Дела минувших дней

      В Хакодатэ после длительного ожидания ответа из архива не оказалось никакой информации о семье Сенджу. Цунаде даже начала сомневаться насчет своих воспоминаний. Мало ли ей в далеком детстве показалось, что она — Сенджу, а на деле оказалось вовсе не так? Ответ девушки в форменном платье лишил надежды и одновременно вселил ее снова: основная часть архивов перенесена в новую столицу Хоккайдо — Саппоро, и ее запрос уже перенаправили. Осталось только добраться туда и снова ждать ответа.       Несколько дней назад они прибыли в Саппоро. Это был новый город не только для Цунаде, но и потому, что был отстроен с нуля на новом месте. Уезжая с Эдзо много лет назад, слышала только восторженные рассказы о столице, но сейчас, осмотрев без налета чужого мнения, ей решительно не понравилось.       Здания, сложенные из красного кирпича, навевали тоску и уныние, а веселый квартал Сусукино был ориентирован на мужчин. Там же были и питейные заведения, но с оговоркой, что клиент, пропустив несколько порций алкоголя, поднимется в номера. Когда Сакумо спросил хозяйку, может ли он подняться туда со своей женой, женщина посмотрела на него, как на умалишенного.       Если в Хакодатэ она знала каждый камень, то здесь все чуждо, и не было желания узнавать новый город. В Саппоро дни протекали одинаково: Цунаде работала над записями, Сакумо баловал ее разными гастрономическими изысками.       Несмотря на утро, в комнате было жарко. Цунаде обмахнулась вчерашней газетой и бросила ее обратно на стол. Скользнула взглядом по метеосводке: на ближайшие три дня обещали 32 — 34° тепла. А ведь они ехали вглубь острова еще и потому, что надеялись на северную прохладу, но здесь было как и дома: влажно, душно, одежда липла к телу. Отсыревшая бумага впитывала чернила так, что те расползались кляксой на бумаге и проступали с обратной стороны — невозможно вывести ни слова, потому сегодня она решила только перечитать написанное:              «Мы прибыли к месту в конце осени. От бывших владений рода Хатаке осталась одна деревня и та была настолько бедной, что проходящие мимо грабители вместо того, чтобы взять чужое, должны были сжалиться и подкинуть добра. Дома ютились друг на друге, а после прошедших дождей сточные желоба на улице были переполнены, по дороге растекался поток жидкой грязи, перемешанной с глиной, где увязали даже высокие гэта.       Дом Сакумо был в середине улицы и мало чем отличался от всех остальных: такие же почерневшие деревянные стены и невысокий ветхий забор. Мы с Джирайей свободно вошли и позвали хозяина, надеясь встретить кого-нибудь из родственников Сакумо. Ни я, ни тем более он тогда не знали, что из всей семьи Хатаке остался один лишь Какаши, которому недавно исполнилось восемь лет.       — Давай найдем старосту, он точно должен знать, где найти его семью, — предложил Джирайя. — Отдадим ему, что ты там хотела передать, и вернемся в Токио побыстрее.       — Если сильно торопишься, можешь ехать сейчас. Ты неоценимо помог мне, я не смею тебя задерживать, — ответила ему, но он пожелал остаться, пока окончательно не решит вопрос со мной.       Староста очень удивился, когда узнал, кого мы ищем. Он вроде как обрадовался, но тотчас поник, рассказывая нам о Какаши. За мальчишкой смотрела престарелая няня, каждый вечер она приносила ему вареный рис и заставляла мыться — в этом и заключался весь присмотр. Когда я попросила позвать мальчика, она замялась, обещая, что найдет его к вечеру.       По словам старосты, мальчик был предоставлен сам себе, а сейчас, когда стало известно, что он полный сирота, его положение ухудшилось во много раз, потому что господин Гато из соседнего села давно мечтает прибрать к рукам деревню, и смерть Сакумо только ускорит процесс.       Я не смогла пройти мимо чужой беды, иначе мои чувства к Сакумо ничего не значат, если оставить ребенка неизвестно кому. Джирайя долго возмущался моему решению остаться здесь и присмотреть за Какаши до его совершеннолетия. Мой товарищ не переубедил меня, и на следующий день великодушно предложил мне заключить фиктивный брак, чтобы усыновить ребенка Сакумо. Так мы и поступили: теперь Джирайя стал моим мужем, а Какаши — нашим приемным ребенком.       