И мы не знали, что говорить, мы смеялись, мы плакали, мы говорили тысячи слов без связи и мысли; мы то ходили по тротуару, то вдруг возвращались назад и пускались переходить через улицу; потом останавливались и опять переходили на набережную; мы были как дети…
Ф.М. Достоевский «Белые ночи»
Как много человеку нужно для счастья? Поистине сложный вопрос. Кто-то скажет: да что там этого счастья-то? На самом деле нет его, только минутные всплески радости, которые ударяют в голову и очаровывают, заставляя забыть обо всём, а потом проходят как ни в чём ни бывало. Кто-то скажет — деньги. А кто-то с этим человеком наверняка поспорит, те мечтатели, что видят прекрасное в простой травинке, и те богачи, что погрязли в скуке и не переносят этот мир. Кто-то скажет — в любви, кто-то скажет, в забытьи. На самом деле ведь нет на этот вопрос должного ответа, потому что каждый человек особенный, как снежинка, и нет таких, кто имел бы схожее мнение абсолютно во всём. Сколько людей, столько и поводов для счастья. Но оно есть, определённо точно есть, ведь иначе человек бы так и погряз в этих коротких радостях, не находя ни любимого дела, ни смысла жизни. Счастье может быть и в звонком смехе, и в легкой печали, оно прячется в блеске глаз и за стуком дождя, живет в книгах и словах, музыке и фотографиях. Словно озорной ребенок, оно любит играть с людьми в прятки, но стоит его найти — и вот счастье уже наполняет каждую частичку вокруг тебя. Тогда ответить мы сможем — мало. Для счастья человеку надо ничтожно мало, но при этом и огромное множество усилий, которые предстоит потратить на поиски. И даже после можно продолжить игру — например, оно может спрятаться в глаза любимого человека. А может рассыпаться по земле вместе с первым снегом, и каждый раз выходя зимой на улицу, вы будете радостно смеяться и глядеть на огоньки гирлянд и фонарей, пока вашу руку будет сжимать маленькая ладошка дитя по имени Счастье, готового исчезнуть, как только вы переступите порог своего дома. А может оно принять облик кошки, собаки или любого другого животного. Некоторые люди давно опустили руки и перестали искать. И тогда счастье само найдет их, тихо выглянув из-за угла и улыбнувшись. А бывает, что человек бросил искать, считая, что вот оно — нашёл! Так и Рампо считал, ему казалось, лучше, чем сейчас и быть не может. Агентство, сладости и расследования — в общем-то жизнь уже привычная, его вполне устраивающая. Иногда случалось нападать скуке, но стоит найти интересное дело — и Рампо снова весел, как и всегда. А потом в его жизнь ворвался сероглазый писатель, который гнался за счастьем так долго, но всякий раз оно от него ускользало. Он считал, что обретёт покой только в смерти детектива, а в итоге нашёл его в жизни того же. И Эдогава не мог не признать, что тусклые серые глаза, кажется, отдавшие весь свой живой блеск бумаге, вновь загорались рядом с ним, и это было до ужаса приятно. И он сам улыбался ярче рядом с Эдгаром, и скука всегда отходила на дальний план, стоило увидеть как он, слегка ссутулившись, заглядывает в агентство с новым детективным романом и упаковкой конфет для любимого соперника.***
–Ночи сейчас мёртвые — Эдгар чуть поежился, надевая перчатки. Они только вышли на улицу, а он уже готов был жаловаться на холод. –Чего? –Ночи мертвые — повторил По, переводя взгляд на Эдогаву, — только в городе, конечно. Это из-за фонарей. От них всё оранжевое и будто совсем ненастоящее… мертвое, понимаешь? Рампо кивнул, на деле, не разделяя досады писателя по этому поводу. Одно неприятно — звёзд не видно. А ведь за этим он на самом деле и потащил По гулять так поздно, но, как назло, фонари наконец починили. Ну ничего, они найдут как скоротать время. Так что детектив просто потянул Эдгара за руку, начиная вести его в сторону парка, где они часто