try again.

      пробка в дождливую погоду — вот что может точно испортить настроение на весь оставшийся день. капли противно стучат по крыше и окнам, и порой, когда так происходит, хочется просто лечь на холодный и мокрый асфальт, чтобы тебя наконец-то смыло вместе с этим надоевшим дождём.       дима не любил дождь, вообще терпеть не мог, особенно когда не бывает возможности доехать на каком-либо транспорте. «зонты для лохов» — он живёт таким принципом, поэтому каждый раз, как он возвращается, походит на мокрую и злую псину.       антону же в какой-то степени плевать. обычное природное явление, круговорот воды, и с этим ничего не сделаешь. тем более чаще всего он никогда не мокнет — большую часть времени он на машине, поэтому единственное, о чём ему приходится волноваться — это как бы поскорее снова включить «дворники», дабы те смыли разводы от капель.       на улице уже было темно, около семи часов вечера, так что очевидно, почему они оба были недовольными и уставшими. слава богу хотя бы, что в антоновой машине было до потной жопы тепло, оттого даже слегка в сон клонило.       из небольших динамиков приглушённо играли какие-то песни двухтысячных, но это никого не волновало сильно — оба те ещё меломаны. главное чтобы не было глухой тишины, так как они сидели молча. не то что бы они поссорились, или ещё что-то. нет, просто устали, слова были бы максимально лишними.       дима от скуки лезет в бардачок, и ловит на себе мимолётный взгляд антона. делает вид, что не заметил, как тот дёрнулся, и продолжает шариться. он нащупывает что-то по форме цилиндра, и не спеша достаёт. матовая помада.       побрацкий тяжело вздыхает и осматривает помаду. открыв её, выкручивает самый кончик и мажет ею палец. воск показался холодным, а палец очевидно, стал совсем немного, но липким.       немного повернувшись, дима видит на себе пристальный взгляд и слегка сводит брови. пытаться понять звёздочкина ему всегда казалось чем-то невозможным. легче с разбега скинуться со скалы, чем разобраться, какие мысли прячутся в этом непоколебимом взоре.       — ну что? — дима недовольно поджимает губы и почти скрипит зубами, но старается сдержать себя. терпеть ненавидит, когда антон так смотрит на него. он ничего не может сделать с этим взглядом и каждый раз, как в первый — чувствует себя сломленным.       — я знаю, к чему ты клонишь. мы уже это обсуждали, и мой ответ всё ещё «нет». просто положи на место, — можно было прекрасно заметить, как в глазах антона замешкалась неуверенность и волнение, и то, как быстро он постарался их смыть с лица долой, чтобы снова с холодной головой следить за дорогой, — это всё не так просто, как ты думаешь.       они действительно недавно разговаривали об этом. дима не то что бы напирал, но пытался поставить антона на тот путь, с которого он сошёл несколько месяцев назад. его, как бы, это не особо волновало на самом деле, мол, пусть делает, что хочет, но… к счастью или сожалению, он слишком хорошо знает, как антону это важно. слишком хорошо видит, как тот почти мучается. он знает всё о том, что произошло, и наблюдать за тем, как звёздочкин с каждым днём становится всё мрачнее и мрачнее — несколько даже жалкое зрелище.       дима не заставляет, он просто хочет помочь. хочет, чтобы у антона осталась эта отдушина, пусть даже если ему самому придётся не спать до утра и дождавшись полуживое тело, сквозь скрип зубов обрабатывать раны и укладывать спать. это не то, чего бы побрацкий хотел от своей жизни, очевидно, но они оба уже слишком много дерьма переступили, чтобы понимать друг друга достаточно хорошо.       — да в смысле, почему? серьёзно, ходил же распинался о том, как это всё тебе важно, а сам че? — дима максимально раздражённо разваливается в кресле и вздыхает, отвернувшись лицом к окну, наблюдая за тем как оно заполнялось разводами от дождя, закрывая вид на вечерний город всё больше и больше. вот он примерно себя так же чувствует. полностью забит, ничего не видит из-за запотевшей пелены перед глазами, даже не зная что делать.       — ещё раз, пожалуйста, мы не будем больше говорить об этом. я тебе ещё в первый раз всё как есть сказал, — антон свистит носом и проводит рукой по лицу, не спеша надавливая на педаль газа, так как пробка наконец более менее начала рассасываться.       он просто не хотел затрагивать это снова. в каком-то смысле даже сожалеет о том, что рассказал всё диме. нет, не потому что тот достаёт этой темой, а потому что волнуется, что всё повторится. многочисленные попытки забыть прошлое раз через раз увенчаются успехом, но потерять ещё и диму он не желал вообще никак. это было бы слишком сильно, слишком сложно и слишком больно.       «закончить заниматься ерундой» было взвешенным решением, он от и до уверен, что так будет лучше. как минимум другим, а он как-нибудь переживёт, итак других дел по горло. но собирать себя заново во второй раз он не собирается, и сделает всё, чтобы этого ни при каких обстоятельствах делать не пришлось. наглотался уже, честно.

