***
Шёлк по выключателю. Светильник на потолке загорается во тьме, освещая гостинную тёплым, приятным глазу светом — резко контрастирующим с фонарным, отбрасывая тени от мебели на пол. С порога веет раскрепощающим теплом, после убийственного холода с промозглым ветром в довершение, — это кажется настоящим блаженством, непередаваемым словами. Вакок, глубоко вдыхает умиротворяющий тёплый воздух, чувствуя, как перестаёт мёрзнуть кончик носа, как всё внутри оживает и отогревается. Под щелчок поворачивающегося в замке двери ключа, загребая усталыми лапами ковёр, младший плюхается на стоящий близь диван. Обивка встречает его неприятной жёсткостью, натыкаясь на пружину прошедшую под рёбра, словно тот был рыбой, ударившейся об лёд. Сконфуженно меняя положение, словно суетливый пёс, Вакок переворачивается на спину. И тогда очень скоро приходит восхитительное чувство того, как его онемевшие от холода конечности, кажется отмораживаются обратно, возвращая себе полноправную возможность двигаться. Двигаться не скованно, трясясь от холода, стараясь удержать последние частицы тепла в теле, не тратя их лишний раз, а действительно двигаться. И он тут же пользуется этой новоприобретённой возможностью. Вакок потягивается, распрямляя съёженное после холода тело, глубоко зевая и откидывая голову назад, из-за чего кепка слегка съезжает с ушей, тормоша всё ещё не отогревшуюся теплом шерсть под ней. Должно быть он выглядит очень неряшливо с растрёпанным мехом, вальяжно раскинувшись на диване, совсем не как гость в чужом доме, — но мультяшку это мало беспокоит, пусть прогулка по холоду изрядно отрезвила его, она оставила за собой прежнюю дымку лёгкой беззаботности в ответе за свои действия. Слышутся неторопливые шаги, ухо младшего даже слегка подёргивается, скорее иррационально, чем действительно от напряжения, как предусмотрено природой его существа, бывшего извечно начеку. Вакок жмурится с закрытыми глазами, когда на его балдеющее личико падает тень; ему даже не приходится открывать глаза или гадать, чтобы знать кто именно подошёл к нему, ведь это было очевидно как день. На губах Вакока расползается ехидная улыбка. В этот момент ему до трясучки хочется подло ухватить Якока и утянуть с собой на диван; однако его задумку беспардонно обрывают, так и не дав реализовать. — Будешь спать здесь? Одеяло принести? Спрашивает уставшим, монотонным голосом хозяин дома, и только тогда Вакок широко распахивает глаза, мгновенно принимая сидячее положение, навостряя уши, словно того облили ледяной водой. В его угольных глазах с проблеском оттаявших синих искр читается яркое, почти гротескное непонимание, прежде чем он моргает пару раз и нервно улыбается, почти отчаянно — как кажется Якоку в данный момент. — Нет конеш, я буду спать с тобой! От подобного заявления у Якока едва ли не начинает подёргивается глаз; у Вакока явно была какая-то навязчивая идея забраться к нему в кровать, каждый раз когда тот оказывался в его доме. При чём всеми возможными способами, что не могло на самом деле не напрягать имевшего опыт в дурном Якока. Нет, конечно он его ни в коем случае не боялся; эта мысль даже в голове звучало глупо, правда ведь? Пока Якок пребывал в полнейшем смятении и раздумьях о возможной двусмысленности несомненно нечистых намерений младшего брата, тот изрядно поднапрягся — неужели Якок настолько ему не доверяет…? И тогда он решил прибежать к крайнему варианту, тому последнему, что у него осталось. Вдруг Вакок состроил совершенно невинную мордаху, широко распахнув глаза, в которых отражались отблески света и улыбнулся милейшей из всех улыбок, напрямую говорящей «ну пожа-а-алуйста?». Не было у него такого же блистательного, отточенного до совершенства умения умилять собой, как у Дотки, но по крайней мере он очень старался. Якок иррационально приподнял несуществующую бровь, в ответ на подобный хитрый трюк, едва ли заметив, что на щеках брата образовались крошечные милые ямочки возникшие от улыбки, — пожалуй вот это и стало началом неизбежного конца. Якок поджал губы, едва ли в силах сопротивляться, кажется он слишком любил эти маленькие особенности в Вакоке, складывающиеся в знакомый образ. Ну и пёс с ним, — решает он, не находя в себе сил и аргументов, чтобы отказать Вакоку. Якок изнемождённо вздыхает, отбросив собственные принципы и помахав им на прощанье ручкой, чего не может не заметить Вакок — лучезарно улыбаясь в ответ, в этот момент благодаря Якока взглядом, вовсе и без слов. — Ладно… Вновь. Вновь он позволяет ему всё, что он только захочет, вновь потакает его слабостям, идёт на поводу у этого мелкого бысстыдника, ставя крест на всех негласных нормах приличия. Несомненно он меняет Вакока, не в лучшую из сторон. Однако у Якока теплилась надежда, что это работает и в обратную сторону. Что ж, не может же это и вправду кончится чем-то действительно плохим, да? Вдоволь насытившись в клубе всевозможными коктейлями и тарой бутылей, ни одному, ни второму (на удивление), есть вовсе не хотелось, потому имел смысл сразу же направиться в спальню Якока, ведь было уже более чем позднее время. Разумеется перед этим хозяин дома успел переодеться в ванной, благо имея возможность запереться на щеколду от всяких извращенцев. Сбросив грязную одежду в корзину и переодевшись в пижаму, Якок на секунду помедлил, затем наплевав. На принятие душа, умытия лица или чистку зубов к тому моменту у полупьяного полуночника сил уже не хватало, да и честно говоря он едва ли вообще передвигался, желая поскорее со всем покончить. В ответ на вопросительный взгляд Вакока, он молча швырнул ему в лицо одну из своих старых футболок, которая оказалась длиннее, скрывая полностью его бёдра и не совсем по размеру, чем привычный свитер мультяшки. Искренне осчастливленный и взбудораженный возможностью поносить одежду Якока, Вакок даже запищал от счастья, крутясь перед зеркалом в ванной, что не мог не услышать старший Уорнер. Собирался ли после Вакока, Якок сжечь эту футболку и развеять прах на ветру? История умалчивает. В комнате было тихо и темно — воск в свечах давно потаял, лишь шорох простыней намекал на то, что оба наконец-то улеглись, благополучно поделив одеяло меж собой. Единственным источником цвета в спальне, являются голубые отблески кристаллов, подвешенных прямо над кроватью. Вакок блаженно растягивается на кровати звездой, наслаждаясь собственным положением. Повернув голову с широкой улыбкой на губах, он подмечает, что Якок отвернулся от него спиной, лицом к противоположной стене. Первым же желанием, вспыхнувшим в голове — было приобнять его сзади. Однако… Вакок быстро отказался от этой идеи. Кое-что омрачило его мысли. Да, он был глубоко воодушевлён предстоящей ночью, внутри него, словно алмаз в куче углей, блестела радостная искра от хотя бы возможности поспать рядом с Якоком. А о большем, признаться честно, он и думать боялся, после той неудачной брачной ночи. Брачной ночи, когда Вакок, тот самый любитель позабавиться, впервые за своё существование, действительно смутился близости с