Испариться и никогда не существовать

Гудение принтера вторгается в тихое клацанье десятков клавиатур. Громко звонит телефон. Пара представителей офисного планктона поднимают головы, с любопытством оглядываясь. Они напоминают сурикатов, повылезавших из норок – такие же одинаковые и взволнованные. Наверное, новенькие. Клацанье затихает. Трубку снимает менеджер, та, что с командным голосом и губами, густо накрашенными красной помадой. Её рот – самое яркое пятно в блёклом мире бизнес-центра, где все, как один, в сером: стены, столы, одежда, лица, жизнь… всё серое. Один из этой массы – Ким Тэхён, мужчина сорока лет с проседью в тёмных волосах, заполняет последнюю на сегодня таблицу с отчётностью. Ощущение почти законченной работы несильно облегчает тяжесть прошедшего дня. Мужчина трёт веки и возвращается к выпуклому экрану громоздкого компьютера. Глаза ужасно болят. Так, будто туда засыпали песка и заставили моргать. Хочется подольше поспать, но не выйдет – завтра утром надо отвести жену и дочь в клинику, а после поехать за продуктами и медикаментами. Дома вообще ничего нет. Ни-че-го.  Стрелка настенных часов сообщает, что через три минуты закончится рабочий день. Через три минуты можно будет больше не смотреть в экран, не растирать и так красные глаза. Через три… уже две минуты можно будет встать и размять затёкшее тело. Поскорее бы… «Жду тебя в восемь, как и договаривались» Передаёт смс-сообщение маленький экран серого телефона, и своей серостью он гармонирует с окружением. Тэхён набирает сообщение в ответ, неловко давя серые кнопки. Руки большие, телефон маленький. И почему они делают такие неудобные вещи? Это касается и его галстука, давящего на шею, и куртки на плечах, что тяжелела при каждом шаге, будто нарочно хотела придавить к земле. И шаг тоже тяжелел, но Тэхён умудряется забежать в уже уезжающий автобус. Двери почти что сдавили между собой. Но нет, не успели, а он успел. Видит свободное место, но предпочитает стоять, безучастно смотря в окно. «Я приготовила ужин. Аюн тебя очень ждёт, хочет фильм вместе посмотреть.» Ворот рубашки сдавил глотку так, что приходится расстегнуть пару пуговиц.  «Я задерживаюсь на работе»  Хочется вышвырнуть себя на мокрый асфальт, в равнодушный гул проезжающих мимо машин. «Ничего, всё хорошо! Мы ждём тебя!» Тэхён прикусывает щеку. Мерзкий металл крови заполняет его рот. Мерзкое ощущение самого себя заполняет тело. Автобус останавливается. Холодный воздух больно бьёт по щекам, шаг по мокрому асфальту ускоряется. Стук низких каблуков, хриплый шёпот деревьев, трущихся голыми ветвями друг о друга, вдалеке раздаётся раздражённый автомобильный сигнал. Навалилось чувство страшного одиночества. Тэхён же всю жизнь его избегал, ища общества кого-то, чего-то – не важно, главное, чтобы не одному.  Скрипит подъездная дверь, старый лифт шатко закрывает двери и из последних сил тянет на последний этаж, дверной замок не работает, приходится громко стучать. Хосок всегда слушает музыку и ничего кроме неё не слышит. Надо постучать громче.  — Привет.  Тэхён сгребает худое тело в объятиях, и его несильно обнимают в ответ. Пахнет сигаретами, мятной жвачкой и жжёной резиной. — Опять гонял на мотоцикле? — Сквозь поцелуи, закрывая за собой дверь. — Совсем жизнь не бережёшь. — А у меня есть, что в ней беречь?  И смеётся весело так, задорно. Тэхён обнимает крепче, улыбаясь парню в шею. С Хосоком хочется улыбаться. — У всех есть. — А у тебя? Что есть у тебя? — Хосок вглядывается в его уставшие глаза.  — Ты, — почему-то даже не задумался над ответом.  — Не-а. Меня даже у самого себя нет. И Хосок тянет на кровать, говоря, что сегодня они обойдутся без «полноценного» секса. Сил у него нет, и Тэхён не возражает. Сам на ногах еле стоит. Или это не от усталости?  