Основной экзамен жизни

-Да, именно так. -Ну ничего ж себе... -Ты сможешь помочь? -Я позвоню сегодня же. Это слишком необычно, как минимум. -Это точно,- Юнги почёсывает бровь, допивая кофе, приготовленный истинным Хёнджина, пока тот роется в записной книжке, отыскивая нужные контакты. -Значит, мы теперь соседи, м? -Получается, - Мин улыбается сахарно детишкам, которые облепили Чанни, и играют в какую-то непонятную игру под названием Великий Ктулху. - Шебутные. -Не то слово, глаз да глаз за ними, - Хван устало дожёвывает эклер, улыбаясь детям широкой улыбкой: острые клыки нетипичного альфы, кажется, даже во рту не помещаются, касаясь его губ при улыбке. -Я нашёл номер. Позвоню, узнаю, что да как, и сразу дам знать. Не хочу перед Чону, он меня закопает, если я работу буду тащить ещё и домой, - Хван улыбается своей паре невинно, и Юнги усмехается, кивнув: ничего, подождать труда не составит. Как говорится, пупок от этого не отвалится, в конце-то концов. - Еле уговорил его тройню усыновить. -Вот это уже серьёзно, - Юнги присвистнул, глянув на стройного альфу: выглаженный с иголочки, часть отросших платиновых волос затянута в хвост на затылке, чёлка обрамляет лицо по бокам. Длинные, тонкие пальцы стучат по столу, в то время как драконьи глаза изучают детей, играющих на диване. Это кто угодно, но не альфа. Возможно, гибрид даже. -У тебя всё на лице написано, и нет, я не гибрид. -Прости. Ты слишком... -Слишком хорош для альфы. Чону мне это с детства говорил, - Хёнджин оскалился довольно, глянув с безграничной любовью на истинного: пухлощёкого, полного жизни омегу. -Он прав. -Не знаю. Он у меня доминант. -Он? - Юнги удивлённо смотрит на омегу, который играет с детьми, открывая рот и позволяя вливать в него солёную воду. Проглатывает, даже не сморщившись: видимо, уже привык. -Он самый. Мой дружок навсегда. Итак, - Хван прокашливается, оборачиваясь к нему лицом, - Есть у меня догадки, но это на уровне слухов. -Я готов ко всему. -К такому вряд ли. -Удиви меня, - Мин вскидывает бровь, усевшись поудобней и отставив чашку: ещё не хватало поперхнуться, и сплюнуть на его белоснежную рубашку, если действительно удивит. -Поговаривают, что около двадцати лет назад в Сеуле эксперименты какой-то магнат ставил. -В смысле? -В самом прямом. Думал, что изобретёт способ размножения без оплодотворения омеги. -Он с дуба рухнул? - Юнги прыснул, покрутив у виска: всё-таки, у всех крыша по своему едет. Что за бред? -Дуб дубом, конечно, Юнги, - Хёнджин перешёл на шёпот, перевесившись через стол,- Но только поговаривают, что у него получилось. -Это каким таким образом? -В воде. Пробирки всякие, которые взращивали эмбрион в специализированном инкубаторе, и потом...В воду, вроде, опускали. -На кой хер? - Юнги шипит взволнованно, подобравшись на стуле: какая разница, был омега у эмбриона или нет? Одна херня: малыш ещё не родился, а уже экспериментом стал. Ещё и зачем- непонятно. Бедные малыши. -Вроде как две версии есть. Первая- сильно хотел разбогатеть на идее, вторая... - Альфа хмурится, складывая салфетку по углам, - Вторая - спорная. Кто-то говорит, что ради науки: мол, доказать, что мы все из воды. Кто-то говорит, что его истинный отказался от него, и он решил доказать, что без него справится. -Хуя себе достигатор, - Доминант приподнял в отвращении верхнюю губу, сощурившись: только представить себе, что они бы с Чимином просто...