кем-либо, ретировавшись. И это чувство, обуявшего его с того самого момента, было ужасно противоречивым в корне своей сути. Конечно же Вакок страстно желал внимания, любви и секса с Якоком, вовсе не противясь этой идее. А с другой стороны… Что ж, всё казалось гораздо глубже, чем могло показаться на первый взгляд. А дело всё было в том гадком, отвратительно скребущемся и постоянно напоминающем о себе чувстве, закравшемся в его сердце, в ответ на внутренние сомнения. Он боялся. Боялся что его бросят, что последняя ступень станет концом — глубоко страшась того, что ему на самом деле не отвечают взаимностью. Отсюда и взялась почти собственническая ревность. Вакоку извечно всегда все отказывали, всегда были против идеи, иметь с ним что-то большее, чем просто одноразовая ночь плотских утех. Даже Дотке, изначально близкой к нему больше, чем кто-либо, была противна идея любить его, настолько, что под натиском попыток, она в конце концов возненавидела Вакока. Казалось, все вокруг него имели право на счастье… кроме самого Вакока. Его не любили по-настоящему. И действительно, кто же в здравом уме мог взаправду полюбить его? — с горечью, въедалось в голову раз за разом, одолевая словно безудержным штормом шаткую надежду, разрушая всё до основания. Он желал, но отчаянно боялся потерять всё, что он имел сейчас. Хвост сам собой поджался к лапам. Вакок сжал край одеяла, нервным обсессивным движением впиваясь когтями, поочерёдно перебирая пальцами, и пытаясь хоть сколь-нибудь отвлечься от беспокоящих его под ночь дурных мыслей. Это казалось непреодолимой задачей. Рвано вздохнув, он почувствовал, как ускоряется пульс и недостаёт воздуха в лёгких, словно тот резко сделался спёртым. Упадок сил бороться с мыслями, накрыл его всепоглощающей волной, заставив взгляд затуманиться. И тогда всё стало очевидно — он проиграл эту борьбу. В голове крутились навязчивые, горькие в своей сути вопросы. За что ему вообще такое, чем он выделился, что привлёк внимание Якока? А привлёк ли вообще? Не было ли это всё глупой игрой в любовь, лживой, прогнившей от самого начала до конца, глупой затянувшейся шуткой? Отчего Вакок так отчаянно пытался всеми силами съимитировать отношения? Зачем свадьба, зачем встречи, зачем всё это, что он пытался себе доказать, когда всё итак очевидно? В мыслях, Вакок уже считал дни до того, как скоро Якок возненавидит его за попытки, точно также, как и Дотка. А если вдруг действительно возненавидит? Что потом? Опять всё сначала? Вакока, на самом деле, уже до омерзения тошнило от всех этих безнадёжных попыток. Якок сквозь полусон почувствовал, как подёрнулись, навострившись его уши, уловив подозрительный звук за его спиной; старший недоверчиво приоткрыл глаза, прислушиваясь к ночной тишине, воцарившейся в комнате. От Вакока он мог ожидать чего угодно, даже худшую из всех догадок, но- … Всхлип? Стоп, что? Просто быть не может. Не веря собственным ушам, Якок с широко распахнутыми в недоумении глазами, чувствуя, как сон снимает словно рукой, вновь прислушался, надеясь, что ему просто это послышалось. И действительно, спустя какое-то время он услышал повторившийся, звенящий в полутьме приглушённый всхлип, словно тот отчаянно пытались скрыть, оставив незамеченным. Осознание ярко озарило его, не оставив ни единого сомнения по поводу источника шума. И тогда время беспокоиться наступило для Якока, ибо видеть Вакока по-настоящему плачущим без видимой на то причины, было что-то в разы серьёзнее, чем обычная игра в молчанку. Что именно довело его до слёз, оставалось для старшего Уорнера невдомёк. Да, бывали времена, когда он сам выплакивал собственные проблемы и стресс в подушку, но почему сейчас, что могло вообще произойти, если всё было хорошо, когда они ложились спать? — Вакок? Ты плачешь?.. Резко всё заглохло, Якоку даже показалось, что на мгновенье он полностью оглох, сам забыв как дышать. Напряжённая тишина повисла в воздухе, давя на восприятие Якока, заставляя его только пуще беспокоиться за ментальное здоровье брата. Даваясь слезами, Вакок затаил дыхание, изо всех сил подавляя возникающие в горле всхлипы — стыдливо сощурившись, из-за того, что его поймали. Крепко стиснутая в руках подушка под его щекой, пропиталась слезами, кажется почти насквозь, сырая и влажная. В этот момент ему до скрипа в зубах хотелось просто взять и исчезнуть. — Н-не правда… Слышится в тишине комнаты спустя мгновенье. Приглушённый шёпот Вакока давится на первой букве. Он отчаянно молится, что Якок поверит в эту глупую неправдоподобную, от слова совсем, ложь. И поверил бы, если бы его действительно не волновало его состояние, он бы без проблем принял эту пустую отговорку как истину, продолжив собственный самозабвенный сон. Но вопреки мнению Вакока, это было вовсе не так. — Что случилось? Тон голоса Якока кажется необычно мягким, таким заботливым — в конце концов, будучи старшим братом всю свою жизнь, он действительно знает как быть обходительным. Вакоку приходится закусить губу, чтобы в этот же момент не выдать все правдивые мысли, лежащие невыносимо тяжёлым грузом на его плечах. — Я не плачу… Насупленно бубнит себе под нос Вакок со слезами на глазах, желая отвернуться, но не в состоянии двинуться. Голос его звучит оборонительно, так, словно он не хочет, чтобы его беспокоили, хотя сам отчаянно жаждет помощи. Во тьме слышится приглушённый шорох; пружины скрипят, а кровать пошатывается, когда Якок приподнимается, поворачиваясь на другой бок, лицом к Вакоку. Младший даже может теперь ощутить тепло дыхания, исходящего от него, лёгкий запах спиртного и травки. Вакок едва ли испуганно не отшатывается, когда ощущает чужое прикосновение к своей щеке. В его глазах читается безмолвное недоумение, отблески которого едва ли видит во тьме Якок. Скользящее прикосновение, тормошащее его пухлую влажную от слёз щёку, останавливается, а затем будто бы пытается вытереть остатки слёз. — А говорил не плачешь. Шепчет, по-доброму усмехаясь Якок, близко-близко, опаляя дыханием холодный нос ошарашенного Вакока. Поджав губы, однако вовсе не отстранившись, младший стыдливо прячет мордаху в подушку, чувствуя сместившуюся на затылок руку брата. Вакоку хочется тщетно оправдаться, хоть как-то защититься, однако он знает наверняка, что эти попытки заранее обречены на провал. Боль тяготит, распирает изнутри, словно стремясь разорвав его душу в клочья, вырваться наружу. И он больше не в силах держать это чувство под контролем. В последний раз издав одинокий безнадёжный всхлип, он решается просто отдаться моменту, наплевав на последствия. Ведь он всегда так делает. Уже в следующую секунду его мордаха зарывается не в сырую холодную подушку, а в тёплую ткань пижамной рубашки Якока, жаждуще тыкаясь то в ключицу, то в плечо. Жмуриться, стискивая зубы, словно беспомощный котёнок подле мамы. Старший Уорнер, усаживая их обоих в более удобную сидячую позу, понимающе нашёптывает успокаивающие слова, обвивая его спину и мягко приобнимая — мягкость, которая мгновенно заставляет глаза Вакока вновь заслезиться, когда что-то внутри