Даже не верилось, что пришлось выйти замуж (хоть и фиктивно) за того человека, кто всю юность на Эдзо пытался накормить меня мясом выдры. Сейчас Джирайя стал серьезнее, а детские шалости остались давно в прошлом.       Какаши был похож на своего отца, как две капли воды, но в то же время в нем было что-то и от матери — например, маленькая родинка под нижней губой. В отличие от Сакумо, его сын был нелюдимым, даже диковатым ребенком. Он привык уходить из дома на целый день и скитаться по лесу, ловить рыбу на речке или уходить в горы. Рядом с ним всегда была черная собака устрашающего размера — он называл ее Булл. Собака не отступала от него ни на шаг, и они даже спали вместе.       Через несколько дней Джирайя уехал по своим делам (он потратил на меня столько времени, что становилось совестно), и я осталась в деревне одна. Кое-как привела жилище в порядок: вывела плесень со стен, заменила бумагу в фусума и оставила катану Сакумо на токономе, посчитав, что отдавать оружие Какаши слишком рано. Когда домашние дела закончились, села знакомиться с учетными книгами — как-никак Сакумо сдавал свои земли в аренду. Пересчитала все вдоль и поперек, потом вымерила все участки по шагу, но выводы как были неутешительными — так и остались: за аренду не платили с тех пор, как Сакумо уехал в Токио.       Надо было срочно что-то делать: деньги, привезенные мной еще из столицы, почти закончились, а питаться и кормить ребенка нужно было каждый день. Пришлось разузнать у старосты насчет задолженности за землю, и он рассказал, что арендатором был Гато — он же и мечтал забрать земли Сакумо себе. Староста долго отговаривал меня, чтобы я не шла к соседу поговорить с глазу на глаз, но я для себя уже решила, что обязательно встречусь с ним.       Когда пришла в соседнюю деревню, не застала его — он отбыл в Осаку несколько дней назад. Я с трудом поверила сказанному, но делать нечего — пришлось возвращаться обратно.       Пора было готовиться к началу весенних работ, а деревня стояла как вымершая. Я обошла каждый дом, познакомилась еще раз с каждой семьей: все жили бедно, однако никто не голодал — порция белого риса была всегда. Жителей деревни объединяло много вещей, но что меня поразило, так это присущая почти всем худоба, слабость и странно опухшие ноги.       Этот момент заставил призадуматься, но снова пришлось отложить свои заботы — на этот раз причиной стал Какаши. Он очень долго не шел на контакт со мной и вел себя как маленькая дрянь: в лучшем случае отмалчивался, делая вид, что меня нет, в худшем — пытался грубить, а сейчас ушел посреди ночи. Его искали три дня. За это время мне показалось, что жизнь остановилась и больше не имеет смысла, ведь все мои оставшиеся надежды рухнули с его исчезновением. В таком подавленном настроении написала письмо Орочимару. С тех пор, как я выехала из Сасебо в Корею больше не писала ему, а сейчас и подавно — не хотела беспокоить товарища своими проблемами, потому что знала, насколько остро он воспримет мои неудачи. Но написать все же надо было: с неизвестной болезнью жителей не справиться в одиночку.       На следующий день пришел Джирайя и привел с собой Какаши. Оказалось, что он встретил мальчика по дороге на Осаку. При встрече я угостила неудавшегося беглеца бамбуковой палкой. Педагог из меня никакой, однако это подействовало: позже появились уважение и субординация.       Джирайя появился не просто так: в одной из ближайших деревень жена местного богача не могла разродиться уже три дня. Мои возражения о том, что я не принимаю роды, он отмел. Пришлось идти и взять с собой Какаши, иначе неровен час — опять сбежит. Его помощь очень пригодилась, когда нужно было таскать тазы с кипяченой водой и уносить обратно. Все успешно завершилось, но всю обратную дорогу мальчишка недоумевал насчет моей профессии и даже изъявил желание обучиться медицине.       Постепенно по округе пошла молва о том, что я медик, и к нам в дом потянулись пациенты. Я помогала, насколько хватало сил и возможностей, заодно приобщая Какаши. Мальчик впитывал все знания как губка, живо интересовался новой информацией и помогал мне, как мог, но болезнь местных крестьян с каждым днем становилась все серьезнее — начали умирать взрослые и дети. С детьми было вообще все хуже: начинались боли в животе, затем болезнь поражала нервные окончания, и наступала смерть. Я не могла понять, с чем это связано: в деревне никто не голодал — белый рис был в каждой семье. В принципе, больше ничего и не было, но вода была относительно чистой, а их здоровье продолжало ухудшаться.       