***

      в квартиру первым заходит дима и тут же швыряет сумку куда-то в конец коридора. антон молча, но хорошо подмечает то, как тот раздражён и разочарован. единственное, на что его хватает — прикусить губу, с трудом снять обувь и закрыть дверь.       весь вечер ещё впереди, а значит разговоры точно не закончены, он морально готовился к этому и пытался настроить себя на то, чтобы снова пытаться на все провокации отвечать твёрдое «нет». в принципе, как и обычно.       пытаться не замечать каменное лицо побрацкого было чем-то невозможным. напряжение в воздухе чувствовалось слишком хорошо, настолько, что хотелось сунуть два пальца и выблевать всю желчь, лишь бы она не давила на стенки желудка, лишь бы не было этого нервного напряжения во всём теле.       он же не винит диму, ни в коем случае не винит, понимает, что тот хочет только помочь, но кажется, он не понимал, что это несколько неуместно.       осторожно подойдя к дивану, звёздочкин не спеша кладёт руку на макушку димы. тот сразу же реагирует и оборачивается, слегка дёрнувшись. другой реакции ожидать и не стоило.       он смотрит проницательно, пытается выпутать все грязные и не очень мысли, которые могли скрываться в тусклом блеске антоновых глаз. было слишком тяжело, но он смотрел, хоть и не мог осмелиться сказать что-то первым.       — я знаю. дим… — медленными и до жути тяжёлыми шагами антон обходит диван и усаживается рядом, сгорбившись, складывает руки в замок на коленях. вместо слов вырвался лишь тоскливый вздох, когда он поднял голову и уткнулся пустым взглядом в стену, — ты же помнишь, что я тебе рассказывал. я знаю, я знаю, что ты помнишь. и… я не хочу, понимаешь? я не хочу, чтобы это случилось и с тобой…       — ты…       — я просто боюсь этого.       дима отводит взгляд. он всё это прекрасно понимает, он знает, что антону тяжело. но ведь это не причина… это не причина бежать от того, что рано или поздно тебя догонит. для антона это всё стало чем-то настолько личным, что возможно даже считалось какой-то интимной темой, настолько хорошо он до сих пор это скрывает от всех, настолько хорошо держится, чтобы случайно не проболтаться.       — ну, никто ведь… и не узнает, м? да и какой дебил вообще подумает на меня? все до сих пор на нас косо смотрят, когда мы приближаемся ближе пяти метров, — дима напрягается вместе с воздухом, что витал между ними. на самом деле он даже не задумывался, что он может быть подозреваемым.       по сути, если антон всё же решится — он будет соучастником. это закон, это неприемлемо, так делать нельзя, иначе это точно понесёт за собой какие-то последствия, — просто подумай об этом, лады? не делай такое лицо, мне плевать на это, но я просто хочу, чтобы ты снова яйца в кулак взял и делал то, что должен делать.       виснет тишина. последние слова дима почти выплёвывает ядом, видимо потому что иначе его даже не попытаются выслушать. это всё начинает раздражать и он сжимает пальцы в кулаки, чувствуя как сердце стало отбивать недоделанную чечётку. руки совсем немного тряслись от непонятного волнения. он начинает пробиваться?       по крайней мере так можно было сказать по тому, как резко выражение чужого лица изменилось на более удивлённое растерянное.       побрацкий со свистом вздыхает и выпрямляется, уж слишком сильно он сгорбился, пока смотрел на антона. было сложно выдерживать это, особенно когда тот ради собственного спокойствия вновь положил ладонь на голову димы, еле-еле касаясь подушечками пальцев и водя круговыми движениями. тот почти не двигается и спокойно дышит, будто старается не спугнуть правильные мысли.       они не были, и никогда не будут правильными.       — мне нужно ещё подумать, — раздуплился. тут же убрал руку, и с небольшим хлопком упал спиной на диван, укладывая голову на диминых бёдрах. тот растерялся ещё сильнее, но сделал вид, что ничего не происходит, словно так и должно быть.       небольшой сквозняк свищет по всем незакрытым щёлочкам — в дверях и окнах, и это немного успокаивает. хотя бы не стоит отравляющей лёгкие тишины, от которой хотелось сверкая пятками убежать и не оглядываться.       дима собирается с мыслями и держит руку в воздухе — антон всё равно не видит, что происходит, видимо слишком устал, и прикрыл глаза «на пять минуточек». нет, он так не может.       ладонь падает на грудь звёздочкина и не спеша гладит, ощущая каждым сантиметром кожи его спокойное сердцебиение. дима очень сильно не хочет этого признавать, но он готов чувствовать и слушать его бесконечно. оно кажется чем-то тягучим, неспешным как прохладная речка в самый жаркий день лета, успокаивающим и укутывающим.       это сложно.       он не должен так думать, это слишком «по-пидорски», а он же не пидор. если не считать те несколько сотен поцелуев невзначай.        