Единение

Валарр Тргариен и сам толком не знал, что такого он нашёл в безродном межевом рыцаре, однако с самого первого его появления на Эшфордском турнире, принц начал испытывать к сиру Дункану некую симпатию, которая лишь усилилась после того, как последний защитил кукольницу от сумасшедшего садиста Эйриона. И нет, дело было точно не в Эйрионе, которого Валарр не просто недолюбливал, а вполне открыто презирал — в своё время тот грубо домогался его супругу Киру, что привело к схватке между кузенами, победа в которой непременно досталась бы Валарру, если бы молодых принцев не разняли вовремя подоспевшие королевские гвардейцы. Но нет, дело было не в Эйрионе, а в чём-то другом, и юный Таргариен пока точно не мог понять, в чём именно. Любил ли он кого-то когда-нибудь? Странный вопрос, но именно мысли о Дункане Высоком заставили Валарра задуматься над ним. Его отец, принц Бейлор, женился на его матери, леди Дженне по любви, что было редкостью для королевских особ, и сам Валарр мечтал именно о таком браке. Однако к Кире Тирошийской, избранной ему в супруги, юноша чувств не испытывал. Поначалу он пытался всячески пробудить их в своей душе, отмечая ум, красоту и изящество невесты, однако далее простой симпатии, переродившейся в дружбу, ничего не зашло. В первую брачную ночь молодой Таргариен так и не смог консумировать брак — принуждать к соитию Киру, которой явно этого не хотелось, он бы не смог даже ради королевского долга, который давил на него тяжёлым бременем, да и желания девушка у него не вызвала — да, Валарр знал, что большие светлые чувства вовсе не являются обязательным условием для того, чтоб предаться страсти, однако в его случае всё обстояло совершенно иначе. Итак, Киру он не любил. Это не мешало супругам относиться друг к другу благожелательно и заключить негласный договор между собой, который позволял им свободно иметь любовников и любовниц на стороне, тем не менее, принц ощущал себя несчастным и долгое время винил себя как в том, что не способен полюбить жену, так и в том, что не способен к близости без чувств. Временами Таргариену даже казалось, что у него нет сердца и любить он не способен в принципе, что особо пугало юношу. Поделиться подобными мыслями он не решался ни с кем, даже с отцом, которому всегда доверял, так что попросту ушёл в изучение наук и ратного дела. И хотя на турнирах Валарр сталкивался с огромным количеством привлекательных и знатных дев, готовых отдать всё на свете, чтобы оказаться в его объятиях, никто из них за всё это время не пробудил в нём даже намёка на симпатию — молодой принц держался со всеми холодно-вежливо, лишь в глубине души отмечая, что, наверное, с ним и правда что-то не так. И вот сейчас неизвестный никому межевой рыцарь поверг его в неведомое раньше смятение. Это было странным. С одной стороны, эта странная симпатия приносила облегчение — ведь он уже почти убедил себя в собственной бессердечности и ещё окрыляла, заставляя сердце трепетать, подобно пойманной птице, с другой — вызывала тревогу и мерзкое, давно знакомое тягучее чувство вины — как может он, принц крови, будущий наследник престола (воцарение Бейлора было лишь вопросом времени) так восхищаться простолюдином? Не, даже не так — восхищаться, теряя голову от… От чего? Он не мог ответить на этот вопрос и не отрицал того, что боялся ответа. И не меньше боялся за жизнь Дункана Высокого, которой, учитывая состав защитников Эйриона угрожала реальная опасность. Этот страх вместе с неведомым раньше чувством окрыления подтолкнули принца к тому, чтобы подсказать Эггу, к кому стоит обратиться за помощью. — Если кто-то из них откажется, можете рассчитывать на меня, — с жаром заверил юного оруженосца Валарр. Мальчишка посмотрел на кузена с явным удивление, но ничего не сказал — лишь коротко кивнул и растворился в ночной темноте, направившись к рыцарским палаткам. До начала поединка сын принца Бейлора не находил себе места. Он был абсолютно точно уверен, что готов сразиться на стороне межевого рыцаря и, если понадобится — даже умереть. Предательство