до боли надламывается. Младшему так отчаянно хочется излить дышу, облегчить эту ношу, хотя бы через слёзы. Якок не против, он просто сохраняет безмолвную тишину, пока Вакок, выплакивает последние остатки изнемождённых слёз у него на плече. Бережно приобнимая, он растирает его спину, задевая складки старой футболки. Якок позволяет, просто потому что знает, что сейчас брату это необходимо. Так проходят то ли минуты, то ли часы — столь время теряет ценность; в конце концов Вакок, восстановив самообладание, будучи в эмоциональном упадке, искренне желает узнать ответ лишь на один единственный вопрос. Вопрос, который никак не покидает его голову с того самого момента, когда Вакок наконец осознал свои истинные чувства к старшему Уорнеру. Вопрос, который он столько раз пытался озвучить вслух, тщетно перебирая в голове возможные сценарии исхода. И вот сейчас перед ним стоял тот самый выбор. Выбор без выбора, ведь эмоциональность момента и алкоголь, не полностью выветрившийся из чернил, решили за него всё заранее — без спроса развязали язык, заставляя быть предельно честным перед самим с собой и мужем. — …Якок ты ведь меня любишь?.. Смысл сказанной фразы запоздало доходит до затуманенной головы Якока, убаюкивающего Вакока на своём плече. И тогда приходит осознание — выстреливает в голову, подобно пули из пистолета. Так вот в чём дело — вот она причина. В этот момент Якоку хочется пнуть себя, пнуть за то, что он каким-то образом заставил Вакока думать обратное, что не заметил навязчиво-тревожное поведение брата. Сколько же слёз было пролито за всё то время, пока он оставался в неведении? Как же крупно он облажался. Якок сглатывает нервный ком, чувствуя, как пересыхает во рту. — Ты сомневаешься в этом? Осторожно, мягко интересуется он, не скрывая неподдельное сочувствие в тоне своего хриплого голоса. Вакок смятённо, слегка отстраняется от Якока, пряча тремор и взгляд в очертаниях складок мятого одеяла, в процессе отброшенного в сторону. Однако врать он уже просто не может, не сейчас, когда он уже поднял эту тему. — Да-… нет-… Я уже ничего не знаю… Горько признаётся Вакок, чувствуя, как дрожит его голос, полный страха, услышать от Якока самый неприглядный, но правдивый ответ. Уголки его губ подрагивают, когда старший Уорнер сочувственно улыбается, чувствуя, как разбивается его сердце, от столь отчаявшегося ответа. Это заставляет всё внутри болеть, действительно задумываясь о природе их отношений; любил ли Якок на самом деле Вакока? Ведь любовь эта, казалось, вспыхнула из ничего. Но нет. Что-то было. Что-то читаемое лишь между строк. Поначалу это вызывало ужасный, спутанный словно клубок мыслей, резонанс в голове Якока. Будучи всю жизнь старшим братом, он просто не мог никак иначе смотреть на Вакока. Всё его кокетливое поведение по отношению к нему — вводило в ступор, казалось таким чертовски неправильным, до ужаса непривычным, аморальным. В сути своей, ему казалось действительно диким, влюбляться в кого-то, обескураживающе похожего на брата. В представлении Якока была чёткая, не переходящая рамки граница. Два разных, совершенно несовместимых чувства — родственного и романтического, которые ни в коем случае не должны были смешиваться. И в их отношениях, именно младший был тем, кто и довёл их отношения до точки невозврата — главным сподвижником многих событий. Он часто устраивал им встречи в самых разных местах, будучи кажется действительно заинтересованным в них; был забавным, мог поддержать любой разговор, пусть и был тем ещё извращенцем. И несмотря на отталкивающее местами поведение, Якок действительно симпатизировал ему, просто за то, кем он является. Что ж, в конце концов что-то пошло не так. Граница, совсем незаметно и потихоньку, начинала стираться. Начинала приобретать совсем иную природу отношений. День за днём, проведённым бок о бок с ним, из небольшой симпатии к этому глупенькому бесстыднику, взрастилась настоящая связь, крепчавшая с каждой памятной встречей, приносящей множество воспоминаний. Поначалу Якок принимал это как должное, но со временем, каждая подобная посиделка вместе, приносила собой глубокое чувство удовлетворения, настоящего кратковременного счастья. Он просто слишком привязался. Перестал видеть мнимую неправильность и существенные недостатки в характере Вакока. Готов был простить ему всё на свете, лишь бы вновь увидеть эту милую, знакомую улыбку и услышать эти глупые пошлые шутки, день без которых, казался пустым и безжизненным. Появившись в его жизни, Вакок несомненно заполонил собою всю пустоту, поселившуюся в сердце Якока, восполнил забытую, столь необходимую потребность в том, чтобы быть любимым и любить, чувствовать себя по-настоящему нужным. Что-то, ныне столь же необходимое, словно воздух. Ответ был на поверхности. Вакок недоумённо переводит взгляд на старшего, когда его пальцы приподнимают его под подбородок, заставляя взглянуть на себя, пусть он и видит лишь слабые очертания его лица. Очертания, в которых читается лёгкая непринуждённая улыбка, коей он улыбался сотню раз до этого. — Ну конечно же я люблю тебя, дурачок. Его голос в тишине тягучий, словно карамель, сладкий и успокаивающий. Слегка наклоняясь, Якок вовлекает его в тёплый, полный неподдельной искренности поцелуй, — первый поцелуй с момента их встречи, который он действительно от всего сердца хочет подарить Вакоку. Не по долгу, а по собственному желанию. Застыв на мгновенье, младший чувствует, как в его горле бьётся сердце. Как мир переворачивается с ног на голову, будто эти несколько простых слов, возможны были действительно изменить многое. И они меняют. Просто потому что Вакок верит, действительно верит в этот самый момент. Его душу стремительным вихрем обуевает настоящее искреннее счастье, от реальности взаимности, на которую он мог надеяться только в мечтах. Того, во что он успел потерять надежду. Может быть это сон? Точно сладкий сон, который Вакок просто не хочет, чтобы когда-либо кончался. Отвечая на поцелуй, он зарывается пальцами в пушистый смоляной мех на щеках брата, притягивает ближе к себе. Хвост Вакока яростно рассекает воздух за его спиной, словно у щенка, разгоняя по телу горячее, всеобъемлющее чувство искренней радости. Настолько сильной, что в уголках глаз у него выступают крошечные жемчужины слёз. Чувствуя впервые настолько яркую эмоциональную отдачу, Вакок едва ли не забывает как дышать, когда спустя минуту с влажным чмоком отстраняется от Якока, пытаясь набрать столь необходимый воздух, застрявший в его горле где-то на перепутье. Голова кружится, резко становится невыносимо жарко. Даже в полутьме, Якок отчётливо мог видеть на извечно молочного оттенка мордахе Вакока — тёмный румянец, покрывающий его пухлые очаровательные щёчки. Не сдержавшись, он проводит большим пальцем по разгорячённой пушистости, любуясь с пляшущими в глазах искрами, забывшим как дышать Вакоком. Несомненно, он видел его румяное лицо и раньше, множество раз до этого, но сейчас… чёрт возьми, сейчас определённо что-то поменялось. Что-то, что просто не мог