Lust for life

До выпускных экзаменов оставалось пару месяцев. Пару месяцев оставалось до выпускных экзаменов. Оставалось до экзаменов выпускных месяцев пару. Я перекатывал это предложение по своему языку то влево, то вправо, то чуть ниже, то размазывая по нёбу. Всё, кроме того, чтобы учить. Эти дни были сложными для каждого. И для нас, без пяти минут выпускников, и для учителей, возлагающих на нас чересчур многое, и для родителей, чьи ожидания были выше всех нас вместе взятых. Сильнее всего помню мертвенно-бледное лицо Кайла. На него семейство налегало, как будто бы больше остальных. И ведь замечал это не только я. Еврейские изменения были видны невооружённым глазом для каждого из наших общих знакомых. Я знал это по шепоту, щекочащему мои уши на переменах. Почему-то все думали, что Кайл не доживёт. Кенни практически полностью забил на учёбу, Стэн учился как и все, регулярно пропуская тренировки (в тот период всем было не до них), и я... Не имея столь же сильного давления в лице моей матери в частности, я почему-то продолжал учиться хорошо. Вернее, так, как я считал, было хорошо. И знаете, я нашел золотую середину. Секрет успеха существовал, но он был до невозможности индивидуальным. На меня не давили, но я учил. Учил понемногу, но так лучше запоминал. Осознавал важность учебы и сам находил время для повторения. А ведь кому-то нужно, чтобы над ним стояли, чтобы криками мотивировали, пугали неудачами. Так вот Кайлу не нужно было. Он и сам прекрасно справлялся без этого напора и давления. Шейла считала, что под давлением образуются алмазы, а я считал, что еврейская мама отличается от арабского террориста только тем, что с террористом можно договориться. Однажды, во время обеда, когда Кайл заедал очередную важную дату жареной курицей, а Стэн прекратил свои попытки с "Чувак, завязывай с этой зубрёжкой, отдохни немного", я совершенно внезапно предложил ему уехать. На вопрос куда, я уклончиво позвенел ключами Форда, а в ответ получил смех. – Уехать? У нас на носу экзамены. Каждая секунда дорога, а ты предлагаешь свои авантюры. Лучше бы учился как все. Сначала ни в один колледж поступить не сможешь, а там езжай на все четыре стороны. На этот раз очередь смеяться была за мной. Ещё бы, я никуда не попаду. С таким всеобщим уровнем стресса, казалось, что только я куда-то попасть и смогу. А может мне так казалось и я звучу как неправдоподобный рассказчик, знать бы самому. Кайл не понял меня, но уже скоро сам пришёл за уточнением перед последним уроком. Вернее, с насмешкой, но я быстро раскусил истинный его интерес. – И куда ты уедешь, жиртрест? Подальше от взрослой жизни? Далеко не уедешь, сам же знаешь. – Может и уеду. Со всем этим давлением, разве это не лучший исход? Буду заниматься продажей своих онлайн курсов успешного успеха и посещать все литературные музеи страны. Это было его слабое место.. Он любил литературные музеи. Да и давления я ни от кого не испытывал. Всё, что я говорил, Кайл примерял на себя, находя в наших тире его проблемах общие тире одинаковые составляющие. – Ладно ты, но мне зачем предлагаешь? Даже если я уехал бы, как мне там зарабатывать? – Я знаю много потрясающих источников и я уверен, ты тоже их знаешь, просто не можешь начать заниматься тем, чем хочешь, из-за загруженности. Кайл снова задумался и я понял, что давлю туда, куда нужно. – Всё у тебя легко. А ехать куда будем? – Куда скажешь, туда и поедем. К тому же, важно ли это? Главное, что отсюда подальше. – Пошёл к чёрту! Не трать моё время! Зря я вообще начал тут с тобой разглагольствовать. И он, распалившись до небывалого, ушёл в класс, пока я победно улыбался, понимая, что расковырял эту трещину ровно настолько, насколько было нужно. Эта стадия называлась гнев. Ещё через день, он снова заговорил о поездке, пересекшись со мной в туалете. Я знал, что не случайно, что он ждал этого момента, но виду не подал. – А если я, например, захочу уехать, но после выпускных экзаменов? – Я отрицательно помотал головой. – Ну хорошо, а если до них? Чтобы отдохнуть, и вернуться. – И снова ответ отрицательный. Мне всегда казалось, что после торга идёт депрессия, но в его случае это снова был гнев. Всё у евреев не как у людей... Он хлопнул дверью туалета так сильно, что я дёрнулся от неожиданности, хотя и видел резкость, с которой она возвращалась обратно. Через два дня разговор повторился. Кайли, кажется, выглядел измученнее. У меня не было совершенно никакого желания снова пытаться с ним спорить, уговаривать, приводить аргументы... "Сегодня в три часа ночи я за тобой заеду. Возьми одежду, ценные вещи, сбережения и всё, что считаешь нужным. Не выйдешь, уеду сам" Он знал, что это может стоить его будущего, его карьеры, отношений с семьей, учёбы и всего-всего прочего. Знал, что уже не вернётся, если уедет. Но я не дал ему времени подумать. Времени было достаточно. Я ушёл, а ночью, ровно в три часа, он спустился ко мне с большущим чемоданом. Я бы не уехал без него, но мой отчаянный блеф стоил всех затраченных усилий. Почему-то он не задавал вопросы касающиеся будущего и не пытался втянуть меня в споры на тему правильности принятого решения. Он говорил на отвлеченные темы, а на рассвете, когда золотые лучи восходящего солнца через боковые стёкла ударили в наши глаза, он с улыбкой достал ключи от дома и выкинул их в окно. Подобно проклятой вещи, она перестала сосать его жизненные соки, прямо на глазах возвращая ему несколько лет жизни. На бледном лице наконец-то появилась долгожданная умиротворённость и Кайл нажал на ручку около сидения, опуская его в полулежачее положение, позволяя солнцу щекотать свои кудри. И мы ехали за горизонт, проезжая Вайоминг и Северную Дакоту. Мы останавливались возле капитолиев, видели настоящих зубров, и нам казалось, что дальше уже вообще ничего не будет. Мы смеялись, шутили, пили колу в стекле, кричали песни Гарри Стайлза, ели хот-доги на заправках, читали друг-другу вслух, спали в машине, спали в отелях, вообще не спали, делали всё, что только взбредёт в голову... ...И больше никогда не возвращались.