На фоне играет новый хит Эми Вайнхаус – Rehab, и это заставляет Тэхёна удивиться – ранее Хосок при нём слушал только попсу-однодневку с перебивками на Бритни Спирс. На припеве с него стягивают куртку и валят на матрас. Сквозь печальный голос певицы и звук влажных поцелуев слышится, как деревья тоскливо скрипят ветвями по окну, в чьи щели настырно лезет воющий ветер, и Луна смотрит со злым осуждением ответ, когда Тэхён поднимает на неё свой опасливый взгляд. Сама природа против. Тэхён безропотно принимает её гнев. — Я тебя хочу, — Хосок, ранее вяло целовавший его живот, неожиданно оказывается у его лица и жарко дышит ему в губы. — А ты? Ты меня хочешь?  — Всегда.  Парень довольно улыбается и снова ныряет вниз. Брюки вместе с бельём спускаются до самых коленей.  — Мой аджосси сегодня романтичен, — Хосок посмеивается, а потом закусывает губу, беря в руку полувставший член. — Давай сыграем в студента и препода, а?! — двигая рукой по горячей плоти тянет он с ухмылкой. — Профессор Ким, я уже получил отлично?  Двадцать и тридцать восемь… Было, когда они познакомились. Прошло уже больше года, а менее мерзким всё это для Тэхёна быть не перестало. Тэхён сам для себя мерзким быть не перестал. Ничтожество и извращенец – таким он себя считает. — Блять, — сквозь зубы с шипением, когда член берут в рот, заглатывая полностью.  Хосок мычит, то ли от удовольствия, то ли от усталости – судя по купюрам на тумбе, Тэхён сегодня у него далеко не первый – и начинает двигать головой активнее. Приходится схватить его за волосы, чтобы сбавить темп. Хотелось растянуть удовольствие, а не позорно кончить в самом начале.  — Ты самый вкусный из всех моих клиентов, — оторвавшись от члена, говорит ему, тяжело дыша.  Это его «из всех клиентов» неожиданно больно ранит. Хосок дальше ещё что-то невнятно говорит, перед тем, как вернуться к своему не особо увлекательному занятию. Тэхён его не слышит, теряясь в наслаждении и стыде. Хочется, чтобы ударили. Так, чтобы хлынула кровь. Внезапно и так несвоеременно перед глазами возникает лицо собственной жены. Она смотрит так, что хочется провалиться сквозь землю. Женатый мужик спит с парнем, которому платит за это деньги. Это всё так убого, так отвратительно и стыдно. Приходится встряхнуть головой и посмотреть вниз на парня, облизывающего его плоть. Выглядит в какой-то степени гадко, в какой-то восхитительно, и при этом страшно возбуждает. Когда Хосок садится на кровати, вытирая влажный рот ладонью, его тянут на себя и целуют так, что только совсем уж бездушное существо не поймёт, сколько надломленного в этом поцелуе. Хосок отвечает пылко и больно оттягивает за волосы. Всё его движения заучены и лишены чувств. Это унижает, но Тэхён на миг позволяет себе помечтать о взаимных чувствах, общей кровати и ощущению счастья в солнечных лучах летнего утра. Пара секунд фантазий – несколько часов горечи на языке и в глотке. Дрянная жизнь дрянного человека. Тэхёну пора бы привыкнуть.  Вскоре Хосок просит его поторопиться, потому что очень хочет спать. Тэхён хочет поцеловать его на прощание, но прогоняет эти мысли. Три новых купюры прямо из банкомата достаются из кошелька и кладутся на комод. Хосок громко благодарит уходящего клиента, поправляя свои ржавые локоны у худого уставшего лица. На пороге Тэхён поворачивается, чтобы попрощаться, и замирает на пару секунд. Сердце забилось чаще, когда Хосок посмотрел на него через плечо тем самый дерзким взглядом, которым когда-то к себе привлёк. Когда-то влюбил. Но в последнем Тэхён признаваться не хочет. Мужчина скомкано прощается, взглядом цепляя купюры. Мерзко. От себя и всего остального.  Осталось только впихнуть себя в автобус и доехать до серого спального района. Но это быстро на самом деле и, добравшись до квартиры, Тэхён принимает холодный душ. На негнущихся ногах негнущимися руками натягивает на себя домашнюю одежду. Спина болит, ноги, руки… Всё болит. А в груди расширяется пустота, давящая на рёбра. Тоже больно, но вполне заслужено.  — Папа, — слабо-слабо из маленькой невзрачной комнатки.  — Привет, — старается улыбнуться легко и дружелюбно.  — Фильм завтра посмотрим, ладно? Уже очень поздно, — маленькая для неполных пятнадцати ручка, обмотанная бинтами, неуклюже поправляет тонкую простыню и тянется к плееру, ставя на паузу музыку. — Хорошо. Диск нормально играет? Тэхён вчера обходил все магазины по дороге домой и только в одном, самом маленьком и всеми забытом, нашёл диск с новым альбомом обожаемого дочерью Джастина Тимберлейка. — Да, мне очень нравится, спасибо большое. — Вы сделали перевязки? — Сделали. Маме потом стало немного плохо. Она сейчас спит.  — Тебе что-то надо? — На левой ноге бинт очень сильно давит. Болит.  Тэхён кивает и уходит, через пару минут возвращаясь с коробкой и влажным полотенцем. Бинты надо немного смочить, чтобы они не причинили боли повреждённой болезнью коже.  — Потерпи.  — Хорошо.  Аюн, как и всегда, стойко выдерживает всю перевязку, позволяя себе лишь тихо мычать – боится разбудить уставшую маму. Болезнь, обрёкшая девочку на страдания, зовётся болезнью бабочки, но Аюн очень сильная девочка, совсем не похожа на хрупкую бабочку. Совсем не похожа на своего отца. — Очень больно?   — Нормально. Не волнуйся, пап.  Тэхён еле сдерживается сам, когда видит вставшие в глазах, похожих на собственные, слёзы. Аюн часто моргает, не разрешая себе начать плакать. Но Тэхёну то всё видно. Видно, как его единственная дочь от всего устала, как ей больно и временами страшно. Видит и всегда уставшую жену, которая всё равно находит на всё силы, даже на заботу о нём находит. Он всё видит и хочет убежать, позорно их оставив.  Он устал от всего, от всех… От самого себя в первую очередь. Ему мерзко от самого себя, за то, что он, мужчина, спит с мужчиной. Ему стыдно перед семьёй, которая и не догадывается, куда их папа ходит по вечерам несколько раз в неделю. Его мучает совесть за то, что он изменяет своей жене, которая до сих пор его искренне любит. Ему плохо, когда он видит, как плохо его дочери. И становится ещё хуже, когда он проявляет слабость настолько, что хочется убежать и ничего более не видеть. Ни бесконечных больниц, окровавленных бинтов, мучительных утренних перевязок, страданий дочери, усталости жены, ненавистной работы… Ни-че-го. И ему тошно от себя. Куда он ходит? К молодому жиголо, в которого умудрился влюбиться, вероятно, пока тот с ним трахался за деньги, иногда слишком наигранно изображая оргазм? И как бы Тэхён собрался строить с ним отношения? Нормальные отношения. Ненормальные отношения. Это просто невозможно, неправильно и… Идиот и неудачник, вот он кто, этот Ким Тэхён, в прошлом неудавшийся бизнесмен, а ныне офисный планктон и так себе муж и отец. И ему искренне жаль свою семью, которой так с ним не повезло. Но он их не оставит – это более чем непозволительно.  — Спасибо, пап, — Аюн слабо улыбается и, замечая печаль на лице отца, протягивает руку, кладя свою маленькую и слабую на его большую и сильную. — У тебя всё нормально?  Тэхён выдавливает из себя улыбку.  — Да, доченька, всё нормально.  — Я тебя люблю, — пальцы, покрытые красными и розовыми язвами, пытаются сжать чужие. Хочет приободрить. Аюн чудесная, добрая, самая лучшая.  — И я тебя. Спокойной ночи.  Тэхён целует дочь в лоб, убирает коробку с аптечными принадлежностями на место, выкидывает окровавленные бинты и выходит на балкон, где не спеша раскуривает сигарету. Ночной Сеул молча разделяет с ним отчаянье. Дует ветер, и влага на щеке чувствуется отчётливей и холоднее. Тэхён вытирает её нервным движением ладони, которая не поспевает за новыми слезами. Хочется испариться и никогда не существовать.