объяснить Якок, в тот самый момент, когда вновь беспардонно потянулся украсть поцелуй Вакока. На сей раз он не вышел таким же тёплым и любящим, ох нет; было в нём что-то хаотичное, что-то до боли жадное и глубоко первобытное. Что-то, заставляющее пульс в висках разогнаться с бешенной скоростью, отбивая всякое рациональное мышление и желание как-либо разрывать контакт. Вакок несомненно был крайне неряшлив в поцелуях, но это не отторгало — лишь наоборот, заставляло Якока хотеть целовать его больше, наслаждаясь этой очаровательной пылкой неопытностью. От Якока до одури пахло травкой, этим свойственным ему и лишь ему запахом, любимым Вакоком до дрожи. Он кружил голову, заставлял впиваться в губы Якока крепче и напористее, ёрзая и хватаясь за его шею, оставляя под коленями смятую до морщин простыню. И тогда происходит непоправимое. Вакок приглушённо стонет от боли, чувствуя как его нижняя губа увлажняется от чернил после укуса — самого первого из неисчислимой череды укусов, которым его вознаградит Якок в порыве страсти. Отшатываясь от Вакока, словно от удара током, старший обеспокоенно вглядывается в полутьму, освещаемую лишь отблесками кристаллов. — Прости… тебе больно? С неподдельной эмпатией, интересуется Якок, пытаясь установить рамки дозволенного. В качестве извинительного жеста, он осторожно, медленно слизывает набежавшие, впитавшиеся в мех на подбородке чёрные капли, чувствуя на языке солёную горькость. Что-то в этот момент идёт не так. Вздрагивая, Вакок яростнее краснеет, ощущая по-мазохистки приятное трение о рану, словно раззадоривая уже вспыхнувшую боль, чем-то тягуче удовольственным. Непреднамеренно облизывая следом собственное повреждение, он чувствует, как задыхается. — Нет, я-… мне очень даже… понравилось. Поспешно признаётся Вакок в сокровенном, сбивчивым шёпотом. Подобное признание оставляет за собой тишину, которая перебивается лишь усмешкой Якока, почти лукавой — как кажется Вакоку в тот момент. Старший, обхватывая его плечи, приближается мордахой, игриво оттягивая саднящую от боли губу Вакока, прикусывает, заставляя его издать повторный приглушённый стон. Бесстыдно дразнит, раззадоривает извращённое желание. Не в силах терпеть сладострастную пытку, Вакок подаётся вперёд, затыкая его ещё одним настойчивым поцелуем, прижимаясь к нему всем разгорячённым до предела телом, стискивая в объятиях. Якок с готовностью отвечает, углубляя поцелуй, наслаждаясь каждой секундой этой маленькой страстной вседозволенности. Всё это — чрезмерно приятно, для обострённой чувствительности младшего, для которого происходящее сейчас, было всегда одной из самых желанных влажных фантазий. И Якок просто не в силах проигнорировать. Чувствуя пульсирующее горячее трение на своём животе, каждый раз, когда Вакок ёрзает, Якок вдруг разрывает поцелуй, сталкиваясь лбом ко лбу с ним. Резко, без предупреждения. Спутанная, с торчащими выбившимися из причёски волосами чёлка старшего, припадает к его лицу в тот самый момент, словно намеренно скрывая за собой довольную кошачью улыбку. — Ммм~ Я вижу тебе даже слишком понравилось. Мурлычит приглушённо Якок, слегка поддразнивая. Взгляд его знакомых полуприкрытых глаз греет душу, пока младшего вдруг резко не осеняет смысл сказанных слов. Чёрт возьми. Он понял. Вакок широко распахивает глаза, дёргано отодвигаясь прочь, шарахаясь, словно от огня, путаясь в складках простыни и с колен падая назад на задницу. Патологическая боязнь близости с Якоком, заставила его попятиться прочь, избегая. Он подсознательно не хотел, чтобы всё так быстро кончилось. Вакок только-только обрёл взаимность, которую изо всех сил теперь боялся потерять. Он рвано дышит, мгновенно натягивая низ достаточно длинной футболки, прижимая зажатый меж пальцев край прямо к кровати, скрывая собственный позор, чувствуя, словно прямо здесь и сейчас точно готов провалиться под землю от стыда. Всё не должно было так получится, — просто не должно. Однако, к своему величайшему сожалению, он решительно ничего не мог с собой поделать, не мог перестать желать, не мог перестать хотеть — ведь это было то, как он устроен. Стиснув зубы, почти до болезненного скрипа, Вакок бросил пристыженный взгляд на недоумевающего брата, поджав губы. — Извини, я не хоте-… — Ох-х, всё хорошо, тебе не стоило. С глубоким пониманием в голосе, прерывает его Якок. Вакок и не замечает, как старший берёт его руки в свои, от чего край футболки задирается, вновь ничего не скрывая. Вакок не в силах сопротивляться теплоте его рук, лишь стыдливо избегает пересечений взгляда в полутьме, словно трусливый щенок. Согревая руки Вакока в своих, он поглаживает большим пальцем линию его ладони, почти успокаивающе. Почти заставляя Вакока действительно верить, что всё будет хорошо. Сглатывая, младший отчаянно смотрит в глаза Якока, предпринимая последнюю попытку, остановить всё это — прекратить испытывать его. Однако безмолвные мольбы прерываются заботливым, ставшим уже таким родным, шёпотом. — Могу ли я?.. Вакок чувствует, как вновь теряет возможность дышать. Что-то внутри подло скребётся, заставляя трещать по швам все убеждения, оставляя после себя неизгладимый опечаток. Если переступить эту черту, всё больше никогда не будет прежним — всё координально поменяется, готов ли он вообще к таким серьёзным, имеющим риск изменениям? Аргх, да и чёрт с ним. Натужно сглатывая горечь, скопившуюся во рту, Вакок с немигающим взглядом, уставившимся прямо на брата, неторопливо кивает. Назад пути больше нет. Тёплая улыбка трогает губы Якока, когда он слегка чмокает мужа в нос в успокоительном, заботливом жесте, как бы говорящем «всё будет хорошо». И он верит, как всегда верит. Отпуская Вакока, руки плавно смещаются на его пухлые бёдра, зарываясь пальцами в короткий мех, заставляя футболку ещё больше задраться, теперь не скрывая решительно ничего. Воздух в комнате накаляется, раскочегаривается до красна с каждой секундой, словно в сауне, опаляя щёки обоих горячим румянцем. Прикосновения к меху покалывающие, заставляющие затаить дыхание, боясь самого того чувства предвкушения, которое возникло у Вакока столь некстати. Сердце бешено колотиться, словно загнанная в клетку птица, отчего он просто не в состоянии ровно дышать. Обводя очаровательную пушистую припухлость бёдер, Якок почти чувствует как перехватывает дыхание; конечно он уже гладил его и до этого, но именно сейчас это кажется таким до боли интимным моментом. Столь новым и будоражущим, — но не менее от того желанным. Вороша всклоченный мех, одна из его рук останавливается на линии бедра, придерживая, а вторая находит место между лап младшего. Встреченный неожиданной твёрдостью, удивлённый Якок, — слегка оторопевает, чувствуя, как жар пригревает щёки. Возвращая самообладание, в попытках поставить его выше смущения, он неторопливо облизывает собственную ладонь, пробно проводя рукой, что тут же мгновенно выбивает с губ брата обрывчатый вздох. И с этого самого момента, старшему хочется услышать от него ещё больше. Рука Якока, такая тёплая и до дрожи приятная, растирает