Пришел ответ от Орочимару, он как мог пытался утешить и даже прислал кофе и леденцов, чтобы порадовать меня. Еще в письме он писал, что состояние жителей деревни напрямую связано с тем, что, скорее всего, они ничего не употребляют, кроме белого риса — в нем вся беда — переизбыток одних питательных веществ и недостаток других. Писал, что нужно срочно вводить в их рацион хотя бы ячмень и желательно мясо.       Мой дорогой товарищ как в воду глядел, когда описывал возможную причину той болезни. Много позже я вычитала в медицинском журнале о болезни Бери-бери: все симптомы были в точности описаны, только в статье приводили пример матросов, а у меня были крестьяне, которые продали весь возможный запас продуктов и зимой жили впроголодь на одном белом рисе. Но тогда, в деревне, у меня не было возможности даже купить ячменя и раздавать его каждому как лекарство.       Снова остро встал денежный вопрос, а недостающую сумму нужно было просто забрать в соседней деревне. И я опять отправилась туда! К удивлению, хозяин дома встретил меня очень хорошо: дал отдохнуть с дороги, накормил и вернул большую часть долга за аренду, обещая отдать остальную сумму в следующем месяце. Что-то не клеилось в его поведении и рассказах местного старосты!       Староста оказался прав, но поняла это слишком поздно, когда по дороге домой на меня напали. И в самом деле, не могло все так просто закончиться! Попросила вернуть долг, и его вернули — в жизни так не бывает. Разумеется, это могло быть простым совпадением, но когда услышала разговор нападавших, мол, хозяин приказал вернуть все деньги, стало ясно — чтобы добиться намеченного, им достаточно было сделать один меткий выстрел.       Наступили сумерки. Короткая дорога в деревню Хатаке проходила через лес. Бандиты обступили меня с трех сторон, однако я не заметила у них огнестрельного оружия. Они обнажили клинки и угрожающе приближались ко мне. Даже если бы я бросила им деньги, после увиденного они бы не оставили меня в живых. В тот момент подумала, что было бы стыдно погибнуть от рук неизвестных. Выждав, пока они достаточно приблизятся ко мне, упала на землю, перекатилась вбок и дернула за ногу ближайшего врага. Мой выпад был настолько стремительным, что он опешил. Мужчина выронил катану, как мне и нужно было. Завладев оружием, отбила выпады двух оставшихся. Тот, у кого я отобрала катану, вытащил еще одну и продолжил бой. Надо сказать, фехтовальщики они были так себе. Куда страшнее было встретиться в Токио с учителем. Тогда было действительно страшно, но сейчас я резанула своего противника по плечевому суставу, и он зажимал рану, стоя в стороне, а не нападал на меня. Вряд ли он когда-нибудь снова сможет махать катаной после такой травмы.       Глядя на своего подельника, двое других стали активнее нападать. Расслабляться было рано: два обозленных противника атаковали меня, пытаясь измотать. Интересно, как бы поступил на моем месте Ёшитойо-сенсей? Наверное, он бы не стал церемониться с этими ублюдками и перерезал им глотки. Это было блестящей идеей, но что делать с трупами? В мои планы не входило их закапывать в лесу, а оставлять было слишком рискованно — по этой дороге ежедневно проходили люди в любое время года. Надо было обезопасить их так же, как я поступила с первым.       Пока раздумывала, противник справа резанул меня по рукаву хаори, я подалась в сторону и наткнулась на второго. Клинок просвистел в непосредственной близости от уха. Пора было заканчивать это представление.       Снова опустилась вниз и, перекатившись, оказалась рядом с тем, кто порезал мне хаори. Из-под низа нанесла удар по бедру противника и тут же пожалела. Во-первых, он может умереть от пореза без должной помощи, а во-вторых, он залил кровью мою одежду и лицо. Ну и мерзость!       Оставшийся противник смотрел в страхе на меня, когда я перехватив оружие поудобнее, двинулась к нему. Он назвал меня дьяволицей, и это было даже приятно, ведь учил меня ни кто иной, как они фукучо — дьявольский замком.       