Artificial

      «Добро пожаловать в мир будущего. В мир, где нет эмоций, а как следствие, нет проблем…»       В этом мире действительно не осталось чувств. Люди не радуются, не грустят, не злятся и даже не влюбляются. Тут все ровно и спокойно. Для того чтобы получить определенный заряд бодрости, в этом мире люди по выходным ходят в специальный театр. Покупают билет, по которому их проводят в комнату, из которой они будут смотреть представление. Обученные актеры-музыканты подарят зрителю невероятно мощную порцию эндорфинов, которой хватит на неделю, а то и на две. А само выступление займет всего пару минут. Вот чудеса!       На самом деле, это одна из немногих возможностей получить хоть что-то от прежнего живого мира. Все эмоции под строжайшим запретом. Но это на благо человечества. Институт семьи в этом мире потерял смысл. Теперь детей выращивают в пробирках, создавая идеальное общество без изъянов. Любовь и дружба обесценены и приравнены к пустой трате времени. Как и секс, который считается чем-то первобытным.       Возвращаясь к театру, Эмиль – один из актеров. Типичный представитель этого общества напрочь лишенный чувств. Но в последнее время он начал замечать за собой аномальное поведение. Рядом с барабанщиком из труппы его сердце начинает биться быстрее, а бледные щеки начинают краснеть. Такого ведь быть не должно?       После завершающего концерта в воскресенье Найтмер надолго завис напротив зеркала, бездумно себя разглядывая. Он обводил указательным пальцем контуры своего лица. Белый покров влажной кожи, светло-голубые глаза – все как у всех. Цвета его не интересовали. Все внимание было именно на черты. На породистый нос, форму глаз и ярко очерченные пухлые губы. Такие чувственные. Для чего же они нужны? В процессе он случайно чуть-чуть смазывает черную помаду.       —Ты чем-то озадачен? — в помещение зашел Бон. Он явно после душа, но макияж не тронут, хотя его синтетическая кожа блестит еще сильнее от капелек воды.       —Нет, — Эмиль отводит взгляд, не зная, как начать разговор. Почему он вообще начал задуматься о своих словах? — Вернее… Оле, почему мы все так живем?       —Как «так»? — тихо спросил Бон, плюхнувшись на диван позади гитариста.       —Ну, без чувств? — Нодтвейдт испугался самого себя. Он уже несколько месяцев встревожен своим поведением. Ключевое слово «встревожен». Такого быть просто не может. Он не должен чувствовать что-либо кроме как… Ничего?       —Так должно быть, — очередной монотонный ответ.       —Разве тебе никогда не хотелось кого-нибудь поцеловать? — Эмиль опять коснулся своих губ.       —Зачем? — все же в его голосе читалось некое непонимание.       —Я читал старую литературу, там написано, что раньше люди так делали. Этим они выражали свою симпатию и любовь, — он пытался достучаться хоть до кого-то.       —Раньше мир был несовершенен. Неужели ты хочешь жить, как они? В постоянной тревоге и стрессе, — Оман абсолютно не воспринимал слова собеседника.       —Ты перечисляешь только плохое. А ты подумай о хорошем, — гитарист настаивал на своем. Он развернул стул к Бону и сел напротив него, близко-близко, так что их колени соприкасались, — Например, об ощущении близости.       —Ты, кажется, болен.       —Тебе кажется. Представь, как было бы здорово ощутить тепло губ, где-нибудь на шее или руках, — он взял его руки в свои и начал аккуратно покрывать их поцелуями, — или между ног.       —Что ты такое говоришь? — вопросил Оле, но руки не убрал. В нем будто бы проснулся маленький огонечек интереса, который заставлял его заворожено наблюдать за действиями Кошмара.       —Или, жар рта на своих пальцах? — внутри Эмиля все ужасно колотилось от неожиданно нахлынувших чувств. Таких странных и непривычных. Разве не это находится под запретом? Впрочем, ему уже все равно. Он взял в рот длинные пальцы драммера, трепетно их посасывая, пробуя на вкус что-то новое. Новинка отдалась где-то внизу приятным спазмом.       —Ты с ума сошел, — Бон закусил губу, краснея и ловя на себе те же ощущения что и коллега. Он впал в легкую панику. Впервые в своей жизни он что-то почувствовал, что-то захотел, хотя еще пару минут назад он был готов поклясться, что это невозможно.       —Нет, просто я живой, — Индастриз заметил волнение Омана. Он улыбнулся и пересел со стула к нему на колени, беря в руки его лицо, — Давай и ты оживешь.       