Кровавый взгляд на бездну мира

С момента, когда Тильда узнала о беременности прошло чуть больше пяти лет. В 1986 году 4 ноября у девушки родилось двое детей, хотя она знала о существовании только одного. И с ним она хотя бы успела смириться, пока восемь из девяти месяцев знала о его скором рождении. Второй же стал для нее неожиданностью. Однако выяснять кто из двоих стал сюрпризом она не стала, твёрдо решив, что обоим будет дано ровно столько, сколько она сможет из себя достать. Ее решение не продлилось и дня. Стоило ей остаться с близнецами наедине, как начался тотальный кошмар: оба хором заплакали, а когда открыли глаза, те были красными. Не было и намёка на прелестные карие бусинки. Была только кровь, которая заполнила весь разум девушки, не давая ей мыслить. На крики о помощи прибежали медсестры, которые тут же успокоили молодую мать, а заодно и расшумевшихся детей. — Заберите их. Я… Я не вынесу, нет, — истерично шептала брюнетка, — Нет, отказ. Я хочу написать отказ от детей. Сдам их в детский дом, пусть они с ними мучаются. — Женщина, успокойтесь. Не нужно так категорично относиться к этому. Они просто заплакали, это нормально, они же дети, — девушка, возрастом может чуть старше Тильды незаметно подавала знак второй медсестре, чтобы та шла за кем-то повыше в должности. — Нет. Уберите их. И никогда больше не приносите. Я даже прикасаться к ним отказываюсь, — спокойно и твёрдо заявила брюнетка, желая поставить на этом диалоге точку. Ровно такую же, как когда-то поставила а отношениях с Честером. Никогда она больше не свяжет свою жизнь с кровопийцами. — Что случилось? — в палату зашёл главврач, высокий статный мужчина с приятными глазами цвета охры. Только светлый милый цвет, никакой крови во взгляде. — Я хочу отказаться от детей. От обоих. — Вы думаете, в детском доме им будет лучше, чем с родной матерью? — безразлично спросил мужчина. — Мне плевать. Что нужно подписывать? — Давайте так. Два дня у Вас все равно уйдёт на реабилитацию, и вам придётся оставаться в больнице, хотите вы этого или нет. Я даю вам два дня, чтобы окончательно обдумать решение, а при выписке выдам вам все документы для отказа от детей, если на тот момент вы ещё не передумаете. — Хорошо. Но не приносите их. Я не хочу их видеть, — тихо, почти шёпотом произнесла Тильда и молча отвернулась от всех. Тот день она помнила чётко даже спустя несколько лет. Ее все ещё трясло, стоило ей вспомнить красные глаза ее детей. На выписке из больницы она отказалась от обоих, ее предупредили, в каком детском доме будут дети, выдали ей номерки, которые теперь принадлежали двум маленьким людям и предупредили, что в течение месяца она может изменить свой выбор. Стоило ей вернуться в дом, где теперь помимо ее вещей стояла кроватка, на полках лежали детские вещички и вообще было все, что необходимо новорождённому ребёнку, она тут же осела на пол и расплакалась. Она была готова к рождению ребёнка, ждала его. Но только одного. И не вампира. Однако страх перед кровопийцами, какими могли оказаться ее дети, не был сильнее чувства одиночества. Она слишком долго жила с мыслью, что теперь будет не одна, что теперь рядом с ней будет частичка жизни Честера, чтобы теперь просто снова потерять все. Тогда, 5 лет назад, она вернулась в детский дом, чтобы забрать ребёнка. Но только одного. Что станет со вторым ее не волновало. Как впрочем не волновала и судьба того сына, который в итоге остался с ней. Когда она забирала ребёнка у нее был только один мотив: она перестанет быть одна. Она сделала это из собственных побуждений, ради собственного блага. Любить ребёнка она не собиралась и не хотела. Да она даже вид не делала, что хоть как-то заинтересована сыном. Он был где-то под боком, никогда не посещал детский сад, кричал, играл — делал то, что сделал нужным, но с одним условием: никогда не трогать мать. Такая установка появилась после пары лет жизни в роли матери. Ей больше не хотелось, чтобы ее одиночество рушили. Аарон Майкл Миньярд, довольно умный не по годам ребёнок, чуть меньше комплекцией, чем другие дети пяти лет, быстро смекнул, что можно делать все, что угодно его душе. Однако с некоторыми ограничениями: 1) Мать — неприкосновенна. Ее нельзя отвлекать, даже если кажется, что она ничем не занята. За это больно бьют и лишают еды. 2) У него не было ни средств связи, ни возможности общаться со сверстниками. Иногда, когда он мог с кем-то поиграть, он это делал, но это настолько редкие ситуации, что просто ждать дня, когда можно будет снова встретиться с «друзьями», просто скучно. Он мог сам выйти из дома, чтобы поиграть, но тогда его снова лишали еды и единственного развлечения: телевизора. 