Горе-убийца бросился бежать, я догнала его и повалила на землю. Он отчаянно пытался высвободиться, но стоит его отпустить, в первую очередь попытается убить меня. Заломила назад ему правую руку и попыталась выспросить, кто же их послал и для чего. Как и ожидала, их за мной послал Гато, чтобы вернуть деньги. Я сказала, что если со мной или с жителями деревни случится что-нибудь плохое, приду лично к нему, и у нас будет совсем другой разговор. На прощание оставила на его лице длинную царапину, чтобы узнать его при встрече. К счастью, такой встречи больше не повторилось, но вид чужой крови странным образом опьянил меня. Тут же пожалела, что не нанесла ему увечье и пришла в ужас от собственного желания.       Как в полусне добралась до дома и только тогда смогла выдохнуть. При встрече ко мне бросился Какаши, уткнулся в грудь, потом быстро отпрянул и оглядел меня с головы до ног.       — Ты ранена? Кто на тебя напал?       — Нет, это не моя кровь. Мне пришлось дать бой и обезвредить нападавших, опасности больше нет.       Стянула с себя резаное хаори, смыла чужую кровь и только потом заметила порез на теле — все-таки задели меня в бою. Рана была неопасной, можно было даже не зашивать и обойтись повязкой, но Какаши настоял, чтобы я серьезнее отнеслась к себе.       — Если умрешь еще и ты, я останусь совсем один.       — Мальчик мой! — Его беспокойство тронуло до глубины души, и только тогда поняла, что никогда не смогу отказаться от него.       — Ты их убила?       — Только ранила. Думаю, они получили хороший урок.       — Но у тебя же нет с собой оружия?       — Ложись спать, завтра узнаешь.       С тех пор я начала обучать Какаши фехтованию и тайдзюцу. Вместе с ним и сама вспомнила ката, которым учил сенсей на Эдзо. В свете последних событий нужно было постоянно тренироваться.       После того случая дни потянулись нескучной вереницей: каждый день были маленькие радости и маленькие печали. На полученные деньги смогла купить несколько свиней и отдать их в содержание крестьянам с условием, чтобы каждая семья имела достаточное питание. Купленный ячмень раздала самым нуждающимся, а на оставшиеся деньги начала обустраивать место для приема пациентов: молва обо мне распространялась со страшной скоростью.       Изредка нас навещал Джирайя, но никогда не задерживался дольше, чем на два дня. Он вроде как брезговал моим нынешним окружением, старался быстрее передать заказанные товары и откланяться. Так и сейчас: он приготовился выходить, но внезапно пошел ливень. Я предложила ему остаться, достала сливовое вино и накрыла простой ужин. Кто бы мог подумать, что после ужина он полезет ко мне с поцелуями, а я не смогу отказать?       С этих пор начался наш настоящий, не фиктивный брак с Джирайей. Он стал приезжать намного чаще и жил у нас месяцами. Я все еще надеялась перебить таким образом боль от потери Сакумо, но получалось откровенно плохо. Говорила себе, что, возможно, не каждые отношения вызывают столь сильные чувства. Присутствию Джирайи больше всего радовался Какаши: они ходили на речку, иногда на целый день, и возвращались только спать.       Отношения с Джирайей были как внезапная оттепель посреди зимы: солнце грело землю, но ни единого признака пробуждения природы не последовало. Так же и меня — ухаживания согрели, но не пробудили никаких чувств. Поначалу решила, что у нас другая любовь, но сколько ни прислушивалась к себе, того пожара эмоций, как с Сакумо не было.       Потом вскрылась некрасивая правда о жизни моего мужа: когда я пошла принимать роды к одной женщине, отцом новорожденного оказался Джирайя. Рядом со мной был Какаши. Мы, стиснув зубы, вытерпели эту сцену, не подав намека окружающим, но придя домой, я сожгла все оставшиеся вещи теперь уже бывшего мужа…»              От чтения отвлек стук входной двери: вернулся Сакумо.       — Я дома!       — С возвращением! — сначала крикнула из другой комнаты, но потом передумала и выбежала встретить его.       — Смотри, что я купил! — улыбаясь, Сакумо протянул ей сверток с куском мяса.       — А что это? — удивилась она. — Вроде зверь какой-то.       — Думал, ты знаешь. Мне его продал один айну, так сильно уговаривал, что я не смог ему отказать.       — Но я не знаю, что это. — Зашелестела бумагой, разворачивая. В бумагу был завернут то ли кролик, то ли бобр, но Цунаде решила подшутить и спросила: — А это случайно не кошка?       — Ма-а, ну тоже скажешь! — возмутился он. — Айну говорил, как называется это мясо, но я не знаю их языка, а переспрашивать было не к лицу — еще подумает, что я приезжий.       — Сам приготовишь, или помочь? — спросила для вида, зная, что он пустит ее на кухню только поесть.       — Я тебя позову, хорошо? — Сакумо слегка обнял ее и поцеловал в голову.       Возвращаться обратно в душную комнату не хотелось, но пришлось: Цунаде закрыла чернильницу и убрала тетрадь в стол. Открыла недочитанную книгу, потом просмотрела сегодняшние газеты, хмыкнула и пошла в сторону кухни.       Прошло не так много времени, но уже доносился аппетитный запах, слышно мерное постукивание ножа. Хотела беззвучно подкрасться, но певучие полы сразу дали знать о ее шагах на цыпочках. Сакумо стоял в одних лишь хакама и нарезал овощи. Серебристые пряди, собранные в небрежный хвост, струились по загорелой коже спины.       В уме вспыхнула искра зависти: почему мужчины могут смело ходить с голой грудью, а ей надо одеваться? В жару тело воспринимало в штыки даже самый легкий, полупрозрачный дзюбан. Несправедливо.       Сакумо мельком посмотрел на нее и сразу отвернулся. В его серых глазах можно утонуть в одно мгновение. Цунаде подошла ближе и обняла его широкие плечи. Прижалась к влажной спине и не удержалась, чтобы не коснуться губами между лопаток. С его губ сорвался слабый стон. Сакумо перестал резать и замер в ее объятиях.       — Милая моя!       Цунаде не ответила ему, только продолжила рассыпать невесомые поцелуи по спине. Он осторожно высвободился из объятий и повернулся к ней. Наклонился и прошептал в макушку:       — Тебе ночи было мало?       — Э-э, дай-ка подумать, — ухмыляясь и глядя куда-то в пол, сказала она. Потом подняла взгляд и, как ни в чем ни бывало, продолжила: — Знаешь, я пришла к тебе не за этим, хотела узнать, как ты приготовишь этого зверя.       — Уже готово, — сказал он и сдвинул с огня.       В доказательство своих слов, она взяла палочками кусок обжаренного мяса, щедро обмакнула в белый соус и, облизав излишки, откусила половину. Вкус был непривычным, но потрясающим. Захотелось еще, но она положила оставшийся кусочек мужу в рот и макнула палец в соус, облизывая его. Сакумо провел большим пальцем по кромке ее губ, стирая остатки соуса. Хотел поднести ко рту, но она опередила: обхватила его палец в плотное кольцо губ. Невинно взмахнула пушистыми ресницами и устремила взгляд на него. Знала, что он тоже тонет в ее медово-карих глазах, как муха в янтаре. Не прерывая зрительного контакта, подалась головой вперед и поиграла языком с его подушечкой пальца. Кончики ушей Сакумо вспыхнули красным, зрачки непреднамеренно расширились.       — Женщина, что же ты делаешь?       — Хм-м? — Она вопросительно повела бровью, притом палец изо рта не выпустила. Почувствовала, как его сердце разгоняется и, как будто назло, сделала еще несколько движений головой, прежде чем отпустить его палец.       — Ты действительно этого хочешь?       — Я обещаю, тебе понравится.       Он подался назад и вцепился рукой в столешницу. Цунаде приняла его действия как приглашение, опускаясь на колени. Обняла его бедра, лаская ладонями жесткие мышцы, заставляя расслабиться, отпустить себя. Скользила поцелуями по квадратикам пресса на загорелом животе, все ниже и ниже вдоль дорожки серебристых волос. Цепкими пальцами ослабила завязки хакама и приспустила их вместе с нижним бельем.       Много раз видела его член, ласкала его, но сейчас замерла, бесстыдно разглядывая средь бела дня с такого интересного ракурса. Он мог казаться разным: большим, маленьким, но когда оказывался внутри нее, касался всех точек удовольствия, заставляя кричать и сжиматься вокруг него в экстазе. Взяла его в ладонь и провела вверх-вниз по всей длине, обнажая блестящую головку. Смазка сочилась прозрачной каплей, именно ее сняла языком и подняла глаза вверх, чтобы посмотреть на Сакумо.       Его губы пересохли, он приоткрыл рот, наблюдая за ней. Серые глаза затуманились, но он ждал от нее еще действий. Цунаде ухмыльнулась, встретившись с ним взглядом, и вобрала головку в рот. Никакого вкуса она не ощутила, только солоноватая смазка оседала на рецепторах. Подалась назад и снова вернулась, обводя чувствительную головку языком. Рот наполнился слюной — так хотелось вобрать его член глубже, насколько это было возможно.       