Опасная ночь

Стелла называет Мурро сладким пирожком. Жеманно и бесстыдно наводя на него указательный палец и оттопыривая вверх большой. Стреляя. Бух. Без дыма и пороха. И, усмехнувшись пунцовым пятнам на его лице, опрокидывает в себя ещё один фужер. С голубым шампанским. Мурро уже выть готов. Чёртово голубое шампанское — и на встрече преступница им заливается, и его истинная пара, гадина такая, уминает где-то бутыль. Такую же. Эти женщины делают всё, чтобы усложнить его и без того сложную работу. — Будешь? — Стелла вырывает его из мыслепотока, как мясо вырывает зубами. Бесцеремонно и, вероятно, не особо приятно. Протягивает ему тот же фужер, из которого пила сама — практически пустой, с отпечатком алой помады. — Не пью. Мурро старается, пытается быть сильным и не падать духом, не поддаваться на её провокации и общему фону запретной аудиенции. Член магической организации, ещё пару суток назад бывший стажёром, и опасная рецидивистка, девиантка и просто та, кто ставит существование целого волшебного мира под угрозу. Безумие. Ему всего восемнадцать, на нём форма сидит, как украденная. И это из-за неё, это её условие — явиться в бар в фирменной одежде. И речёвки наставницы выветриваются из головы, будто через форточку. Паника медленно, но верно подкатывает к горлу. Тара с контролем обзаводится первой трещиной. Стелла беззаботно пожимает плечами. Рассматривает фужер с секунду и выкидывает его в окно. Открытое и справа; звон разбитой посуды спугивает дворовых котов. Мурро вздрагивает, но всем всё равно. Желчному свету злачного бара, например. Ретро музыке из музыкального центра. Доходягам в разных полюсах заведения. Бармену, которого, как видится по вставшим дыбом волосам и стеклянному взгляду, уже ничем не удивить. Всей поджелудочной района, что уже давненько так утопает в зловещем сумраке. Всё и равно. Мурро вздыхает. — И всё же, — решая, что зелёный демон бесчестной и ужасной Стеллы Неверлав наконец-то откормлен, Мурро переводит часовую стрелку беседы: — Я бы хотел узнать, зачем тебе... вам это нужно. Стелла расплывается в ехидной улыбке, едва не перетекающей в хохот. — Тебе, дурачок, тебе. Я не настолько старая. Лишь на четыре года старше меня, напоминает себе Мурро. И разжимает доселе крепко сжатую ладонь. Алкогольный вечер его пары, судя по собственным ощущениям, закругляется, и это не может не радовать. — Но вообще, — сцепляя маленькие руки в замочек и водружая подбородок на него, Стелла выдаёт театрально смурно: — Знаешь, малыш, и от злодеяний устаёшь. Раньше с Дэлом было весело. Мы были такой шайкой анархистов, которую ни один коп не мог ткнуть в букву закона. Но где-то в период, когда мы колесили по Зимбабве, мне это начало надоедать. Возможно, конечно, что мне больше начала надоедать Зимбабве, чем наше, хе, мировое турне, но-о... Мурро продолжает верить, что однажды это длинное «но» превратится в складный рассказ с картинками, но, видимо, зря. Затихая, Стелла буравит глазами дощатый стол. И теперь не обращает на этого самого копа никакого внимания. Мурро силится изящно кашлянуть. Но выходит скорее кряхтение пеликана в голодный год. — Кхм, кажется, я понимаю, — разумеется, Мурро не понимает. Мурро в принципе не знает такого человека, который бы такой: «о, да, дорогуша, раскрывать свои магические способности направо и налево, назад и вперёд и сеять хаос терактами действительно бывает скучновато». — И... именно поэтому ты хочешь сдать своих подельников? — Ага, — просто и без излишеств. Не ведая, восхищаться ли хладнокровию, с которым Стелла сжигает мосты и подставляет своих товарищей под нож, или же напрягаться, нервно поправляя воротник, Мурро говорит: — Класс. И здесь его выдержка даже не то, что даёт зазорину — лопается мыльным пузырём. Воздух покидает его лёгкие одним натужным выдохом, он скатывается по мягкой спинке и... боже. Боже мой. За что? Почему он, Мурро, из всех людей на Земле? Отчего этой девице не захотелось поиграть в шарады с его наставницей, Галатеей или белкой из Центрального Парка? Ну как же... — Эй, пирожок, ты чего? — Стелла выглядывает из-за кромки стола, взирая наседкой. — Отлынивать удумал, а? Я тут тебе сдаюсь, вообще-то, Дэла заложить обещаю, а ты? Раскис? И вдруг над её головой как лампочка загорается. Физиономия проясняется, разглаживается, лениво и озорно перетекая в ухмылку. Не сулящую ничего доброго. — А-а-а, так ты из тех мужчин, которым надо поохотиться, да? Не любишь, когда дичь сама тебе в рот прыгает, да? С каждым её предположением Мурро скатывается всё ниже и ниже, ниже и чуть ли не оседает жидкостью на полу. Пока Стелла не вскакивает с места. Заведённая и уже готовая рваться в бой. — Тогда устрою тебе охоту, малой. Молнией проскочив к барной стойке, выуживает из декольте бумажки и шлёпает их о дуб. Под громогласное: «Водки!» бармен, не мигая фарами глаз, нагибается и достаёт бутылку и стопки. Но стопки Стелле, как настоящей леди, не нужны; и, распечатав хладную, вливает в себя пойло со всего маху. И осознание простреливает Мурро висок. Обжигающая вода, фантомная вода катится с нёба по стенкам горла. Призрачным вкусом и на грани реальности и астрала, но слишком явно, ощутимо, чтобы быть шуткой воображения. Помутнением рассудка. Мурро чудом не прикладывается затылком, поднимаясь. Неверящими очами ищет ответы, которых нет и не может быть в пробегающем у плинтуса таракане, в тачке, проезжающей скоро и оставляющей выхлопы и низкосортные ритмы. Покуда ответ — он един. И он перед ним. У барной стойки стоит. Приглаживает русые косички, а-ля пионерка, и смахивает невидимую пыль с винтажного платья цвета сливы. В розовый цветочек. Это конец его карьеры... Скоропостижный и бесславный. Водку жрёт заходами, багровеет и разминается перед очередной пакостью. Шумит хуже пылесоса. Потому что считает, что Мурро — охотник. Не антилопа под юбкой наставницы, а лев. Грёбаный абсурд. Он собирается окликнуть её. Не имея ни малейшего понятия о том, что же хочет сказать и с чего, блин, начать. Но кто-то с дальнего столика запускает в Стеллу бокал. Она отпрыгивает в сторону и стекло разбивается о стену с грохотом. Хрустальной люстры, не меньше. Бармен флегматично разглядывает осколки. Стелла же, призывая на помощь весь спирт в крови, всё то уважение, благоговение и страх, которыми исходились бандиты и обычные жители Латинской Америки и Африки, да в самые лютые годы активности её группировки, яростно плюёт: — Башкой ударились?! Ну, кто это сделал? Выходите, пока я вам кишки на шею не намотала и на них же не повесила. И квартет из мужчин криминальной наружности, как по приказу, высыпает из укрытия, близится. Расхлябанно наступает на её тень, не боясь. И даже улыбаясь. Словно им котёнок угрожает, что кишки выдернет. В Северной Европе пусть и ходят слухи о их делах, однако ни Стелла, ни Дэл не вхожы в золотую прожилку, легендарную лигу мародёров. Соответственно и неприкосновенности в этих краях у неё нет... Тяжёлая морщинка залегает у переносицы Мурро. Плохо, крайне плохо. Нельзя пожертвовать Стеллой, но и дать отпор этим уголовникам, не используя магии... — Эй, ты, — один из них обращается к Мурро, зазывает его сей мощью пропитых, прокуренных связок. — Твоя баба буянит? Ну, похоже, что теперь моя, проносится в черепушке Мурро. И назло ли, но его униформа столь похожа на ведомственную, ту, что из людского мира, что даже если он ответит нет, то переломают в любом случае их обоих. Ситуация неразрешима. Тихо-мирным путём так точно. И коллеги никогда ему этого не простят. И, верно, наставница вырежет глаза его фотографии, когда прознает. Но Мурро выбирает счастье. Выставляет руку перед собой, раскрывая ладонь. Синеватые огоньки воскресают и водят хоровод от мизинца до большого, перемежаясь; в центре длани теплеет. Теплеет, пока не становится жарко. Теплеет, пока узорчатые татуировки не занимаются ярко синим мерцанием, таким, что проникает сквозь одежду, слой за слоем. Рисунки оплетают плечо. Откуда-то доносится: «что за на...», но в пекле десницы, как в жерле, образуется шар. Пылающий эфиром, голубой. Он отделяется от кожи пером. И, кинувшись гончией к гопникам, взрывается. В суматохе цветомузыки, криков, ругательств и звона битой хрупкости, сквозь колдовской туман Мурро находит запястье Стеллы. Бледное и тонкое. И уводит отсюда, прочь и восвояси, срываясь на бег, на который он был не способен на забегах организации, но способен сейчас, потому что он, чёрт возьми, всю жизнь мечтал о своей истинной и уже не имеет значения, кто она там: террористка, парикмахер, кукловод или стрижёт кусты у ратуши Ванкувера. Ребята из его отдела найдут Стиральщика Памяти, он уверен, и сегодняшний фарс забудется быстрее, чем дурной сон. Они выбегают в опасную ночь, оставляя за собой малахольный бар. Он трещит и кренится, жаждет отойти на дно, но слайсами исходит на тронутый гарью асфальт. Совесть не успевает проснуться внутри Мурро, совесть... Стелла сию же секунду бросается на Мурро, стискивает его и в восторге повторяет: — Тигр! Тигр! Сдавливая грудную клетку, дыша и опаляя горячным дыханием шею. До мурашек. Томительных и дрессирующих. Показывая: он всё делает правильно. Всё делает верно для их совместного будущего. И это успокаивает, расслабляет нервы и врождённое чувство справедливости. Стелла шепчет, что они — отбросы общества, и так им и надо. И Мурро верит. Наконец, подбирая ходы, вполголоса он твердит об одном. Они повязаны судьбой. И, нравится ей это или нет, пустить их положение на самотёк он не позволит. Сумасшедше хихикая, она отвечает: — О, моя мама будет очень рада, что у нас в семье появится такой славный представитель закона. И почему-то это забавно. Смешно. У Мурро девяносто девять проблем, а по итогу сегодняшнего дня к ним прибавятся ещё штуки три. И предначертанная ему дева. И её ворох проблем. Но они справятся. Обязательно справятся...