его чувствительную длину, заставляя младшего млеть при каждом ловком, смазанном движении. Подобный кайф и рядом не стоял с самоудовлетворением. Тот факт, что именно Якок делал это, было совершенно иным уровнем блаженством — не просто плотским, чем-то глубоко эмоциональным. Иррационально подаваясь тазом вперёд, Вакок цепляется за спину Якока, едва ли не выпуская когти, чувствуя сводящие с ума наэлектризованные уколы, проходящие по всему его телу. Уколы, заставляющие жаждуще вжиматься носом в плечо брата, приглушённо хныча от удовольствия. Он всегда был слишком чувствительным. Вязкая дымка животного желания затуманивает голову, выбивает из головы все мысли, — и когда Якок вдруг, всего за пару мгновений, усаживает его на край кровати, Вакок вовсе поначалу и не осознаёт, что за этим последует дальше. Лишь когда он припадает на колени к полу, притягивая за бёдра Вакока ближе к краю кровати, в его голову приходит пугающая мысль. Обжигающее дыхание Якока опаляет тёмную разгорячённую плоть, оставляет за собой множество крошечных мурашек, пронизывающих тело насквозь. Волнение заставляет Вакока мелко дрожать и закусывая раненную губу, рвано вздымать грудь от отдалённого, затерянного к тому моменту чувства страха. В этот момент всё словно застывает в предвкушении. Через мгновенье, его бархатный язык, дразнящий чувствительный кончик, слизывает крошечную жемчужинку предъэякулята, размазывая её вместе со слюной по длине. Якок обращается так деликатно, бережно покрывая каждый дюйм — заставляя всё внутри трепещать от несоизмеримого наслаждения. Пара капель стекает вниз, пачкая простыню подле Вакока, оставляя тёмные пятна. Вакок полуприкрытым из-за удовольствия, отчаянным взглядом, вожделенно смотрит сверху вниз на то, как Якок пробно вбирает его член, с осторожностью, минуя зубы. Просто восхитительное зрелище. Если глаза и являются отражением души — он точно законченный извращенец. Прикрыв подведённые карандашом глаза, Якок, чувствуя тычок в заднюю стенку горла, с удивлением подмечает, что пусть эти несчастные восемь сантиметров и кажутся такими маленькими — для его рта это наиболее оптимальная длина, чтобы случайно не вызвать рвотный рефлекс. Крошечная, но такая успокаивающая, для его полупьяной головы деталь. Рот Якока горячий и влажный; ужасно податливый, когда он неторопливо ласкает им Вакока, ритмично покачивая головой то в зад, то вперёд. Хлюпающий, мокрый звук раздаётся каждый раз, когда он оказывается впритык, после чего резко сдаёт назад, к самому кончику, начиная сначала, с ещё большей пылкостью. Не в силах более сдерживаться, Вакок сдавленно стонет, — давая брату именно то, что он хотел услышать с самого начала. Горячее, всеобъемлющее чувство удовольствия, мучает его одной, из самых невыносимо сладострастных пыток. Это ощутимо сводит с ума; заставляет часто по-собачьи дышать, с высунутым изо рта языком, пиная дрожащей от судорог лапой воздух. Чёрт возьми, в этом Якок действительно хорош. Пожалуй даже слишком, для его чрезмерно высокого порога чувствительности. На периферии забвенной неги, ощущая скорое приближение оргазма, он зарывается дрожащими пальцами в мех на затылке брата, безбожно, словно одержимый, ломано шепча лишь одно единственное имя, столь сладко срывающееся с его губ. — Як-кок… Якок… Я-я-якок-!..~ Младший до ощутимой боли прикусывает язык, чтобы резко не взвыть. Накатывающая, мощнейшая дрожь наслаждения, пробирающая его тело до костей, стремительно накрывает Вакока с головой, достигая своего ярчайшего пика, вынуждая сложиться пополам от удовольственных спазмов, скручивающих его тело. Кажется, будто на мгновенье у него перед глазами белеет от искр, словно он вот-вот потеряет сознание. Якок давясь, резко чувствует лёгкий приступ удушья, когда в порыве страсти, Вакок притягивает его за голову ближе, чем стоило бы. Уголки глаз слезятся, старший болезненно жмурится, стараясь справиться и проглотить. Когти Якока крепко вцепляются в пушистые бёдра брата, царапая сквозь тонкий слой меха, оставляя блестящие чёрные полосы. По его подбородку, минуя кривую линию губ, орошая смуглую шерсть, стекает пара белых капель, ударяясь об пол. Спустя мгновенье, Якок отстраняется, заходясь шумным кашлем, с его губ тянется липкая ниточка, которую он спешно утирает ребром ладони. Уши Вакока навостряются, на замену умиротворению, приходит страх, когда он вдруг осознаёт, что именно только что натворил. Стыд за содеянную фривольность, ударяет, словно пощёчиной по лицу. Подрываясь с места, младший с взглядом виноватых глаз, помогает Якоку встать с колен, придерживая его под руку. Горбясь на кровати, Якок, чувствуя привкус кисло-солёного на языке, откашливается, ощущая першение в горле. — В-всё нормально. Заверяет Якок, едва ли избавившись от ненужной мокроты, замечая, что кажется Вакок чувствует себя в ответе за это. Когда он поворачиваются со снисходительной улыбкой на губах, младший отчётливо видит в полутьме странный блеск в уголках глаз. Это заставляет что-то внутри него надтреснуть от вины, испытывая невероятной силы стыд. Садясь на лапы, Вакок берёт лицо Якока в ладони, нежно утирая с его глаз выступившие бисеринки слёз. Якок щурится, прикрывая то один, то другой глаз, когда он осторожно делает это. Решив оценить общую картину и отдалившись, Вакок ойкает. Разводы чёрного виднеются на мехе Якока в уголках его тёмных глаз и тогда Вакок понимает, что случайно испортил его стрелки, которые те не смыл перед сном, как делает обычно. — Кажется я размазал… Стыдливо признаётся шёпотом Вакоком, сочувственно понижая голос. Якок нисколько не возмущаясь — лишь понимающе кивает, безмолвно имея ввиду под этим «ничего страшного». Младший переглядывается с ним, стремясь удосужиться, что всё точно хорошо. В ответ, Якок слабо улыбается, продолжая слегка щуриться. Это почти успокаивает, утихомиривает резкий скачок страха. Вакок неожиданно подаётся вперёд, сбивая равновесие объятием, в которое вложено больше, чем просто немое раскаянье. Оба брата плюхаются на подушки, в очередной раз сминая итак видавшую жизнь простынь. Лёгкий, почти невесомый извинительный поцелуй в щёку Якока, заставляет его усмехнувшись от умиления, приобнять младшего в ответ. Счастье, отошедшее на второй план из-за страсти, тихонечко убаюкивает — навевает лёгкую дымку сна, тепло укутывающую словно тёплое одеяло. Вакок, извечно любивший перед сном перекидывать лапу через него, не стал лишать себя привычки и на сей раз. Внутренняя сторона бедра натыкается через пижамные штаны старшего на что-то странное. Лёгкая твёрдость, которую по всей видимости, приобрёл Якок в гуще событий и отчего-то, на удивление, промолчал об этом. Осознание заставляет Вакока открыть глаза и затаить взгляд, — Якок, в отличие от него, вовсе не получил должной разрядки. Это было просто непростительно несправедливым, по отношению к нему. Чувствуя немеющую тяжесть на своих бёдрах, Якок недоумённо приоткрывает глаза, всего немного, видя перед собой снизу вверх, сидящего на нём Вакока, оперевшего руки на его торсе. — Ты чего… С