Разругались? А он бы потом взялся за эксперименты, и что-то доказывал? Ну что за херня, серьёзно. -М, хуйня хуйнёй, - Хёнджин улыбается своему омеге, махнув элегантно ручкой, словно сидит тут, кустики во дворе обсуждает, и вернулся к разговору, усыпив его бдительность, - Но говорят, есть на свете экземплярчик, кругом идеальный. Правда, никто не знает, кто он, и где. Это байки, конечно, но всё же. Юнги сглотнул тяжёлый ком, понимая, что вот теперь ему точно не до шуток: что, если его драгоценный омега и есть тот самый экземпляр?! -Где это уёбище? -Этому уёбищу сегодня было бы около ста лет. Окочурился лет десять назад. Потомков ноль, связей ноль, бабла- ноль. -Так он же магнатом был. -Мороженка подтаяла, - Хван подшучивает, разряжая обстановку, - По слухам, вложил всё своё состояние в детские дома по разным странам. Откупиться решил за то, что смел святое сам создать. -То, что он сдох, хорошо конечно, но...Думаешь... -Не хочу ничего думать, Юнги.- Хёнджин хмурит брови, потирая переносицу, и доедает эклер, цыкнув, - Не хочу думать раньше времени. Но если это он, родителей у него биологических, получается, никогда не было. -Как...Не было? А тот баклан? Чьё-то ведь семя использовалось? -Загвоздка в том, что не было этого семени. Он создавал всё синтетическим путём. -Он совсем поехавший??? -Вроде как. - Альфа пожимает плечами, задумчиво вглядываясь в края салфетки: жизнь такая же. Сложится однажды по одному углу- потом не разгладишь полностью. Даже если головой о стену биться будешь, останется след, как осадок кристальной воды в стакане, когда на дне оставляешь подсыхать пару капель кругом маленьким. Вот и Юнги теперь с этим осадком жить будет. Только разве лучше без него? -Это просто звездец. - Юнги промаргивается, притягивая к себе чашку, и пытаясь переварить информацию. Поджимает губы, втянув скулы, и чувствует, как внутри всё вскипает. -Ты чего? -Если он весь...Синтетический...То разве можно иметь какие-то воспоминания о прошлой жизни? -Если только не ангел какой-нибудь, - Хёнджин посмеивается, качнув головой, и подливает чай в чашку, принимаясь за любимое печенье. Застывает на долю секунды, увидев озадаченное лицо мужчины перед собой, - Юнги, окстись, это уже из зоны фантастики. -Да у меня вся жизнь- фантастика...- Альфа лбом опустился на столешницу, подёргивая ногой под столом с волнением: пазл понемногу складывается, а шок- не откладывается в сторону. - Я буду на связи, ладно? Сразу скажи, как только что узнаешь. -Да не бойся ты так, никто его у тебя не отнимет,- Хван понятливо похлопывает его по руке, провожая, и Юнги кивает рассеянно: а не отнимут ли ,в самом деле? -Блять, он один дома. -Так, успокойся, кошачий!- Мужчина посмеивается, обняв его по дружески, - Ты чего? Это же легенды городские. Никто не будет его у тебя отнимать, отнималка не выросла, у доминанта подкрадывать. -Ты прав, я...Ты прав, я не должен...Я пойду, ладно? - Мин говорит, а глаза- пустые. Совершенно. Альфа сейчас в такой прострации, что ничего не понимает, от слова совсем. Всё, что он знает- ему срочно надо домой. К котёночку. К обоим своим котятам. Зарыться в самый тёплый плед, и не вылезать оттуда. Желательно никогда. Чтобы ни у кого и шанса не было отнять его чудо, чтобы ставить на нём эксперименты. -Давай, кошак. Я на связи. -Юни-и, ки-ис...Юнги? - Чимин застыл в дверном проёме, хлопая пушистыми ресничками: хотел встретить истинного с сюрпризом, в самой уютной пижамке на свете, чтобы Мин Юнги заурчал с порога, набросившись на него, а смотрит на мужчину, который смотрит на него нечитаемым взглядом. Стоит в дверях, словно случайно тут оказался. - Юнги, ты чего? -Чимин, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? - Альфа говорит это шёпотом, стараясь не перейти на перепуганную дрожь в голосе, а Чимин кивает активно, подобрав мелкого Мина по дороге к альфе. Прижимает его тесно к груди, и подходит в своих пушистых носочках: точно ангел. Разве что...