Не дав барабанщику возможности ответить, Эмиль жадно накрыл его губы. Он так мечтал об этом, будто бы всю свою жизнь.       Найтмер абсолютно не знал, как делать это правильно, но что-то изнутри ему подсказывало ход действий. Следуя невидимой инструкции, Найт, прикрыв глаза, со всей своей накопившейся нежностью начинал расцеловывать Омана, то просто сладко чмокая его в губы, то проникая вглубь рта, стараясь взять от этого поцелуя как можно больше.       Да и сам Оле не растерялся. Устроив руки на талии партнера, он податливо начал отвечать на поцелуи. Впервые за жизнь поймав волную возбуждения, Бон, безусловно, испугался. Так ведь нельзя? Но с Эмилем ему будто бы было и не страшно. Ему самому захотелось узнать об эмоциях на практике.       Нодтвейдт был счастлив. Это так здорово, почему он не делал этого раньше?       —Давай делать так чаще! — радостно произнес Эми, хлопая ресницами и ожидая только положительной реакции. Но тело требовало продолжения. Поцелуев уже было недостаточно.       —Давай. Что ты там говорил про помаду между ног? — в Омане проснулась задорная хитринка, которая очень понравилось Найту. Ему захотелось увидеть Оле настоящим – таким, каким он должен быть на самом деле, без маски фальши, навязанной обществом.       Кошмар медленно сполз вниз, устраиваясь поудобнее. Он раздвинул барабанщику колени и взялся за ремень. Внутри все расцвело, будто происходило какое-то невероятное открытие. Быстро освободив коллегу от ненужной на данный момент одежды, Эмиль тут же прильнул к эрегированному члену Бона, начиная его трепетно целовать. По какому-то невероятному наитию он прекрасно понимал, что ему нужно делать. Поэтому расцелованным был не только половой орган, но и живот с ляжками. Наигравшись с поцелуями, пометив Омана черными опечатками губной помады, Найтмер, лизнув еще разок, наконец, взял в рот. Оле шумно выдохнул, прикусив кожу на руке, боясь издать лишнего звука. Ему хотелось откровенно застонать, но вдруг кто-то услышит.       Бон машинально взял Эмиля за волосы, задавая свой ритм. Было невероятно хорошо, в ушах гудело, а в глазах темнело от экстаза.       Нодтвейдт же очень старался. Поначалу было тяжело взять в рот весь член, но он смог, несмотря на то, что из глаз полились маленькие слезинки.       И вот наступил пик, когда драммер еле сдерживался, но все же издал протяжный стон удовольствия. Найт довольно облизнулся, посматривая снизу-вверх на партнера, поглаживая его по ноге.       —Было приятно? — логичный вопрос от гитариста.       —Очень, — еле разлепил глаза Оле, вытирая со лба выступивший пот, — Я даже и подумать не мог, что это так хорошо.       —А мне сделаешь приятно? — в предвкушении спросил раззадоренный Эми.       —Конечно, — драммер охотно согласился, — Иди сюда, — похлопывающим движением он пригласил Индастриза вернуться обратно на колени.       Теперь уже Оле старался сделать Эмилю хорошо. Он начал с простого - поглаживал напряженный член через брюки. И пока Найт томно вздыхал, Оман начал расцеловывать его шею. Другую же руку он разместил на заднице Кошмара, достаточно сильно сжимая ягодицу.       Уже позже драммер запустил руку к Нодтвейдту в штаны, начиная откровенно ласкать его. Гитарист пытался сконцентрироваться на ощущениях, чтобы не кончить лишь от одного прикосновения. Он сильнее запрокинул голову назад, давая больше места для поцелуев.       Нехитрыми манипуляциями Бон быстро довел Найтмера до оргазма. А Эми не стал сдерживаться, а простонал в полный голос, рефлекторно прижимая к себе Оле еще сильнее.       В груди расцвели цветы, а жизнь заиграла новыми красками.       Вытершись от спермы и одевшись, они уселись на диван, прижавшись друг к другу плечами, держась за руки.       —Теперь ты веришь мне, что это не дурость? — Эмилю захотелось услышать мнение Бона.       —Верю. Черт, тот, кто придумал эти правила такой идиот… — уставшее произнес он, но усталость его была приятной.       —Оле, представляешь, сколько нам еще предстоит попробовать! У нас с тобой настоящая жизнь начинается! Я тебя так люблю, — осмелился на такие серьезные слова Индастриз.       —И я тебя, — Бон аккуратно погладил костяшки Эми, — Все-таки правильно говорят. Любовь – страшная вещь. Чудеса творит.