придыханием, сконфуженно шепчет он, почти чувствуя, как бьющееся сердце поднимается к горлу. На губах младшего в полутьме играет лёгкая, почти застенчивая улыбка, вкупе с очаровательным тёмным румянцем на пушистых растрепленых щёчках. Именно сейчас вид Вакока, сидящего на нём сверху, в таком состоянии, кажется Якоку ужасно смущающим. — Дашь мне кое-что попробовать? Приглушённо спрашивает Вакок шёпотом, оставляя за собой лижущую россыпь мурашек, проходящую вдоль позвоночника. Его взгляд угольных глаз с отблеском синих вкрапленок так открыт, настолько преисполнен надеждой, — что оторопевший Якок просто не в силах отказать ему. Он запоздало, неуверенно кивает, перебирая в голове постыдные варианты. Никогда прежде, Вакоку не разрешали подобного — извечно грубо подминали под себя, лишая возможности даже двигаться. Тот факт, что Якок достаточно доверяет ему, заставляет всё внутри наполниться щемящей нежностью, демонстрируя на губах младшего любящую улыбку и счастливый прищур. Теперь он точно не в праве подвести его. Опустив взгляд, почти смущённо, Вакок слегка приподнимается на коленях, уперевшись мысами лап в складки простыни. Не в силах отвести взгляд, Якок вздрагивает от выбивающего воздух из лёгких скольжения, которое дарит ему брат, чувственно трясь о его бёдра, задевая жаждущую твёрдость. И тогда дыхание сбивается окончательно, словно безмолвный приговор. Вакок почти ощутимо чувствует, как пропитывается предъэякулятом ткань пижамных штанов старшего, из-за чего пачкается его собственный мех, — но он вовсе не против, будучи глубоко польщённый подобной реакцией. Разумеется, Якок не имел столь же ярко выраженную чувствительность, растеряв её со временем, однако его рваное дыхание и залившееся румянцем, покрасневшая мордочка, говорили за него всё более чем доходчиво. Раззадорив, Вакок слегка подаётся назад, ближе к его лапам. В полутьме, освещаемой лишь отблесками кристаллов, отчётливо виднеется шероховатая выпуклость на серых пижамных штанах. Этот вид заставляет Вакока залиться краской, предвкушая. Штаны в этой картине — явно будут лишние, немного погодя, решает он, протягивая дрогнувшие на пол пути руки к плотной резинке на талии. В тишине, нарушаемой лишь сбивчивым дыханием, отчётливо слышится шорох ткани, когда Вакок стягивает их до колен, заворожённо поднимая взгляд. Отблеск в его глазах дрожит, когда Вакок пробно обхватывает его пульсирующий член, с трепетом обнаруживая, что он едва ли помещается в руку. Несомненно, в силу собственного роста, Якок имел весьма внушительные для младшего габариты; однако это нисколько не отпугивало Вакока, даже наоборот, заставляло томно прикусить саднящую губу, чувствуя набежавшую слюну. Тоненькая, прозрачная ниточка бисером повисает меж губ, капая прямо на кончик. С отчётливой жадностью в тёмных глазах, с замиранием сердца, Вакок растирает её ладонью и ведёт дальше, по всей длине, делая её липкой и разгорячённой, повторяя это движение раз за разом. Работа его руки смазанная, слегка неряшливая и оттого, ещё более заводящая. Продолжая растирать, слегка наклоняясь, младший высовывает свой тёмный язык, широко проводя им, покрывая слюной каждый сантиметр. Не в силах сдерживать приглушённый стоны, Якок едва ли в силах держать глаза полуоткрытыми — просто чтобы видеть перед собой эту восхитительную картину того, как брат делает ему приятно. Однако самому Вакоку хотелось намного большего. Осознание того, что именно происходит, — не сразу доходит до Якока, когда вдруг столь желанные действия прерываются и чувствуется возня. Оторопев, чувствуя, как останавливается сердце, он вдруг видит, как стоя на коленях, Вакок завис всего в нескольких сантиметрах от кончика, выравнивая длину рукой. В голову приходит неожиданная догадка. — Т-ты хочешь?.. — А ты?.. Мгновенно переспрашивает Вакок затаённым от частоты биения пульса дыханием. Он переглядывается с ошарашенным Якоком, ища в его взгляде правильность собственного решения, видя даже за пеленой забвенного возбуждения, бесконечную заботу и беспокойство о комфорте брата. Спустя мгновенье, длившееся словно целую вечность, Якок слегка ободряюще улыбается, лишь желая, чтобы он был аккуратен. Ответ так и не озвучивается, застывая в воздухе безмолвной, очевидной обоим просьбой продолжать. Вакок медленно опускается, проталкиваясь до середины, упираясь руками в его торс, испуская рваный вздох. С непривычки, не имея секса уже несколько месяцев, для кого-то вроде Якока — он оказывается чрезмерно узок. Вакок понимает это ровно в тот момент, когда его настигает тянущая боль и он едва ли не складывается пополам, подавляя стиснутыми зубами утробный вой. В уголках его глаз наворачиваются краплинки слёз, которые он поспешно смаргивает, пытаясь не выдавать собственный дискомфорт перед братом. Однако подобная реакция просто не могла обойти стороной Якока, чьи губы складываются в кривую линию. — Может не на- — Всё х-хорошо… мне просто… нужно п-привыкнуть… Мгновенно перебивает его Вакок, тяжело хватая ртом воздух. Его хвост даже перестаёт биться из стороны в сторону, как делает обычно, застыв в воздухе, словно замороженный, боясь пошевелиться. Глубоко обеспокоенный Якок перемещает ладони с кровати под его футболку, на пухлые бока мультяшки, зарываясь пальцами в короткий мех, словно бережно придерживая его, словно говоря «можешь не спешить». Вакок торопливо кивает, напряжённо сглатывая застрявший в горле ком, не позволяющий издать ни одного звука. Прикосновения Якока кажутся такими успокаивающими, глубоко заботливыми. Казалось, в подобной скованной позиции проходит не меньше пары минут. Во много благодаря поддержке старшего, постепенно Вакок расслабляется и боль отходит на второй план, пусть и не пропадая до конца. Это даёт Вакоку сил, чтобы попытаться сделать пробный толчок. Теперь, когда первоначальный дискомфорт от неожиданной растяжки поутих, ему становится намного проще наслаждаться. Вакок благодарит Всевышнего за то, что не забыл хорошенько смазать Якока, — каким бы богохульством это не прозвучало. Плавное, скользящее движение бёдер, насаживающихся на длину и обратно, к самому кончику, выбивает из обоих приглушённые, почти синхронные стоны. Чёртова температура, на пару градусов выше чем у него самого, — изнутри Вакок такой сводяще с ума горячий, когда двигается на нём, что заставляет чувствовать невыносимый жар во всём теле. Вакок столь до жадного крепко сжимает Якока, раскачиваясь, что он просто не в силах терпеть. Якок жмурится, приглушённо скуля от бесконтрольного удовольствия, впиваясь пальцами в мягкие бока брата. Вакок часто поверхностно дышит, чувствуя, как кончик толкается изнутри прямо в столь жаждущую эрогенную зону, вызывая россыпь наэлектризованных мурашек по всему телу. Хвост бешено рассекает воздух позади, пока с каждым повтором, Вакок набирает всё больший и больший темп, входя в раж. Липкая слюна, смешанная с предъэякулятом, пачкает тёмный мех Якока каждый раз, когда Вакок насаживается до упора, издавая ужасно неприличные шлепки. Шлепки, которые кажется, всё