3) В его доступе только журналы и газеты, читать которые он ещё не умеет, и телевизор, которым он может пользоваться как хочет, ведь мать его не смотрит. Но если включить его слишком рано или слишком поздно, снова последует наказание. Не такое суровое, как остаться без еды или быть избитым, но все равно неприятное: стояние в углу на гречке на коленях с поднятыми руками. Аарон быстро приспосабливался к новым условиям, быстро усваивал новые правила, которых с годами становилось все больше. К шести годам начал замечать, что несмотря на свою маленькую комплекцию, он сильно превосходит сверстников в силе и ловкости. Замечал, что слышит самые незаметные звуки. По ночам боялся спать из-за шагов редких похожих по улице перед их домом. Иногда мать лупила его с криками «немедленно прекрати это, не смей быть как он». Аарон не понимал за что получил, ведь ни одно из правил нарушено точно не было. А ещё он не знал, на кого ему нельзя быть похожим: на вопрос об этом мать била его только сильнее. К семи годам, когда Аарон пошёл в школу, он сам научился считать до 10 и читать про слогам. Учиться и учить получалось плохо, зато запоминалось надолго. Мать начала часто пить и все чаще избивала сына без причины, повторяя те непонятные обвинения. К 10 — начал понимать, за что так часто лупит его мать. За красные глаза, которые иногда у него появляются. Он очень испугался этой аномалии. Следующим же днем взял в библиотеке несколько книг по биологии для средней школы (для более старших взять не разрешили), чтобы найти ответ в них. Он, разумеется ничего не нашёл. Единственное, что он понимал: мать знает, что с ним не так, за это сильно ненавидит сына и считает, что именно этим он похож на кого-то, о ком она не говорит. У него появилась только одна мысль, за которую он потом сильно поплатиться. — Мам?.. — с тихим полушёпотом мальчик зашёл в комнату, где сидела мать. На удивление трезвая, она сидела на кровати и смотрела в одну невидимую точку. — Тебе кажется уже давно было сказано не трогать меня? — холодным тоном уточнила она. — Я помню. Один вопрос. — Бегом, — только и бросила женщина, не отвлекаясь от своего занятия. — Что со мной не так? Резко в комнате похолодало, по спины побежали мурашки от взгляда матери. Он навсегда пожалел о решении придти сюда сейчас. Но уходить пока не стал: не мог. — Что не так? — тихо, спокойно уточнила женщина, слабо улыбнувшись. «Это конец», — подумал Аарон, прекрасно зная, что это выражение лица — последняя стадия злости. Сейчас начнутся крики, а вечером у него появятся новые синяки. — Ты, блять, думаешь это смешно? Ты — не человек, ты — упырь, весь в отца, — она резким шагом сократила расстояние между ними и грубо схватила сына за подбородок, — И ты ещё, блять, смеешь спрашивать?! Мерзкое отродье, — она откинула сына от себя в сторону. Не имея возможности затормозить или ухватиться за что-то, он сильно ударился головой он дверной косяк и чуть не вскрикнул. Он не плакал, это тоже было запрещено. Но явно почувствовал что-то тёплое в районе лба. — Прости, я… — Аарон попытался встать. — Заткнись! — женщина снова с силой толкнула сына, — Заткнись и никогда больше ко мне не подходи! Аарон напрягся, готовясь к новому удару, но его не последовало. Мать ушла, оставила его одного. Для мальчика это был лучший исход, когда после всего она даёт ему самому разобраться с ранами. Он не верил, что она сможет залечить то, что обычно сама и приносит. Он заплакал, стоило ему притронуться к голове. Она сильно болела от удара и кружилась, если двигать ей слишком резко. По лицу толстой струйкой текла кровь, которая долго не останавливалась. Он замарал своей кровью все, до чего дотянулись его руки. Мать будет в ярости, но сегодня вторую такую взбучку он не переживёт. Через боль ему пришлось разбираться с внешним видом комнаты, а не своей раной. Мать вернулась под утро. От неё не несло спиртным, но выглядела она так, будто выпила не меньше 5 литров чего-то крепкого. Аарон никогда с таким не сталкивался, но стразу понял: мать перешла на наркотики. Это не сулило ему ничего хорошего.