i'm ashamed of the person i am

Номеронабиратель едва ли поддавался дрожащим пальцам. То ли это был холод, то ли просто от всего дерьма, накопившегся за последние дни, организм давал сбои. Неизвестно. Известно лишь то, по какому номеру Самнер сейчас хотел позвонить. Он помнил, какими они покинли университетский корпус: абсолютно убитыми ужасным настроем преподавателей и дерьмовым, как впрочем и обычно, поведением одногруппников. Казалось, только Стивен сохранял какие-то намёки на подобие позитива, как он это любит. «Я всегда смеюсь» – как-то выдал Моррис во время одной из пар. С тех самых пор барабанщик будто бы неукоснительно следовал этому принципу, подобно мантре, засевшей у него и всех присутствующих в голове с того самого дня. Хуки просто плевал на это всё. В сложившейся ситуации его перманентному похуизму можно было бы только позавидовать. Бернард был расстроен, но это расстройство переросло во что-то, скорее, нервное, нежели чем меланхоличное. Он бесился и возмущался, бесконечно бурча себе под нос что-то про всё и про всех. А вот Йена та самая меланхолия стороной не обошла. Кёртис был абсолютно подавлен, его внешний вид говорил о том, что всё это ему надоело, что сама жизнь вот-вот вызовет у него рвотный рефлекс, спровоцировав вместе с тем очередной припадок. Наконец, по ту сторону телефона взяли трубку. – Ты сейчас как? – Бернард спрашивает скорее из вежливости, хотя его искренне беспокоит состояние друга. Он просто знает, какой ответ на свой вопрос получит, поэтому вносит небольшое уточнение, – вдали от корпуса хотя бы чуть лучше не стало? – Я понимаю что, моё нытьё уже заебало вас.. – Не заебало. – Резко обозначает Самнер, давая другу зелёный свет на продолжение своего повествования. Йен замолкает. Не слышно даже вздохов или каких-то лишних шорохов. В абсолютном безмолвии проходит где-то полминуты. – ...Но сегодня, кроме шуток — хуёво. – Минувшая ситуация совсем тебя не отпустила? Я не могу не согласиться с тем, что день реально полон дерьма.. – Я не знаю. Всё происходящее по отдельности меня не волнует, но состояние такое, что хочется яду глотнуть, – тяжело вздыхает Йен, запуская пальцы в волосы, – видимо, волнует всё-таки... Кажется, что собственную тяжесть переживать и переваривать в разы проще, чем чужую. Диккену очень хотелось разделить душевные тяжбы товарища. Как минимум, чтобы они совсем уж не раздавили его хрупкое худощавое тельце. – Йен, ты можешь высказаться, если это стоит у тебя поперёк горла и если у тебя есть на то желание. В конце концов, для этого я и набрал тебе. Молчание. Кёртис сам не знал, что ему хочется сказать по этому поводу. Ощущение, что все слова были сказаны до этого, а повторять их лишний раз попросту не хотелось. – Уж лучше проплакаться дома, чем разразиться на истерику где-то за его пределами. Очередной тяжёлый вздох на другом конце провода. – Если я сегодня вилку уроню или что-то такое случится, то я зареву. Лучше бы я был зол, так бы хоть энергия какая-то была. Спасибо преподу за мысли о том, чем я такое заслужил. Теперь точно себя захуесошу. – Эй, этим ты точно лучше не сделаешь. Да и ему на это, к огромному сожалению, плевать с высокой колокольни. Никто из нас этого не заслужил, Йен. – Может быть. Наверное, в стенах этого заведения мне лучше брать обет молчания, меня всё равно слушать никто не хочет. Да и я не могу сказать, что горю большим желанием вступать с этими людьми в диалог. Гитарист начал слышать чирканье ручки с другого конца трубки: Йен сел переписывать конспект по иностранному языку. Обычно именно так Кёртис пытался хоть как-то увести свои мысли прочь от всепоглощающей пучины апатии и направить их в нужное русло, в данном случае – учебное. – Урок переписываешь? – этим банальным вопросом Самнер словно пытатеся отвлечь их обоих. – Да. До девятнадцатого вот дошёл, упражнения перепишу после того, как мы их разберём. Хотя, там предлоги остались.. – шороховатый звук свидетельствовал о том, что вокалист почесал макушку, – думаю, я в состоянии это выполнить. – Тогда я, наверное, не буду тебя отвлекать. Удачи, Йен, – пролепетал Самнер, мысленно надеясь на то, что если не разговор с ним, то учебный процесс отвлечёт Йена от паршивых дум. – Спасибо, – сухо выдаёт Йен, будучи уже, по большей части, погружённым в бумажно-письменную волокиту, и кладёт трубку. Неизвестно, сколько прошло с того момента, как Кёртис начал писать. Десять минут? Пятнадцать? А может вообще несколько часов? Йен решает размять кисти, ненадолго отложив ручку в сторону. Та предательски скатывается на край стола и с противным, хоть и едва уловимым звуком, шлёпается на пол. Парень несколько мгновений испепеляет её взглядом, а затем у него начинает дрожать губа, распространяя вместе с тем дрожь по всему телу. – Да Боже... – Йен хватается за волосы, чуть ли не вдавливая подушечками ладоней глаза, – Боже, за что? Почему именно сейчас? Я хочу быть глухим. Ну или тупым. Чтобы не замечать этот чёртов мир вокруг себя! Кёртис резко роняет голову на руки. Из глаз прыскают слёзы и стремительно стекают на всё написанное. Увидев это, Йен, стиснув зубы, отшвыривает тетрадь в другой конец комнаты. Пнув напоследок стул, он прислоняется к холодной стене, после чего сползает по ней, всё ещё не уняв собственную дрожь и закрыв зарёванные глаза руками. – К чёрту. Надеюсь, меня вырубит. Или того лучше — наглотаюсь этих злосчастных таблеток. Сейчас они не кажутся мне такими уж бесполезными.