больше и больше заводят обоих, звуча словно услада для ушей, раскаляя страсть пуще. Сейчас для них существует лишь этот до ужаса горячий момент. Отчаянно упираясь ладоням о торс старшего и двигаясь, Вакок остро чувствует наслаждение, вперемешку с искреним счастьем. Два совершенно разных, никогда не смешивающихся для него, фактора плотского и эмоционального, — вкупе вызывающих невероятно насыщенный коктейль, заставляющий терять голову. Кровать дёргано шатается, безбожно скрипя от активности на ней. Наперебой раздаётся хриплое рваное дыхание, вперемешку с приглушёнными стонами, которые с каждой секундой, становятся всё явнее и отчётливее. Жар ситуации заставляет бездумно наслаждаться каждой секундой. Только здесь и сейчас. Головокружительная, обжигающая волна пробирает каждую клеточку тела, когда Якок стискивая зубы, ломано выгибается в спине, с силой толкаясь навстречу. В порыве испепеляющей без остатка страсти, старший подхватывает брата за пухлые бёдра, заставляя того хныкать от колкости саднящих ран, которые ещё не так давно Якок оставил на нём. Всё вокруг будто бы замирает на мгновенье. Тянущее чувство переполненности наполняет Вакока, принося сладострастную истому, вперемешку с почти по-мазохистки приятной растяжённостью. Дыхание младшего рвано опаляет воздух. Это длится словно целую вечность. Пылкость лениво сменяется покалывающим чувством насыщенности, глубоким чувством удовлетворения; только тогда судорога отпускает поясницу Якока и он устало плюхается обратно на кровать. Его грудь вздымается, не в силах набрать достаточное количество воздуха, пальцы, измазанные чернилами, отпускают бёдра мужа, безвольно свешиваясь по бокам. Горячая, вязкая струйка, минуя плоть, стекает по краю пушистого бедра старшего, скапливаясь белой лужицей, пачкая скомканную простынь под ними. До ужаса взъерошенные и уставшие, они безмолвно переводят дух в тишине, иступлёно глядя куда-то мимо друг-друга, не в силах уже даже думать о чём-либо. Чувствуя непреодолимую усталость, Вакок, на едва ли держащих его дрожащих коленях, приподнимается, шатаясь. По внутренним сторонам его бёдер, орошая тёмную шерсть, ползут белые полосы — игнорируя их, Вакок плюхается на кровать, едва ли находя силы, подползти к выдохшемуся брату. Слабая, отдалённая боль и странное чувство опустошённости, терзают тело Вакока — однако ему уже всё равно, ибо сонливость и желание обнять Якока, в сто крат превосходят эти незначительные ощущения. Якок лениво тянет руки, чисто по инерции приобнимая младшего, чувствуя ответное тепло. Глядя на их состояние, им обоим не помешало бы принять душ, но кого это вообще сейчас волнует? Тёплое, приятное обоим умиротворение, накрывает их с головой, заставляя сонно, слегка рассеянно улыбнуться, украдкой ловя затуманенные дымкой взгляды друг-друга, словно те были пьяны, — однако то было опьянение совершенно иного рода. Что-то куда более приятное, глубоко эмоциональное. Носом утыкаясь в ключицу брата, Вакок уже перед собой толком ничего и не видит, чувствуя настолько сильное истощение, что то затуманивает его взор полностью. Прижимая к себе Якока, чувствуя теплоту его дыхания на своём пушистом ухе и слыша его размеренный стук сердца, в голову приходит последняя, ускользающая в недры сна мысль. Была ли эта мысль выражением любви или благодарности? Что ж, никто теперь наверняка и не узнает.Ммм несоизмеримый кайф
23 ноября 2023 г. в 10:59
Примечания:
Упаси боже......
Луну заволокла густая чернота, не позволяя ни единому отблеску звёзд пробиться на землю; свет в окнах давно погас — ведь несколько мгновений тому назад, на часах стукнуло три ночи.
Ржавые, местами уже почерневшие сухие листья, срывались под потоком необузданного ветра, с едва ли слышным шорохом падая во тьму студёной черноты. Хаотично, куда-то меж одиноко возвышавшихся над асфальтированными тропами фонарей, чей холодный свет безжизненно освещал опустевшие ночные улочки обочины города.
Ну… или не совсем опустевшие.
Промозглый ветер дул прямо в лицо; нещадно закладывал уши, взъерошивал мех на щеках Вакока, заставляя его неприязненно жмуриться и ощетиниваться, сожалея уже просто о том, что он и Якок сунули нос наружу в такую темень, так ещё и холод. Но деваться было некуда, клуб к тому времени закрывался и их буквально вышвыривали из заведения.
Даже язык, — его главная, выставленная извечно напоказ фишка, сейчас был надёжно скрыт от греха подальше. Тонкий слой, итак всегда скудно растущего меха, никак не мог согреть его достаточно, из-за чего мультяшка иррационально ёжился, поджимая пушистый хвост к лапам, обвивая собственное тело руками.
Чернила в жилах будто сдавливали тело изнутри, стыли намертво, под натиском злосчастного погодного явления, — даже несколько бутылок крепкого спиртного не выручали, кажется наоборот, делали только хуже, отбивая всякую мыслительную рациональность и ориентацию в пространстве.
Ветер зловеще завывал, сменив собою энергичную танцевальную музыку, атакуя собой шелестящие кроны деревьев и пару загульных полуночников.
Даже за самозабвенной пеленой наркотического, да ещё к тому же и алкогольного опьянения, Якок мельком поглядывал в сторону своего новоиспечённого нерадивого «мужа», который несуразной, рассеянной походкой шёл от него по правую руку, так и норовя споткнуться о каждый лежащий на пути камень и сук.
Якоку всё время, словно обсессивной навязчивой мыслью думалось, что стоило ему лишь ненадолго потерять бдительность, отвернуться, — так вот младший брат сразу же споткнётся и обязательно упадёт лицом об асфальт, к тому же ещё и проехавшись по нему на метр вперёд.
И словно в подтверждение опасений, на казалось бы, совершенно ровном месте, Вакок в очередной раз пошатнулся, загребя своими лапами горку листьев, сформировавшеюся на дорожке. Якок уже было хотел подорваться ловить этого кривоногого, однако едва ли сумев вовремя восстановить равновесие, Вакок как ни в чём ни бывало пошатался вперёд.
Это заставило Якока нахмуриться, чувствуя себя идиотом и мысленно закатить глаза, напряжённо стиснув зубы. И как только Вакок дожил до своих лет, до сих пор не убив себя обо все поверхности? Это должно быть просто невероятным везением, никак иначе подобный феномен ну просто не объяснялся.
Нда уж, когда дело доходило до Вакока и выпивки — оно принимало совершенно непредсказуемые обороты. Итак уже достаточно хаотичный, будучи трезвым, в пьянелом состоянии, мультяшка и вовсе мог выкручивать такие финты, которые в здравом уме и памяти, не смог бы вытворить ни один адекватный человек.
Вакок не только любил натыкаться на всевозможные предметы и людей, по каким-то причинам отказываясь воспринимать реальность того, что их можно обойти, так ещё и творил несусветную дичь.
Чего только стоил его кривой, псевдо-эротический танец на шесте, который ещё час назад, он бесстыдно исполнил прямо в гей клубе, на виду у всех присутствующих, коих к слову было немало. И танцевал не абы кому, а именно ему. И ладно бы, Якоку подобное польстило бы даже, но до чего же это неуместно выглядело в тот момент.