Разве что ангел? -Мы никуда не выйдем. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, персик. -Да я и не планировал особо, - Пак склоняет голову, почёсывая котёнка за ушком, и подходит вплотную к мужчине, мурлыкнув ему в грудь, опустив глазки, - Юнги, что происходит? Мне страшно. -Я тебя никому не отдам, ты же знаешь? -Попробуй отдай, тебя мелкий до мурчашника истерзает, - Омега говорит это шёпотом: сладким, словно самая сладкая на свете клубника. Воздушным и нежным, как облака на рассвете. Юнги шумно дышит ему в шею, целуя её крепко: так и тянет пометить своим навсегда, чтобы никто не смел тронуть истинного, чтобы счастье его никто не нарушил. Не позволит. Не отдаст. Даже легендам городским не отдаст. -Идём. -Идём, конечно, только куда? - Чимин мяукает удивлённо, когда мужчина подхватывает его под коленками, прижимая к груди вместе с мелким Мином, и поднимается по лестнице вверх, направляясь в спальню: -Мы будем спать. Долго. -Юнги, киса, ты чего? - Чимин хихикает, подставляя ему шею для поцелуев, зная, как это расслабляет мужчину, а тот лишь шипит властно, уложив его на плед бережно, и стянув с себя рубашку, наскоро расстегнув все пуговицы. Снимает с себя торопливо джинсы, удивляя омегу, который молчаливо наблюдает, поджав пальчики от волнения: разве они не говорили ещё утром, что у него всё должно зажить?! - Юнги? -Не бойся. Я ничего не буду делать, - Шартрез выдыхает глубоко, стараясь контролировать себя, и прикрывает глаза, раздеваясь догола: ничего стыдного. Чимин уже всё видел. Чимину всё нравится, стыдиться и бояться нечего. Враньё. Боится до одури. Страх всю голову переполнил. -Тогда что происходит, любимый? - Чимин тянется за одеялом, когда Юнги цыкает, успев ухватить его за щиколотку, и бережно притянуть к себе: -Разденем тебя тоже. Не бойся, котёнок. Я не собираюсь ничего делать. - Оно и видно. Глаза омеги застенчиво опускаются ниже торса мужчины, убеждаясь в том, что тот говорит правду, и Пак отзывчиво усаживается, позволяя стянуть с себя пушистую пижаму, оставшись в одном только белье. Его Юнги стаскивает осторожно, целуя медленно любимого,и не давая ему возможности задавать вопросы. Есть у шартреза одна особенность: при сильном стрессе его клонит в сон. Юнги сейчас понимает, что уснёт в ту же секунду, как окажется под одеялом, и не думает даже себе в этом отказать. -Привязал бы тебя к себе,чтобы ты всегда тут был, - Мин фырчит, прижимая голое тело улыбнувшегося солнечно Чимина, который зарывается пальчиками в его волосы, шепча: -Юнги, у тебя что, гон начинается? -Нет. Я просто хочу поспать с тобой. -Мы спали буквально пять часов назад. -Все пять часов мечтал об этом, котёнок, - Юнги, разнеженный поцелуями, немного успокаивается, мурлыча ему в шею, покрывая её поцелуями бесчисленными, - Давай спать. -Иди ко мне, сюда, -Омега похлопывает по своему животику, зная, что мужчина от него фанатеет, и Юнги мяукает беспомощно, приникая к нему щекой, обняв его поперёк хрупкой талии, когда ладошки Пака стали перебирать его локоны, - Вот так, альфа...Успокаивайся, котёночек...Я только твой. Я никуда, никогда не уйду. -Я не отдам тебя никому, не оставлю ни на секунду одного, - Юнги покрывает поцелуями пухленький животик, наминая кожу пальцами, как истинный кошачий: это успокаивает. Знать, что под твоими пальцами перекатывается плавно, мягко, нежная кожа, податливая и такая идеально сладкая- успокаивает. -Давай спать , котёночек, давай, успока-аивайся, и спа-ать, - Ангельский голос Чимина опускает его в безмятежный сон, словно в воду: Мин Юнги спит уже буквально через три минуты крепким сном, крепко ухватившись за тело любимого, словно тот собрался куда-то от него бежать. Чимин