.       Наверное, это и называлось — жить.       Не давить боль, когда тебе больно. Не давить злость, когда ты злишься. И плакать, когда хочется плакать.       — Фурина.       — Что? — устало откликнулась она.       — Я лишь хотел спросить... Какой твой любимый цвет?       Фурина недоуменно покосилась на Невилетта, а затем улыбнулась краешком губ.       — Зелёный. Мне нравится зелёный.