а так да, он самый натуральный натурал из всех существующих на планете, не важно как сильно порой хочется прижаться к этому дебилу и никуда не идти, не выпускать, чтобы он не уходил на тупую работу, на которой и без него отлично справятся хотя бы один денёк.       — я слышу как у тебя зубы скрипят.       побрацкий только сейчас замечает, что веки антона не спеша разлепились. смотрит довольно и расслабленно, и этот взгляд что-то начал напоминать — слегка самодовольный и самоуверенный.       дима резко убирает руку и пытается максимально сделать вид, что понятия не имеет, что вообще он делал десять секунд назад. сильно волнуется — проявлять нежность он не умеет, но порой так сильно хочется, пусть и переступить через себя кажется чем-то невозможным каждый раз.       но у него появилась мнимая надежда, что у него вышло достучаться. это было глупо, он бился с этим почти месяц, как только вообще узнал об этом небольшом антоновом «секретике».       он конечно не подарит ему всё на свете, но дар убеждения у димы не отнимать, просто никак не получится, зубами вцепиться и не отдаст, словно это единственное, что у него осталось и что поможет ему банально выжить.       — не волнуйся, я просто… — антон тянется к чужому карману джинс. он знает, что там лежит, и очень переживает, что снова возьмёт это впервые за несколько месяцев. сложно, тяжело и слегка даже больно, — ты не против, я знаю.       почти ювелирно выудив ту самую помаду, не спешит открывать, лишь с прикусанной губой рассматривает, будто видит впервые что-то подобное и понятия не имеет что это, и как этим пользоваться. знает, но никогда не использовал по изначальному назначению. ровно так же, как он и распоряжается своей жизнью — глупо и неправильно.       — я не уверен. это, м… точно должен быть я?       дима странно оглядывается, словно показывает — в квартире никого нет, ровно так же как и желающих смельчаков, что могли бы взяться за эту ответственность.              обнадёживающую весь город ответственность.       — а кто ещё?       это начинало быть чем-то слишком близким. дима понимает, что не должен этого делать, что возможно это повлечёт за собой все возможные последствия, что это ему ещё как аукнется.       хотя он просто понимает, что на него никто не подумает. никто не догадается, кто стоит за чужой спиной и встречает у порога, после зализывая тяжёлые раны. в этом было что-то своё. что-то больное, но он не хотел думать об этом, даже пытаться понять, что с ним происходит, когда задумывается о том, что он буквально сейчас находится слишком близко к антону.       он просто придурок, и он это очень хорошо знает, потому и закатывает глаза, когда в миллиардный раз слышит из какого-то закоулка универа о том, как звёздочкин хорош. он идиот, вы просто не общались с ним так тесно, как делает это дима.       правда он до сих пор не понимает, почему попался в чужой капкан, и почему вместо того, чтобы оставить его мучаться, освободили и забрали залатать рану до тех пор, пока она не перестанет совсем болеть.       она больше не болит, но почему-то он до сих пор здесь. он не против, зато в тепле да не в голоде, но мысли о том, что в чужой статус он вообще ни коем образом не вписывается никак не дают покоя.       — ну типа, только ты.       побрацкий наиграно вальяжно забирает помаду из чужих рук и открывает её. пахнет чем-то знакомым, чем-то старым и забытым, от чего почти вскружило голову. он ещё один шажок, который они оба готовы сделать прямо сейчас.       в чужих глазах он видит желание и непоколебимость, что-то твёрдое и уверенное. как он может это вот прямо сейчас упустить.       они оба почти синхронно вздыхают, когда приятная на ощупь гладь ярко-красной помады идеально ложится на правый боковой хрящик носа. это выходило за рамки чего-то интимного и становилось всё более и более чем-то близким, от этого становилось даже почти неловко.       — просто попробуем ещё раз, че такого?       напряжение вернулось, но оно ощущалось несколько легче, чем несколько минут назад, когда не хотелось даже пытаться дышать — страх задохнуться в этом удушающем нечто был слишком сильным, чтобы быть чем-то правдивым.       антон снова закрывает глаза и расслабляется, немного вертя носом от небольшой щекотки. происходящее навевало кучу мыслей, которые противно сплетались во что-то липкое, колкое и вонючее. и очевидно, если лишь один раз попытаться распутать этот сгусток — ты уже никогда из него не выберешься, поэтому рисковать он не стал.              просто принял всё как есть. он не должен, но он хочет, это что-то, что даёт большую часть желания и сил жить. странная отдушина, хобби. но оно должно рано или поздно окупиться тем, что всё наконец-то будет хорошо.       — попробуем.