напевает какую-то колыбельную, прикрыв глаза, и мурлычет синхронно с мелким Мином, который прижался тёпленьким, заспанным бочком к альфе. Что может быть лучше для кошачьих, чем уют и комфорт? -Мой грозный альфа, - Пак хихикнул, надув губки, опустив взгляд: Юнги отчего-то хмурится, мыча ему в животик, и причмокивает своими бледными губами. Определённо взволнованный чем-то, о чём расспрашивать его омега не собирается: Чимин доверяет своему мужчине. Юнги обязательно скажет ему, как только сам разберётся во всём. Так было всегда, так и останется: доминант защищает своего омегу от любого риска. Чимин расслабляется, разглядывая потолок, который истинный украсил своими руками, и улыбается выдыхая сыто, - Моя киса. -Юнги, киса, просыпайся, это уже не смешно. -Нет. -Давай, жизнь ведь мимо проходит. -Пусть идёт мимо. У меня ты есть, мне этого достаточно. И мелкого. -Юнги, что происходит, любимый? - Пальчики омеги беспокойно пропускают через себя пряди волос, а Юнги только жмурится крепче от этого, не желая признавать, что его самую любимую на свете кнопочку, такого невинного ангела, вот так вот просто могли использовать в качестве эксперимента. Создать в качестве эксперимента, и бросить на произвол судьбы, вынуждая его малыша всю жизнь жить с установкой о том, что родителям он не нужен. Мужчина не замечает, как из зажмуренных глаз вытекают слёзы, капая на мягкий, тёпленький животик истинного. - Юнги? Юнги, ты что, плачешь? -Чимин, я...- Юнги бы хотел что-нибудь сказать. Хотел бы сказать, только чувствует отвратительный ком внутри, когда смотрит в небесные глаза, убеждаясь в очередной раз в том, что его омега и есть ангел. А откуда- неизвестно. Открывает рот, захлопывая его вместе с новой порцией слёз безысходности: более двадцати лет жизни Чимина омега наблюдал за родителями чужих детей, ластился к ним, находил общий язык с каждым, в то время как получал пощёчины от воспитателей детского дома просто за то,что его туда совершенно беспардонно и бессовестно бросили. Будто утилизировали. Боль за истинного выходит на первое место, вытесняя все мысли из головы мужчины, который набрасывается на его ладошки, расцеловывая их, похныкивая, и шмыгает носом, целуя непонятливо хлопающие глазки, переходя на шёпот, - Ты же знаешь, как сильно я люблю тебя, правда? -Конечно, киса, - Пак настороженно вытягивается, дёрнув носиком: феромон истинного горчит до осадка на языке. -Ты же понимаешь, что я тебя никому не отдам? Даже если захотят. Я к тебе себя привяжу, пришью, впитаюсь в тебя, если понадобится, но не отдам. Я от тебя никогда не откажусь, котёнок, никогда не оставлю тебя, мой нежный, мой хрупкий, мой ма... -Юнги, остановись, малыш. - Омега склоняет голову на бок, разглядывая его лицо с волнением: может, всё-таки гон надвигается? Чимин и не знает, как ощущается гон, так что просто пытается изучить поведение своего альфы, который лепечет даже после просьбы, словно заведённый, - Юнги, я никогда и не отойду от тебя. Я только своему альфе верю больше всех, зачем мне другие? Ты о чём, киса? -Я боюсь тебя потерять. - Мин Юнги сейчас уязвимый. Уязвимый, как никогда в своей жизни. Каждое слово может вывести его из равновесия, но он всё равно ловит нить разговора, цепляясь за неё по-своему: не выдавая того, что сжирает его изнутри без остатка. Бежать- не выход. Надо разобраться во всём до конца, раз взялся. Только где этот конец?! Юнги кажется, что умрёт, если кто-то попробует хотя бы дотронуться до его маленького счастья сейчас, когда он только его добился. Мин Юнги боится потерять Чимина. Мин Юнги боится потерять себя. Мин Юнги боится потерять свой дом. -Ты и не потеряешь никогда. Я обещаю, Юнги, - Вспотевшие от волнения ладошки обхватывают его лицо, вынуждая смотреть в глаза, - Смотри мне в глаза, и повторяй за мной, ладно? - Юнги кивает заполошно, ухватившись за его запястья хрупкие, как за спасательный круг: он, кажется, только этого и хотел сейчас. - Чимин и Юнги всегда будут вместе. Повторяй, киса. -Чимин и Ю...