***
В замок Маз Канаты Дюрант попал аккурат после расставания с Сынами Свободы — просто потому, что надо было где-то перекантоваться. Дела были плохи, перспективы туманны, а это было подходящее место немного прийти в себя. В тот же вечер, попробовав местную стряпню, он хлопнул себя по лбу и произнес во всеуслышание «Рецепты у них что, тоже тысячелетней давности?», а затем протопал в кухню и бесцеремонно потеснил у плиты повара-артиодакца — и тот так изумился его наглости, что позволил. Рио тогда был моложе и куда самоуверенней, а еще не был накоротке с местными обычаями и не знал, что здешний повар является фигурой почти священной. И уж точно ему не пришло в голову соотнести хрупкую рыжекожую женщину одного с собой роста с гигантской статуей во дворе. Зато лишняя пара рук здорово пригодилась: покуда двумя он пререкался с дамочкой, третья умудрилась вложить кусочек тушеного нерфа в ее открытый рот. Она замолчала, раскусила, прожевала — а потом подняла очки и впервые посмотрела на Дюранта с осознанным интересом. — Таггс, — сказала она, — мне кажется, нам стоит помочь нашему гостю.***
В юности они любили болтать, мол, полюбить — так королеву, и, увидев двухметровую тви’лекку с ногами от ушей, толкали друг друга локтями и шептали «Вот это мой размерчик!». В реальности же любить королеву оказалось вовсе не так весело. Рио удостоился мимолетной благосклонности Маз Канаты, веселой, теплой и искренней, как и все, что она делала. Но она была владелицей пиратского замка, и за ее плечами была тысяча лет. Рядом с ней Рио Дюрант чувствовал себя астероидом, притянутым гравитацией огромной планеты и кружащимся на ее орбите, как и сотни других. А этого самолюбие арденийца вынести не могло. Говоря по правде, он мечтал о веселой и доброй женщине своей расы, с кем когда-нибудь в иной жизни можно заиметь добрую кантину и добрую семью с кучей маленьких четвероруких отпрысков. И уж, конечно, Маз на такое не годилась. «Улетай отсюда, — говорила она. — Твое место не здесь». Он и сам знал, что не здесь, но лететь было некуда. В итоге он так и не последовал ее советам — прибился к банде Бекетта и вел ту жизнь, к какой вынудила его судьба, а не ту, о какой всегда мечтал. Он думал, что забудет Маз, как забывал все, что случалось, но вышло по-иному. Рио не знал, отчего так, но, возможно, дело было в том, что не будь она Маз Канатой, не будь она тысячелетней королевой, а будь она просто женщиной, она была бы именно той женщиной, рядом с которой ему хотелось бы состарится. А еще она мастерски владела винтовкой, и зубки у нее были — остренькие. Вэл тоже владела винтовкой и тоже была женщиной, рядом с которой можно состариться. Они с Бекеттом высекали друг из друга искры, и Дюрант грелся в их тепле и искренне желал, чтобы хотя бы у них все получилось. Когда он улетал, Маз дала понять, что будет всегда рада его видеть. Лучше бы она этого не делала. Это была бы позорнейшая капитуляция, и Рио никогда не согласился бы на такое. Но само воспоминание об этом грело его. И иногда, когда дела были совсем плохи, даже малодушно подумывал о том, чтобы вернуться… Ненадолго, конечно.***
Однажды, сорок лет спустя, когда Хан глядел, как лучи вечернего солнца золотят рыжую кожу Маз Канаты, и в который раз ловил себя на глупой мысли, до чего же ее голова похожа на зрелый мейлурун, краткое воспоминание о том разговоре молнией мелькнуло в его голове и, потрясенный своей догадкой, он выдохнул: — Апельсинка? Она моргнула. Хану показалось, что ее глаза за толстыми линзами очков заблестели. Но прежде, чем он успел сказать или спросить что-либо еще, она остановила его жестом, одновременно властным и умоляющим. — Хан. Сила говорит мне, что его уже нет в живых. Этого достаточно. А подробностей, Хан, я знать не хочу.