Решила подразнить, чтобы распалить его желание до предела. Взяла головку в плотное кольцо губ и мелко водила язычком от уздечки, поднимаясь выше и снова вниз, к чувствительному месту. Никогда не думала, что реакция Сакумо будет настолько скорой: он еще сильнее сжал пальцы на столешнице и шумно выдохнул. Прикрыла глаза, чтобы сконцентрироваться на его ощущениях и почувствовала нежные прикосновения. Сакумо дрожащими пальцами перебирал ее волосы, скользил к щеке, будто хотел подтолкнуть ее к чему-то большему.       Сжала губы еще плотнее и, меняя амплитуду движений, позволила его члену проникнуть на всю длину в рот. Не получилось. С непривычки чуть не закашлялась и быстро вынула его изо рта. Ахнула в голос, стараясь продышаться в унисон с Сакумо, но он переводил дух от приятных ощущений, а ее уголки глаз наполнились слезами.       Снова повторила глубокое проникновение, только в этот раз предусмотрительно выставила кулачок у основания члена, чтобы не увлечься и не потерпеть фиаско. Хотя, это с ее стороны неудача, а ему очень даже понравилось. Понравилось и ей, когда своими ласками она заставляла его стонать от удовольствия. Понравилось настолько, что почувствовала, как увлажняется сама.       Сделала несколько движений, стараясь подобрать нужный ритм, и сомкнула свои коленки. Частое и шумное дыхание Сакумо действовало на нее слишком возбуждающе, но отвлекаться было непозволительно. Насаживалась на него ртом, скользя по стволу мокрой от слюны ладонью. Ощущение его члена во рту, на языке было сногсшибательно. Цунаде могла почувствовать каждую выпуклость или неровность вены. Изучать рельеф его члена языком было ее отдельным удовольствием.       С непривычки почувствовала, как губы начали болезненно ныть, по виску скатилась капелька пота. Но плевать на неудобства! Сейчас она напоминала себе заведенную механическую куклу, готовую двигаться без устали. Только в отличие от куклы, ее заводным ключиком было созерцание Сакумо, плавящегося в лучах удовольствия.       — Цунаде! — выкрикнул он и резко отстранился. Одним движением смел со стола скляночки, остатки овощей, поднял жену и содрал с нее одежду. Усадил ее на стол, развел ноги и толкнул ее на лопатки.       Чувствовать спиной деревянный стол было неприятно. Сакумо резко вошел в нее, заполняя собой до предела. Остальные ощущения померкли. Здесь и сейчас находились только они вдвоем: она чувствовала его, а он ее, и это было сногсшибательно. Двигался в ней широкими размашистыми движениями, вызывая каждым из них протяжные стоны. Сжал в ладонях ее грудь, так, как любила только она. Видел же, что жена находится на пределе, но так хотел, чтобы она подольше оставалась на пике удовольствия. С каждым движением она была все ближе к разрядке, прикрыла глаза и закусила нижнюю губу.       — Смотри на меня!       Она распахнула глаза и тотчас же зашлась в наслаждении. Он продолжал двигаться в ней, выбивая последние стоны, а затем волна удовольствия накрыла и его.       Когда окружающий мир снова начал существовать, помог Цунаде встать со стола и отнес ее на руках в спальню. Вопреки расхожему мнению, лежа на кровати, оба приходили в себя от внезапной волны страсти, думая над причиной, которая так горячо повлияла на них обоих. Первой отозвалась Цунаде, повернулась на бок, заглядывая ему в лицо и спросила:       — Мой дорогой муж, достаточно ли тебе моей ласки?       — М? — спохватился он. — Что за вопрос, конечно же!       — Тогда зачем ты купил мясо выдры?       — Ты вспомнила? Это, оказывается, была выдра?       — Ты, наверное, не знаешь, но ее мясо является сильнейшим афродизиаком, — начала она.       — И ты хочешь сказать, что, — Сакумо не договорил фразу и рассмеялся. Сквозь смех, он спросил: — Подожди, а если мы еще съедим этого мяса, будет продолжение?       — Увы, нет, — улыбнулась она. — Вещества выделяются только в процессе готовки мяса, и при высокой температуре химические соединения разрушаются.       — Тогда я и завтра его куплю?       — Надеюсь, ты сейчас неудачно пошутил? — В ее голосе почувствовалась угроза.       — Нет, я серьезно.       Сакумо мгновенно отреагировал на ее выпад: подскочил с постели, но она догнала его, собираясь побить в шутку. Обезвредить ее можно было только крепкими объятиями и поцелуем.       В комнате было душно, на улице жарко. Надежды на северную прохладу не оправдались.