Нелепо, нарочито заторможенно танцуя и обтираясь об пилон, — вертясь вокруг него, словно юла, в попытках имитировать что-то смутно напоминающее стриптиз, Вакок то и дело бросал, как он думал «страстные» взгляды в сторону избранника, жадно впитывая его реакцию.
Якок же, в свою очередь, яростно краснея, — однако вовсе не от желанного младшим смущения, а от чистого испанского стыда, едва ли оттащил его тогда за уши обратно на диван, незадолго до того, как тот начал бы раздеваться, уже потянувшись за свитером. Вот не было у него никакого стыда и совести. Тот факт, с которым Якоку приходилось безбожно мириться каждый день существования.
Кроме того, ему всё больше казалось, что Вакок, будто отчаянно стремился любыми доступными способами привлечь к себе его внимание. Себе и только себе, как бы эгоистично и по-собственнечески это не звучало.
И если раньше его попытки казались до абсурдного шутливыми и глубоко несерьёзными, проделанными чисто из детской вредности, то спьяну эти проявления ревности и флирт, необременённые постоянным смехом, казались… чрезмерно искренними с его стороны.
У старшего Уорнера складывалось стойкое ощущение, будто бы каждое действие наперекор, вызывало у Вакока неподдельные эмоции, вроде обиды и глубокого разочарования.
Это было очевидно, просто потому, что он не как обычно отшучивался, а резко начинал избегать зрительных контактов, сторонился и замолкал — что между прочим действительно было чем-то из ряда вон, учитывая чрезмерную болтливость и тактильность Вакока.
И догадки Якока казались ему чистой воды правдой, ибо всё это складывалось в очевидную, понятную даже кретину картинку. По крайней мере так в этот момент, думала его затуманенная голова. И он просто не мог не находить внимание Вакока по-извращённому очаровательным.
Всё-таки быть любимым, пусть и в подобной форме, действительно приятно, для его покинутого всеми сердца, это было словно порция нового героина по вене, ощущение настоящих живых эмоций.
Спрятав похолодевший нос в повязанном на шее любимом шарфе и снисходительно вздохнув, чувствуя мордахой на вязанной мягкой ткани осевший конденсат, старший Уорнер молчаливо протянул руку. Уже в следующее мгновенье, удивлённый подобным Вакок, совершенно заторможенно реагируя, вздрагивает, поднимая рассеянный взгляд, чувствуя как его на ходу приобняли за плечо.
Урезонили, пригрели. Господи, назовите это как угодно, но это явно то, в чём он сейчас нуждался — опоре.
От этого темп шага резко сбивается, младший подаётся вперёд и едва ли не спотыкается, вовремя удерживаемый хваткой, успевшего сохранить равновесие брата. В конце концов откуда здесь взяться моментальной реакции, когда оба просто в хлам?
Якок приглушённо усмехается в шарф, прижимая Вакока к своему боку и замедляя шаг на мгновенье, чтобы они оба вдруг опять не улетели.
— Смотри не упади, дурачок…
Пробивается по-доброму упрекающий, приглушённый шёпот Якока сквозь завывание ветра и шелест, — Вакок даже поначалу не полностью осознаёт смысл сказанной фразы с секунду пребывая в ступоре.
Удивление от неожиданного жеста доброй воли, сменяется слабой, дрожащей на ветру улыбкой, когда мультяшка с готовностью, резво прижимается к нему в ответ, чувствуя обволакивающее всецело приятное его существу тепло. На самом деле он ждал чего-то подобного с того самого момента, как они оба оказались на улице.
— Я не… упаду! Падать опасно.
Заверяет с важным видом Вакок, сбивчивым полупьяным голосом, словно это самая неочевидная в мире вещь. Слова срываются с его губ, растворяясь в морозном воздухе, выпускается прозрачное облачко пара, словно те, что мог пускать Якок, крепко затянувшись косячком марихуаны.
Вакока всегда завораживали эти островки дыма, он непреднамеренно каждый раз останавливал на них заинтересованный взгляд, наблюдая за тем, как они рассеиваются в воздухе, который впитывает их запах.
К слову, именно травкой всегда и пахло от Якока, как бы он не пытался маскировать этот запах, в шутку называя свои вкусно пахнущие «духи» — ароматом весеннего ветерка.
И лишь немногие знали истину.
Не зная куда деть свои руки, чувствуя как немеют пальцы от пробирающего кости холода, Вакок зарывается ими в блеклый из-за освещения, тёмный мех старшего брата. Якока резко передёргивает от внезапных леденящих прикосновений, холодящих его кожу.
Он с укором цокает языком, хмурясь, глядя на почти извинительно улыбающегося мультяшку, однако, несмотря на это, — к удивлению не отстраняясь от нахала.
— Ты меня так застудишь, ты же в курсе?
Нарочито строгим тоном произносит Якок, впрочем, не в силах скрыть в голосе снисходительность.
Какой бы херни не творил Вакок, по каким-то причинам он всегда был готов простить его, за исключением редких случаев, когда бесстыдник совсем расходился, теряя совесть окончательно, — тогда Якок просто не мог выдумать ни себе, ни ему, хоть сколь-нибудь облегчающее оправдание.
Младший Уорнер клыкасто улыбается, кажется игнорируя упрёк брата. Словно затеяв что-то своё.
— А вот и н-нет, не застужу!
Заявляет он со всевозможной уверенностью в голосе, поспешно припадая и обнимая Якока за талию — благо тот не отличался особыми габаритами; как иногда казалось Вакоку, будучи непростительно тощим для того, кто был выше его аж на полторы головы.
Что на самом деле казалось невероятно возмутительным, ибо Якок, словно любящая бабушка, закармливающая своего внучка, извечно притаскивал Вакоку сладкие гостинцы; если и соглашаясь самому угоститься, лишь делая пару укусов от принесённого. Он всегда, щедро отдавал всё младшему, словно внутренне счастливясь просто от того, что делал ему приятно.
И Вакоку было стыдно признаться даже самому себе, но почти всегда, эта еда была кстати, — ибо он был совершенно безработным, будучи не в силах даже написать на бумаге собственное имя, бесполезный во всём, за что бы он брался. В его случае всё было ужасно запущено, никто и никогда не учил его грамоте, никто, на самом деле, даже не давал ему шанса-…
Вакок слушает размеренный стук сердца Якока, прижимая его ближе к себе, словно унимая вспыхнувшие негативные воспоминания, хмурясь. Принимая это как очередной признак привязанности, старший Уорнер лишь подхватывает неожиданные объятия, непроизвольно подмечая, что температура тела Вакока, была на пару градусов выше, чем его собственная. Обнимать его, было на самом деле довольно приятно.
Продолжение пути в подобной позе явно замедлилось, но никто из двоих не возражал, ибо с того самого момента воцарилась тишина, прорезающееся лишь завыванием ветра.
Водонапорная башня Вакока, казалась сейчас дальше, чем когда-либо, что физически, что эмоционально; конечно же они не договаривались сегодня о совместной ночёвке, но кого это уже волнует, после кучи выпитых бутылок и пьяных обнимашек? В такие моменты вообще не положено думать.
Всё равно уже впереди, в полутьме, освещаемой лишь придорожными фонарями, виднеются знакомые проблески очертания поворота — кажется очень скоро они будут дома у Якока.
Примечания:
Поздравляю, вероятнее всего сейчас ты помераеш ☜(ﾟヮﾟ☜)