Стеффона Фоссовея подтолкнуло Валарра к решительным действиям — он не колебался ни мгновения, направляясь к доспехам, но отец остановил его. — Я вижу, что ты желаешь сразиться на стороне справедливости, но предоставь этот бой мне — у тебя ещё будет много таких возможностей, — странно, что в словах Бейлора Молодой принц не уловил тогда зловеще пророческих ноток. А теперь ничего не вернёшь — он стоит у погребального костра отца, надежды королевства, и в холодных серых глазах отражаются отблески яркого пламени. — Отцу было всего тридцать девять. Он мог стать лучшим королём Семи королевств со времён Эйгона Дракона, но его нет, а на его месте должен был оказаться я, — чуть слышно проговорил Валарр, стараясь не смотреть на стоящего рядом Дункана — человека, ради которого погиб Бейлор и ради которого мог, а, учитывая обстоятельства, должен был погибнуть он сам. Межевой рыцарь не знал, что сказать. Он подавлен, он потрясён, он чувствовал себя виноватым. Не меньше, если не больше виноватым, чем Молодой принц. Дункан понимал, что скажи он что-то вроде «нет, не должны», то оскорбит этим память покойного, а согласившись, лишь усугубит и без того мрачное состояние новоявленного наследника трона. Юный Таргариен покидал похороны в числе последних, сир Дункан Высокий молчаливой тенью последовал за ним. Почему-то ему казалось, что единственный способ загладить свою вину за гибель принца Бейлора — верой и правдой служить его сыну. Впрочем, озвучить своё предложение рыцарь опасался, не зная, как может отреагировать убитый горем Валарр. Последний же изъявил желание провести время в Эшфордской богороще, чему никто не стал препятствовать. Тогда-то Дункан, охваченный не весть откуда взявшимся дурным предчувствием, решился заговорить с принцем. — Ваше высочество, позвольте мне побыть рядом с вами, — подобное и при иных обстоятельствах могло бы звучать как неслыханная дерзость, а в данном случае и вовсе казалось кощунственным со стороны — ведь странствующий мечник покушался на право скорбящей титулованной особы побыть наедине с собой и богами, но Таргариен, впервые за долгое время удостоивший сира Высокого взглядом, лишь коротко кивнул. — Позволяю, — едва слышно произнёс юноша. — Только вам и больше никому, — чуть громче добавил он, давая понять нескольким рыцарям королевской гвардии, которые по долгу службы, также готовились изъявить желание находиться поблизости, что не нуждается в их услугах. Колючие взгляды гвардейцев, которые, вдобавок сражались на стороне побеждённого Дунком Эйриона, заставили мечника почувствовать себя ещё более неловко, но он всё же проследовал за Валарром в богорощу. Богороща в Эшфорде была небольшой, как и сам замок, но хорошо защищённой от чужих глаз. Здесь можно было помолиться, не беспокоясь, что посторонние отвлекут от процесса, да и просто побыть в одиночестве. Его высочество не отличался особой религиозностью, поэтому выбрал второй вариант. Дунк, ранее и вовсе не бывавший в подобных местах, рассматривал расположенное в самом сердце богорощи Чардрево со смесью любопытства и некого благоговейного опасения. Принц молча сел перед самым святилищем и замер, как статуя, прикрыв веки, погружённый в свои мысли. Межевой рыцарь помялся с ноги на ногу, после чего не особо грациозно приземлился рядом с царственной персоной. — На месте отца должен был быть я, — не открывая глаз, монотонно произнёс Валларр. — Вы тоже хотели сражаться за меня? — подавленно спросил Дунк, думая о том, что в таком случае сын Бейлора Копьелома вполне мог бы погибнуть вместо отца, что ничуть не улучшало ситуацию. — Да, — почти одними губами ответил Таргариен и, выдержав короткую паузу, чуть громче добавил: — Вы мне нравитесь. Странствующий мечник вздрогнул от этих слов, хотя, казалось бы, реакция должна была быть совсем иной. Пусть ему порой недоставало такта и понимания всех тонкостей человеческих взаимодействий, однако юноша чувствовал, что принц говорит отнюдь не о той симпатии, которую питал к нему, скажем Эгг или же покойный Бейлор. — Нравлюсь? — растерянно