Зайдешь на чай?

В дверь осторожно постучали, в прихожую рванул пёс, пискляво гавкая — маленький чихуахуа, черный, будто только только вылез из сажи. Он резво защищал своего хозяина, несмотря на размеры. Когтистые лапки заскребли по двери, чуткий нос пытался выяснить, кто стоит по ту сторону. Костик встал из-за рабочего стола, снимая очки и потирая глаза, уставшие после длительной бумажной работы. Он был преподавателем истории в московском государственном университете, у него имелась своя квартира, стабильный доход и любимый пёс, напоминавший каждый раз о не менее любимом его втором хозяине. Ромин никого не ждал, поэтому уже заранее догадывался, кто мог стоять за дверью — Дмитрий Арсентьев, его не первая, однако самая бурная любовь, оставившая неизгладимый след в его душе. ***

Их знакомство получилось не совсем заурядным. Митя только поступил в университет и искал комнату для жилья. Ему подвернулось объявление, что сдается комната по такому-то, такому-то адресу за небольшую цену. В тот же день Арсентьев оказался там и договорился с Костей. Уже позже он узнал, что Ромин является не только преподавателем в том же университете, но и его куратором. Дома Костик был воплощением доброты, зато на занятиях требовал полной отдачи и не смягчался, даже видя ночные старания Арсентьева дома. Как завязались их более тесные отношения обоим было не очень понятно, все произошло слишком смазано, и вот они уже ходят вместе в театр, помогают с переездом Алисе Витальевне и читают в обнимку книги. Конфликтов у них практически не было, если не считать выяснений, кто сегодня приготовит ужин, а кто займется стиркой. Однако в один прекрасный день Митя забрал документы из университета, будучи на третьем курсе и пошел таксовать, объясняя это Костику тем, что история это не его и ему нужно подумать, чем он хочет заниматься. Ромин не стал возражать, понятливо кивнув.

Все изменила одна странная вечерняя встреча. Митя как обычно ушел на работу, к нему в машину сел клиент, от его вида по телу молодого человека пробежал холодок. Мужчина выглядел серьезно и мрачно, на нем красовался кожаный плащ и галифе, в зубах он держал не закуренную сигарету. Арсентьев притих, стараясь вести машину, как можно плавнее, чтобы не нарваться на гнев сотрудника госбезопасности. Незнакомец заговорил первым. — Чудесный вечер не правда ли? Я закурю, — чиркнула спичка, и вот из окна машины вылетело несколько облачков дыма. — Как тебя зовут? — Митя. Дмитрий Арсентьев, — протараторил юноша, крепче вцепляясь в руль и чувствуя, как липкий холодный страх поднимается к горлу, мешая говорить. — Чего таксистом работаешь, Митя? — мужчина с нажимом произнес обращение и, как показалось до чертиков напуганному Мите, жутко улыбнулся. — Так это.. Деньги нужны. Вот и работаю. Учился на историческом, понял, что не мое, забрал документы, устроился на работу, думаю теперь, чем заняться, — юноша остановился у пешеходного перехода, давая людям перейти дорогу, и глянул на пассажира. — Это хорошо, — мужчина замолчал на несколько минут, очевидно, размышляя над чем-то, Арсентьев не решался нарушать его покой. — Хо-ро-шо, — чекист в упор посмотрел на Митю. — А не хочешь к нам, в госбезопасность? Родину защищать, чистить от изменщиков и предателей. Благородная миссия и платят больше, чем ты тут получаешь.

Все вмиг застыло внутри Арсентьева, и без того обезумевшее сердце, казалось, застучало о ребра еще сильнее, из-за чего юноша резко затормозил у подъезда нужного дома. Отказать, означало накликать на себя беду, а согласиться — обречь себя на вечные муки совести. Ни для кого не было секретом, что забирали много невинных людей, заставляя пытками признаваться в том, чего они на самом деле не совершали. Митя не понимал, как чекисты могут спокойно спать, зная, что они загубили честного гражданина совершенно безосновательно. Юноша молча смотрел вперед, боясь что-либо отвечать, к счастью, его компаньон по-своему расценил его молчание и ободряюще похлопал Арсентьева по плечу. — Ты подумай, когда надумаешь, голод припрет или что еще, приходи. Где искать ты знаешь, скажешь, что к полковнику Ильинскому. До встречи, — мужчина покинул машину и исчез в темном подъезде.

