будто я не могла дышать

Господи, как же ей хуево. Она чувствует себя блядски никчемной, словно она вообще ничего из себя не представляет. Что она вообще делает на проекте? Реально ебаное разочарование, позор. Именно с такими мыслями Виолетта дрожит на полу в школе пацанок и курит-курит-курит уже будто бы невкусную дудочку. Ей так плохо, так грустно, так неправильно-одиноко без Даши, что хочется лезть на стену, хочется все бросить, сбежать к ней, в тёплые объятия, к мягкому голосу… Малышенко уезжает с проекта и хочет забыться. Она снова плачет, потому что машина едет слишком долго, потому что ей слишком холодно без Дашеньки. Виолетта всхлипывает уже в лифте, вновь рыдает, но уже и от радости, и от печали. Дверь открывается, Вилка слышит нежное: — Родная… Боже, ты чего? И тут же летит в объятия, доверчиво-распахнутые, такие нежные, такие долгожданные. Ревёт, не в силах стянуть с себя верхнюю одежду и обувь: — Блять, зай, мне было так плохо без тебя. Так хуево, сука, будто я не могла дышать… Каплан шепчет что-то успокаивающее, тянет к себе и раздевает, не переставая касаться, потому что ебаный тактильный голод преследовал их обеих в течение долгих пяти дней. Салем и Ницце встречают обеспокоенным мяуканьем, потому что им тоже было грустно, они же все понимают. Вилка засыпает на их постели, где так тепло, хорошо, где пахнет Ницце, Салемом и Дашей, что ложится рядом и гладит по голове. Утром Малышенко просыпается в мягких объятиях. Она сонно тянется к Каплан и та целует её в лоб, нежно заправляя растрепанные волосы за уши. Шепчет: — Зая, выспалась? Виолетта кивает и тянется к пухлым губам, на которых оставляет нежные поцелуи. Как она прожила без этого пять дней? Чудом буквально… — Тогда давай кушать, милая? Даша такая хорошая, такая восхитительная и заботливая, что Вилка почти плачет от осознания того, что Каплан выбрала её, полюбила, забрала себе… — Давай, зай. Малышенко кое-как садится и позволяет отвести себя за стол. Она ест почти с ложечки, такая слабая сейчас, жалкая… Но Даша не ругается, нет, она только смотрит понимающе и шепчет, как любит и гордится. Правда гордится, это даже удивительно, ведь Виолетта ничто. Потом Каплан наполняет ванну водой и усаживает Вилку в тепло. Причесывает волосы, ласково гладит по шее, пока Малышенко откисает, постепенно приходит в себя и пока ненависть к себе, что душит и не даёт нормально дышать, медленно отступает. Виолетта просыпается, когда её мягко обтирают полотенцем с хеллоу-китти и ведут в спальню. Кажется, эти дни в школе пацанок её настолько вывели из себя, что она потерялась. — Малышка, скажешь, чего хочешь? Я все сделаю, зай, ты же знаешь… Даша садится перед ней и берет за руки. Держит совсем невесомо, будто боится навредить, будто Виолетта разбитый фарфор… Неужели она выглядит так? Так поломано, так страшно? — Я… Просто не отпускай. Просто коснись меня везде, где не касалась эти ебаные дни. Я умираю без твоих рук на теле. И сама раздевается, пока холодные пальцы едва ли слушаются. Она правда так скучала, так безумно скучала, что кажется преступлением не подумать о Даше в себе. Каплан вдруг краснеет. Спрашивает мягко, оглаживая большим пальцем проколотый сосок: — Ты уверена? Вили, может ты не готова, может нам подождать? Тебе же так плохо… Малышенко мотает головой, чувствуя, как волосы взъерошиваются ещё больше. Она лезет на колени Даши и целует её в щеку: — Я уверена в этом больше всего. Я просто хочу оставить твои отпечатки на коже, зай, так сильно хочу… И целует, нежно и аккуратно, вылизывает податливый рот, пока татуированные пальцы стягивают нижнее белье и отправляют в полет. Виолетта оказывается на мягких простынях. Ей так тепло, так обжигающе тепло, что хочется плакать снова и снова. Теперь она дома, рядом с Каплан, которая рядом, которая всегда выслушает, успокоит, поможет. Которая знает, что делать и как. Пальцы внутри ощущаются как райская благодать. Малышенко тихо стонет и жмурится, гнется в спине, плавится в лучах своего личного солнца. Она цепляется за её плечи и двигается навстречу, потому что эти пять дней были адом. Даша спасёт от этого, Даша покажет небеса, покажет, каково это, когда тебя любят и ценят, когда тебя ждут. Нежные губы оставляют поцелуи на доверчиво подставленной шее. Виолетта чуть хрипло стонет, разводя ноги шире, пока Каплан успокаивающе шепчет: — Тш-ш, малышка, я рядом. Я рядом, Вили, я с тобой. Ты не одна, слышишь? Я всегда с тобой. Я здесь. И это куда важнее пошлых словечек, денег и славы. Когда тебе грустно и одиноко, единственное, что тебя может спасти — искренняя любовь. Именно эта любовь спасла Виолетту, именно эти мысли дали возможность дышать. Сжатие груди, всхлип в поцелуй и быстрые, но нежные толчки. Малышенко смотрит прямо в глаза Даши и тонет в них, а это приятно. Приятно тонуть в самой любви, в таком потрясающем её проявлении. Уже позже они лежат в обнимку и Виолетта гладит волосы Каплан, такие мягкие и любимые. Шепчет: — Зай, я больше не хочу никуда уезжать. И слышит в ответ ласковое: — А я и не хочу, чтобы ты куда-то уезжала.