переспросил Дунк, не зная как правильно отреагировать. — Настолько, что я был бы готов умереть за вас, — Валарр наконец-то удостоил рыцаря взора, и в его голубых глазах тот уловил странный блеск, отдалённо напоминающий тот, что был в глазах Эйриона, ломавшего кукол Лансель Длинной. «Умереть за вас». Не за вашу правоту, не за ваше дело. За вас. — Я недостоин этого, Ваше величество, — грустно покачал головой мечник. — Да и в целом я не хотел бы, чтобы кто-то погибал ради меня. — Вы даже не представляете, чего вы на самом деле достойны, — ровный, почти ледяной тон молодого Таргариена перешёл в горячечный шёпот, и Дунк ощутил как красивые длинные пальцы неожиданно сплелись с его собственными. Тот вздрогнул от неожиданности, а принц продолжал: — Я боялся за вашу жизнь, едва ли не больше, чем за жизнь отца, сир Дункан. Да. знаю, это прозвучит странно, но с момента вашего появления на турнире словно ожил, словно обрёл второе дыхание и способность, которой, казалось был лишён доселе — я… — Валарр сделал глубокий вдох, чувствуя как всё его нутро сжимается от небывалого волнения, — я долго сомневался в том, действительно ли это так, но всё же… всё же я смог наконец познать истинное чувство любви… С мгновение они смотрели в глаза другу другу, после чего наследник внезапно резко встал и выражение его лица вновь стало беспристрастным. Не дожидаясь реакции межевого рыцаря, он окинул его быстрым взглядом внизу вверх, после чего, как ни в чём не бывало сказал: — Похоже, пережитое сказывается на мне хуже, чем я предполагал. Простите, если сказал глупость, — на последнем слове принц всё же выдал себя, ведь называть так собственные чувства ему явно было нелегко, хоть он и чувствовал, что необходимо. — Пойдёмте. Дунку, не успевшему толком переварить в голове случившееся, ничего не оставалось, как последовать за Таргариеном. Впрочем, времени на размышления странствующему мечнику хватило — остаток дня он провёл в полной тишине, а Валарр, хоть и повелел ему постоянно находиться рядом, словно и не замечал его больше. Прикосновение, от которого по коже пробегали мурашки, этот взгляд, признание… «Да тебе же буквально признались в любви, Дунк-чурбан», — наконец осенило наконец сира Высокого, что, однако, ничуть не прощало сложившееся положение. Отказывать столь высокопоставленным персонам было опасно, да и хотел ли он отказывать, если от него ничего не требовали? Сказал ли те слова принц всерьёз, или это было временно помутнение рассудка, убитого горем сына? Дункан не знал, он был в смятении, хотя и старался не подавать виду. Под вечер Валарр оставил его единственного охранять свои покои, что лишь ещё больше вызывало раздражение у королевских гвардейцев, но ни межевого рыцаря, ни наследника престола это, казалось, ничуть не волновало. — Вы можете остаться в моих покоях, а не снаружи, — сказал своему защитнику Таргариен. — Это большая честь для меня, — смиренно кивнул Дунк, глазами ища местечко поудобнее — в обители принца было теплее, чем в мрачном сыром коридоре, да и умоститься на ковре тоже всяко удобнее, нежели на холодном полу, что рыцарь и сделал. — Вы мой защитник, а не сторожевой пёс, а значит, имеете право спать со мной на одном ложе, — от этих слов сердце мечника пропустило удар. Он снова встретился взглядом с Валарром, но на сей раз тот был спокоен и печален — ни намёка на пламенный порыв не читалось в его глазах. — Здесь вполне хватит места нам обоим, — в этом Дунка не сомневался, а потому, отложив оружие, присел на край кровати, после чего, сбросив сапоги верхнюю одежду, устроился на боку, уложив на полу меч так, чтобы иметь возможность моментально схватить его в случае опасности. Валарр задул свечи, и комната погрузилась в полумрак, нарушаемый лишь блеклым светом луны. Некоторое время каждый из них лежал молча, погружённый в свои мысли, после чего межевой рыцарь первым решился нарушить тишину. — Ваше высочество, — осторожно, опасаясь сболтнуть лишнего, то вполне могло случиться, начал юноша, — возможно мне кажется, но то, что вы сказали в богороще