Митя был обескуражен такой уверенностью чекиста. В чем он был уверен больше? В том что Митя настолько желает служить любимой Родине, что явится или в том, что именно финансовые проблемы его приведут? Как бы там ни было, пришел Арсентьев как раз таки из-за второго. Однообразная пища и невозможность расплачиваться за все, на что падал глаз раздражала юношу с каждым днем все сильнее. Косте он ничего не сказал: ни о встрече со странным пассажиром, ни о том, что он пошел в госслужащие. Юноша долго метался между муками совести и материальными желаниями, но второе все таки перевесило, и спустя месяц он явился на Лубянку. Полковник встретил его все с той же жуткой улыбкой. Дни складывались в недели, недели в месяцы, зарплата, даже у лейтенантов, была выше, чем то, что Арсентьев получал за услуги водителя. Сначала Костя не обратил внимания. На столе регулярно стали появляться дефицитные продукты: колбаса, мясо, сладости. А потом Митя решил пройтись с ним по магазинам, аргументируя это тем, что гардероб Костика поизносился и надо прикупить чего-нибудь нового. Ромин не раз пытался откровенно поговорить с Митей, но тот упорно увиливал. Однако в один из вечеров ему все-таки удалось застать юношу врасплох. В сумке он обнаружил форму, на которой виднелись, пусть и не совсем ясные, но заметные капли крови. Костя так и замер в коридоре, держа в руках китель. Он никак не мог поверить, что его светлый мальчик мог заниматься такими ужасными вещами. Костик корил себя за невнимательность, конечно, откуда могли бы взяться такие продукты? Откуда бы Митя достал деньги на новую одежду? Арсентьев говорил, что сменил работу, но Ромин никогда бы не подумал, что теперь его светлый мальчик пятнает свою душу невинной кровью. Это было выше его понимания. Костя собрал Митины вещи и сказал тому уходить. Было больно. Но еще больнее было от того, что Арсентьев ничего ему не сказал, ничего с ним не обсудил. Вместе они смогли бы придумать решение.

Митя ушел. Конечно, он порывался все объяснить, упирался и просил не выгонять, но Костик был непреклонен. Их пёс, Ник, спрятался на кухне от криков, боясь попасть под горячую руку.

Митя приходил, стучал в дверь, караулил у университета, но Ромин виртуозно его избегал. В конце концов, юноша прекратил свои тщетные попытки. Вечерами маленький пёс лежал у порога и грустно смотрел в стену, ожидая, что вот вот дверь отвориться, и войдет его второй любимый хозяин, погладит его как всегда, и все будет хорошо. Иногда Костя забирал Ника к себе, крепко прижимал к груди, шепча «Я тоже по нему скучаю». Но как бы Ромин не скучал, он не мог никак смириться с новой работой Арсентьева.

Митя честно хотел рассказать всё Костику, но очень боялся его реакции и не знал, как преподнести информацию. Он помнил про старую русскую мудрость: «Все тайное становится явным», однако до последнего надеялся, что у него будет возможность рассказать все самостоятельно, когда наконец получится собрать все факты в единое объяснение. И вот все выяснилось само, по его же неосторожности. Арсентьев принес форму домой, чтобы простирнуть, когда Костик уйдет на работу. Однако по воле судьбы все пошло совсем не по плану. После инцидента Митя шел по темным улицам, намереваясь остановиться пока у друга, а потом заняться поисками квартиры и попытками поговорить с возлюбленным. За что Митя любил Мишу, так это за то, что тот не задавал лишних вопросов, чувствуя настроение товарища. Он знал, что Арсентьев расскажет все сам, когда посчитает нужным. Ни дня не проходило без мыслей о Косте. Митя со свойственной молодым людям настойчивостью пытался выловить Ромина, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Его просто не желали слушать. В итоге Арсентьев решил, что его возлюбленному просто надо это переварить и потом уже, может, он будет готов поговорить. ***

Как показалось Мите он дал Косте на размышления достаточно времени — три месяца. Нервно кусая губу, он постучал дверь и услышал знакомый лай. По любимому псу, которого он когда-то спас от жестокости уличной жизни, он тоже очень скучал. Арсентьев слышал, что к двери подошли и настойчиво постучал еще раз. Ему было необходимо поговорить, пусть даже его вышвырнут опять. Хотя где-то глубоко в душе жила надежда, что любви Костика хватит на то, чтобы смириться с сложившейся ситуацией. Арсентьев не смог бы теперь поменять место работы, даже при большом желании, это будет расценено, как предательство, и его попросту расстреляют. А Митя слишком хотел жить, желательно с Костей. — Костя, открой, давай поговорим. Если я не смогу убедить тебя, ты сможешь выставить меня за дверь навсегда, и я больше не потревожу тебя, — Митя схватился за ручку, с надеждой смотря в глазок. — Дай мне шанс.