Юнги вс...всегда будут вместе... -Умница, - Чимин притягивает его для поцелуя, чмокнув в шмыгающий нос, и шепчет, - Никто и никогда нас не разлучит. -Никто...Никто и никогда нас... - Юнги всхлипывает надрывно, кивая в поцелуй, и шепчет в полные губы омеги, - Не разлучит. Никто и никогда. -Мы сильные вместе. Давай, малыш, повторяй за мной. -Мы с-сильные. Вместе. -Я люблю тебя. -Я люблю тебя, Чимин. -Умница. Иди сюда, мурчашник, - Манчкин мурлычет расслабляюще, выдыхая с облегчением, когда Мин порывисто обнимает его, накрывая мягкий животик ладонью крепкой, - Правильно, Юнги. Я тоже это чувствую. Давай, киса, нам надо успокоиться. -Я никогда никому вас не отдам, Чимин, - Поцелуи, покрывающие хрупкую шею, превращаются в бережные, невесомые, обещающие вечную любовь, и Пак откидывается головой на подушку, кивая согласно, прикрыв глаза. Впервые за столько лет, Чимин вспоминает детский дом. Он ненавидел его. Ненавидел то, как на него смотрели омеги вокруг: с презрением. С ненавистью к его особенности, называя её дефектом и ошибкой жизни. Всё его существование Чимину казалось ошибкой жизни, когда ребёнок стоял в углу на коленках до рассвета просто потому, что захотелось персиков и он заикнулся об этом: какой тебе персик зимой, идиот?! Но Юнги ведь нашёл. В другой город уехал во время гона, чтобы найти. Сам того не зная, исполнил невинную детскую мечту малыша в своих руках, который, увидев первое пятнышко на персике, привыкший к тому, что в детском доме заставляли есть всё, чтобы не испортилось, съел десять персиков за раз. Говорят, подсознание с нами нешуточные вещи творит. Чимин ненавидел всей своей душой детский дом, в котором альфы на него пальцем указывали, посмеиваясь над его полными пальчиками и щеками: кому такой нужен?! Посмотри на себя в зеркало! Чимин посмотрел тогда в то зеркало. Разбил его своим крохотным, хрупким кулачком от злости и ненависти к себе, улыбнувшись тоскливо осколкам, в которые заглянул специально: говорят, если смотреть, можно лишить себя семи лет счастья. Четырнадцатилетний Чимин на тот момент и одного года счастья не знал. Не знал, что это такое. Альфы в детском доме с кем угодно водились, но не с ним. Ему бы, может быть, плевать даже было бы, если бы даже беты от него не отворачивались, что уж об омегах говорить? Несуразный слишком. Слишком умён для своего возраста: как будто подопытный из психушки сбежал. Чимин специально прекратил читать тогда, когда это услышал впервые. Забросил книжки, не позволяя себе выделяться: всё равно никто не полюбит. Зализывал свои раны в одиночестве в туалете для омег, когда воспитатель его безнаказанно толкнул в спину, лицом в стекло самое, увидев осколки. Никому не попало больше. Только ему. Маленький носик Чимина остановился буквально в сантиметре от торчащего вертикально осколка, едва не проколов глаз омеге. Всё, о чём в тот момент молился омега- пожалуйста, не дави ногой на спину ещё сильней. Я ведь ослепну, а тебе всё равно будет плевать. Плевать было всем, кроме Чимина, который нашёл отдушину в Тэхёне и Чонгуке, растворяясь в дружбе с ними. Никто из них не знал о том, через что ему приходилось проходить: говорят, начиная новую жизнь, в неё нельзя таскать хлам прошлого. Для Пак Чимина детский дом был не более, чем хламом. Он спокойно скрывал все свои синяки, ведь и детдомовские знали, куда бить. