Цветы вместо тысячи слов

Ханджи просит ничего не подозревающего Ривая помочь ей с переездом и, когда они встречаются в назначенное время у подъезда, говорит, что все тяжёлые сумки она планирует уместить в своём багажнике. Интересуется: «Как думаешь, влезет, а? Ну, посмотри». Ривай его открывает, пожимая плечами, и видит скрюченного Эрена с помятым букетом цветов в руках и самой извиняющейся моськой на свете. — Да ладно тебе, — Аккерман захлопывает крышку под полный возмущения оклик. — Ханджи, это предательство, ты в курсе? Зоэ хитро ухмыляется и не сходит с места, наблюдая за реакцией друга. — Предупреждая твои вопросы, Ривай, мне не жаль. — И я не сомневаюсь в этом, — заверят он. — Чёрт… Чёрт, у меня нет слов… Ты ненормальная, очкастая. Вы оба! Ханджи только смеётся: — Ты говоришь мне это при каждой нашей встрече, Ривай, придумай что-нибудь ещё! — Я говорю тебе об этом постоянно и неизменно, но к Эрену мои слова обычно не относились, — гневно фыркает тот. Ханджи пожимает плечами. — Может, выпустишь его уже? Думаю, ему хочется. — Вы сюда от самого его дома ехали вот так? Или от твоего? Всё это время он лежал в багажнике? — Припарковались в соседнем дворе, чтобы незаметно провернуть это, — нехотя пробалтывается подруга. — Вот как. Значит, он не против полежать там ещё с часик. Или два. Мне всё равно, когда ты его достанешь. — Ривай. — Что?! — Ты открываешь рот, и я не слышу ничего, кроме беспочвенных и истеричных воплей. — Беспочвенных? Ты его в багажник затолкала, Ханджи! — Да он сам полез! Из-под крышки багажника доносится неразборчивое ворчание. Наверное, что-то вроде «а можно я сам вставлю хоть слово?» или «я люблю тебя, Ривай, и это мой единственный аргумент»… из-под груды металла и не расслышать. Ривай шагает к своему подъезду, задерживается, переводя дыхание, и вновь разворачивается к машине. — С другой стороны, я ведь уже оделся, да? — говорит он. Ханджи, стараясь не смеяться слишком явно, послушно ему кивает. — И никакого переезда, как я понимаю, у тебя не намечается? — Никакого, — подтверждает она. — Я слишком люблю свою квартиру и слишком ценю философию полезного одиночества. Ривай вздыхает ещё раз, уже тяжелее и медленнее, и долго что-то обдумывает. — Для свидания всё-таки выгляжу плохо, что скажешь? — Скажу, что бояться нечего. Эрен видел тебя голым, а худшего зрелища и не придумаешь. Что? Друзья должны быть честными друг с другом. — Тогда что за дерьмо у тебя на голове сегодня, Ханджи — это первое, — и, второе, ты охренеть как мешаешь нам прямо сейчас. Девушке очень хочется съязвить — «Нам — это тебе и закрытой крышке моего багажника?» — но она, пораскинув мозгами, решает помалкивать. Настроение у Ривая портится за секунду, а Эрен слишком слёзно умолял её помочь, чтобы вот так беспечно рисковать теперь их планом. — Мелочно, как и всегда, — закатывает глаза Зоэ. — Схожу за сигаретами, — сообщает она, похлопав себя по карманам. — Веселитесь, мальчики! Но никакого секса на заднем сидении моей машины. Мне на ней ещё везти маму из аэропорта и собаку — на приём к ветеринару. И я не думаю, что они это всё заслужили. Её фигура постепенно удаляется из поля зрения Ривая, и он делает глубокий вдох — такой, словно вот-вот собирается занырнуть в воду, — прежде чем наконец-то открывает багажник. Ривай не говорит ему «вставай» или «прощаю» — всё ясно без слов, и Эрен с улыбкой, способной озарить сразу несколько миров, влюблённой, довольной и хитрой, садится, свесив к земле свои длинные ноги. В руках у него тлеет букет белых лилий. — О сексе в багажнике или на передних сидениях машины не было ни слова? — спрашивает он, и Ривай ухмыляется, качая головой. — Отвратительные цветы, — говорит Аккерман и, наклонившись, целует — жарко, терпко и у всех на виду. Ехидное «под стать твоим штанам», которое собиралось слететь с Эреновых уст, в этом поцелуе тонет. Как и все их разногласия. Как и всегда. Любовь, наверное, и правда всепрощающая… — Уф, хотела прикурить, но, кажется мне, вам, ребятки, нужнее! А Ханджи как всегда не вовремя.