Ромин стоял, прислонившись лбом к двери, всё его существо было счастливо слышать до боли знакомый и любимый голос, но разум кричал, что это уже не тот Митя. Тот Митя не запятнал свои руки кровью, а у этого они уже были испачканы по локти. Почему же глупое сердце не может думать одинаково с разумом? Почему оно рвется вон из плоти, желая воссоединиться с тем, кто дорог? Ромин не раз думал бросить все к черту и пойти к Арсентьеву, крепко прижать к груди и больше никогда не отпускать, но каждый раз он подавлял этот порыв, говоря себе, что теперь его возлюбленный делает ужасные вещи. Однако с каждым днем эти ужасные вещи становились для Костика все менее убедительным препятствием. Влюбленная душа бунтовала, как запертая в клетку птица, жаждущая получить свободу. — Хорошо. Давай поговорим так. Я знаю, что ты меня слышишь, — последовал тяжелый вздох. — Кость, я люблю тебя. Я хотел лучшей жизни для нас. Ты знаешь, как мы с тобой жили. Разве это можно назвать жизнью? Скорее выживанием. Мы сводили концы с концами. Я не хочу так жить. Я хочу, чтобы были возможности вкусно питаться и не задумываться о завтрашнем дне. Ты думаешь я хотел становиться чекистом? Нет. Я долго боролся со своей совестью, но материальные желания взяли надо мной верх. Да, я не хочу питаться картошкой и хлебом до конца жизни, не хочу довольствоваться малым. Возможно, я эгоист, но кто из нас не думает о себе? Помимо меня есть еще много людей, выполняющих такую же работу, и если бы не было меня, на эту должность вступил кто-нибудь другой.

Дверь открылась, представляя взору Арсентьева хмурого историка в домашней рубашке и брюках. Сердце защемило от нежности, а кончики пальцев закололо от желания обнять, но пока это было не лучшей идеей. — Если бы ты мне сказал сразу, мы могли бы что-то придумать… — Что? Костя, что мы могли бы придумать? Ты стал бы помимо университетской работы давать частные уроки? Я бы тогда вообще не видел бы тебя дома. В чем смысл был бы этих денег, если бы у нас не было времени их тратить вместе? Ты бы постоянно работал, я бы нашел что-то помимо такси и вот так бы мы и жили? Это было бы бессмысленно.

Ник опасливо вышел из-за Костика и, прыгнув, поставил передние лапы на ногу Мити, желая обратить на себя внимание. Арсентьев посмотрел вниз и тепло улыбнулся, опускаясь на колени и протягивая руки к питомцу. — Привет, мой хороший, я тоже по тебе скучал, — Митя взял собаку на руки, тиская и целуя между ушей. — Мне обещают повышение. Скоро моим уделом будет бумажная работа и слежка за предполагаемыми изменщиками. Я не буду брать невинных людей. По крайней мере, минимизируют их количество по возможности. Если смотреть с этой стороны, то я смогу спасать действительно невинных, в то время как кто-то другой не задумываясь увез бы их в подвалы.

Голова кипела от количества мыслей, словно переполненный котел. В словах Мити действительно была логика. Он хотел крови точно также, как и сам Костик. Ромин не мог его винить за желание лучшей жизни. Прошлое Арсентьева было не самым обеспеченным, неудивительно, что ему надоело. К тому же, отчасти его желание было связано и с самим Костиком. Ведь Митя не один пожинал счастливые плоды новой должности. Он таскал домой продукты и не скупился в магазине на желания возлюбленного. Ведь у других чекистов есть жёны, и они как-то мирятся с положением своих мужей, чем он хуже? Он не мог и не хотел снова гнать Митю. Его речь окончательно развеяла все сомнения, у Костика не осталось аргументов против. Да и он не сильно хотел их искать. Историк с затаенной нежностью наблюдал за лобызаниями Мити с Ником, вспоминая их уютные совместные вечера, когда маленький чихуахуа только появился в их доме. — Зайдешь на чай?

Арсентьев поднял на него сияющий взгляд. — С радостью.

Хлопнула дверь, скрывая за собой двух, счастливо обнимающихся мужчин.