гуляли или сидели за шахматными партиями. Неизменной деталью такого времяпровождения были тирады Эдгара Аллана о том, что шашки гораздо лучше, вне зависимости от того, выиграл он или проиграл, а Рампо каждый раз терпеливо выслушивал это, в какой-то момент даже сказав По написать отдельную книгу об этих шашках, раз так хочет. Его лицо, когда Эдгар внес это в начало своей детективной трилогии, начинающейся с «Убийство на улице Морг», надо было видеть. Иногда пара брала с собой телескоп, и они подолгу смотрели на звезды в ночном небе. Но, как отметил По, ночи были «мёртвые», а в такие звезды толком не различить. –Ты давно ничего не писал — Рампо взглянул на Эдгара, который, пока они шли до сада выглядел словно нахохлившаяся сова, спасаясь от холода. И впрямь, писатель нередко днями и ночами засиживался за бумагами, но в последнее время Эдогава едва ли видел его за рабочим столом. –Ну почему же, писал. Пару стихотворений, могу показать, когда вернёмся. –А проза? –Идей нет — Аллан покачал головой, — да и издательство хотело бы, чтоб я написал что-то вроде «Сердце обличитель», мол, людям понравилось такое. Пока, видимо, уйду в поэзию –Ну и пусть это издательство идёт куда подальше — Рампо весело фыркнул. Ну и хорошо. Если Эдгар сейчас не сидит перед камином с видом, как будто он уже давно остывший труп, значит, это спокойная ситуация, можно не переживать, такие требования романтическую натуру писателя не задели. А они тем временем уже давно пришли. По аккуратно стряхнул со скамейки снег и сел на нее, а вслед за ним Эдогава, моментально заковывающий писателя в свои объятия, что вызвало улыбку у обоих. Так и впрямь теплее. –Эдгар –Да? –Прочти какое-нибудь из своих стихотворений –Ох, эм — на лице По появилась лёгкая растерянность. Все строчки смешались в голове, да разве же он вспомнит хоть одно? –Хорошо, сейчас… а, верно. Вспомнил Слушать Эдгара было удовольствием. Рампо наблюдал, как загораются его глаза, как он сразу становится серьезным, вспоминая, а потом начинает читать, с выражением, иногда даже оживлённо жестикулируя. Чаще всего стихотворения сначала были на английском, и Рампо мало что понимал, а потом брал новенький сборник с переводом на японский и говорил, что на своем родном По пишет лучше, а при переводе теряется мысль, но все равно красиво. Эдогава, конечно же, не переставая внимательно слушать любимого, выбрался из объятий и наклонился, набирая горсть снега. И вот уже речь замолкает, взор писателя обращается к Рампо, и... в него прилетает снежок! —Рампо, право, как дитя малое — в ответ прилетел еще один снежок и смех детектива, уже успевшего отбежать, и Эдгар поднялся со скамейки, тоже набирая в руки снег. —Позволь, неужели ты сомневаешься в моей меткости? —О, и кто тут тогда как ребенок? — ответный снежок. И началось. В то время, как многие люди сидели в теплых домах, здесь, в парке, два взрослых человека играли в снежки, и их звонкий смех разносился по всей округе, нарушая тишину. Один снежок пролетел мимо и попал в дерево, второй прямо в спину Рампо, третий задел руку По, а от четвертого детектив едва увернулся! Уже и снег пошёл, и маленькие снежинки падали с неба, на шапки, на волосы, на черное пальто с пуговицей в виде кота. А писатель и детектив бежали по заснеженной дорожке пока морозный воздух не сбивал дыхание, и они чуть ли не падали друг другу в объятия, смеясь и оставляя быстрые поцелуи на замёрзших губах. Человеку так мало надо для счастья, но при этом так много сил и, в конце концов, оно придет к любому. И для По и Рампо оно прячется в глазах друг друга и прикосновениях, в стихах, игре на фортепиано, в звёздах, в том, чтобы после слов «я замерз», пойти домой и греться в объятиях друг друга, где к ним на колени еще залезет довольный енот, и, наконец, в таком дорогом сердцу «love you»