было… правдой? Я вспомнил, что мой наставник, сир Арлан, говорил, что в священном месте, перед ликом богов, человеку соврать невозможно. — Даже если ты наполовину дракон? — в голосе принца прозвучала мягкая ирония. Дунк на мгновение растерялся, после чего выдавил из себя короткий утвердительный кивок. Валарр рассмеялся тихи мелодичным смехом, заставив своего защитника порадоваться тому, что полумрак скрывает его смущение. — Вы так забавны в своём искреннем стремлении не задеть меня, — Таргариен повернул голову в сторону рыцаря одновременно с ним, так, что их лица оказались в миллиметрах друг от друга. — А ведь я в сущности такой же человек, как и вы, из плоти и крови, и тоже смертен. К сожалению, — в голубых глазах вновь зародилась печаль — несомненно, наследник вновь подумал о погибшем отце. — Вы сами это видели. Дунк снова утвердительно кивнул, чувствуя, что буквально кожей ощущает весь спектр эмоций лежащего рядом принца и переживает их аналогично, словно зеркало. Ничего подобного он не испытывал никогда, отчего на душе на мгновение стало легко и светло, а затем — тревожно от заполонивших голову мыслей. Впрочем, на сей раз долго думать ему не дали. — Я сказал чистую правду, сир Высокий, — прошептал Валарр. В следующий миг Дунк ощутил горький вкус губ принца на своих собственных. От неожиданности его сердце пропустило удар, а зрачки расширились до предела, что вызвало лёгкую улыбку Таргариена. Тот успокаивающее провёл длинным изящным пальцем по грубой обветренной щеке межевого рыцаря и прошептал на ухо что-то на валирийском, отчего молодой мечник зарделся ещё больше. Впрочем, шестое чувство подсказывало ему, что в незнакомых словах не было ни капли враждебности, лишь глубокая нежность и… любовь? Дунк не мог в это поверить, хотя и осознавал, что совсем не против происходящего. Конечно, он совсем не так представлял себе свою первую близость, да и вообще был уверен, что это произойдёт с прекрасной девой, но почему-то сейчас это больше не имело никакого значения. Огрубевшие от упряжи или рукояти оружия пальцы путались, расстёгивая пуговицы рубашки Валарра, пока тот ловко расправлялся с его собственной. Миг — и одежда полетела на пол, прикрывая забытый совсем меч. В свете луны светлая кожа принца почти светилась, как и серебристая прядь в светло-каштановых волосах. Обнажённый, он восседал на бёдрах у своего защитника, но выглядел отнюдь не вызывающе, стыдливо пытаясь прикрыться руками и отводя взор. Несколько секунд Дункан Высокий лежал, заворожённый открывшимся ему зрелищем — стройное гибкое тело принца воплощало в себе совершенное единение женственности и мужественности — в зависимости от желания смотрящего и, пожалуй, таких факторов как угол обзора и освещения, принц мог казаться как прекрасной соблазнительной девой, так и красивым юношей. Взгляд межевого рыцаря скользнул чуть ниже и Валарр, заметив это, склонился над ним, увлекая в поцелуй — не заметить его возбуждение было крайне трудно, что сильно смущало Молодого Принца. Впрочем, и сам Дунк сгорал от вожделения, что отдавало где-то в глубинах подсознания смесью шока и кричащего «неправильно» — ведь никогда ранее он не хотел так другого мужчину, при чём речь шла даже не о низменной похоти, а о чём-то намного большем — желании слиться воедино как телами, так и душами. На мгновение проскользнувшие предубеждения исчезли без следа, стоило им вновь слиться в поцелуе — в этот раз широкие шершавы ладони мечника беззастенчиво гуляли по телу Таргариена, оглаживая бока и бёдра, затрагивая затвердевшие бусины сосков, сжимая ягодицы, отчего с уст наследника слетел первый сдавленный стон. Они прижимались разгорячёнными телами так тесно, словно стремились поглотить друг друга в объятиях. Оба ощущали небывалое желание другу друга и от каждое прикосновение к возбуждённой плоти заставляло беззастенчиво стонать в поцелуй. Наконец Валарр оторвался от губ Дунка и, механически шаря рукой у изголовья, отыскал одну из бутылочек с ароматическими маслами из далёкого Тироша, к которым стал питать слабость благодаря супруге. Дрожащими руками принц открыл сосуд и выплеснул содержимое на пальцы, после чего, зажмурившись, провёл рукой меж ягодиц, разглаживая и расслабляя узкое колечко мышц. Первый палец вошёл почти безболезненно, за ним последовал второй. Пару толчков внутрь самого себя заставили юношу практически вскрикнуть, наследник престола облизал губы так эротично, что Дунку пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не излиться прямо здесь и сейчас, после чего вновь наклонился к уху мечника и шепнул: — Возьмите меня, сир Высокий. От этих слов межевому рыцарю словно снесло голову. Повинуясь скорее одному возбуждению, чем знанием и умениям, которыми он пока не обладал в принципе, тот направил своё естество в тело совершенного и столь желанного партнёра. Валарр в теории представлял свои ощущения и был готов к тому, что принять в себя придётся нечто потолще и побольше пальцев, но явно не думал, что это будет так… больно? Прикусив губу, Молодой Принц постарался максимально расслабиться и медленно подался бёдрами навстречу, стараясь облегчить проникновение. Это дало результат — изначальная боль сменилась на просто неприятные, а затем — на непривычные ощущения растянутости и наполненности. Несколько секунд Таргариен, замерев, сидел на бёдрах у Дунка и оба они не отрывали друг от друга глаз. — Вам не больно? — сам не ожидая от себя такой нежности в голосе, спросил межевой рыцарь — первоначальная реакция наследника не ускользнула от него. — Уже нет, — мечник поймал себя на мысли, что за эту улыбку он готов отдать что-угодно, и не сумел сдержаться, когда Валарр, явно привыкнув к его размерам, начал плавно двигаться, а потом ускорять темп. Сжав его бёдра, Дунк быстро вошёл в нужный темп, после чего, забывшись от страсти просто резко вдалбливался в восхитительно податливое и столь прекрасное тело, не забывая прижимать к себе, беспорядочно и горячечно целовать губы, щёки, шею, сжимая до рваных вскриков то соски, то ягодицы. Молодой Принц и не помнил, как оказался снизу, что, отнюдь его не расстроило. Ощущение горячей плоти внутри, растягивающей, наполняющей, дарящей божественное наслаждение на миг исчезло, чтобы вернуться вновь. Юноша вскрикнул от проникновения, но на сей раз от неожиданности, а не от боли, за что был вознаграждён максимально нежным успокаивающим поцелуем в щёку. — Можешь быть грубее со мной, не сдерживайся, — прошептал Таргариен, и едва не пожалел о сказанном, когда Дунка толкнулся в него невероятно глубоко. Мощная ладонь межевого рыцаря сгребла каштановые пряди на затылке и чуть оттянула их назад, заставив Валарра прогнуться, сжимая простыни. — Ты прекрасен, — кажется, от страсти сир Высокий напрочь позабыл приличия, но и в пекло их — они теперь были совсем ни к чему. Губы скользнули по шее, язык высчитывал каждый позвонок, горячее дыхание обжигало кожу. Наследник приподнял таз, застонав от того, как собственное возбуждение скользнуло по простыням, и подался навстречу проникающему в него члену. Перед глазами всё плыло, запах межевого рыцаря — он пах дорогами почему-то листвой вяза, мешался с его собственным — ароматом тоски и печали, которую не могли вытравить тирошийские благовония, и это сводило с ума, опьяняло и окрыляло. Дункан вдавил его в ложе, двигаясь резко, разводя в стороны длинные стройные ноги, мешая поцелуи с полуукусами, а нежность — с грубостью, и от такого контраста, как и от ощущения невероятной близости и полного единения блаженство накрывало обоих с головой. Они одновременно достигли пика — Валарр изилился на ложе, а Дунк — в него. Некоторое время оба лежали, переводя дыхание и переплетя пальцы друг друга. — Не выходи из меня, — прошептал принц, и рыцарь его услышал, оставаясь в пылающем пламенем, что обжигало не хуже драконьего (если, конечно, верить легендам), теле, до тех пор, пока окончательно не спало возбуждение, уступая место расслабленности. Тонкая печаль, пропитавшая саму душу Таргариена была едина с печалью его защитника — они отныне были едины, как вяз и падающая звезда на щите сира Высокого…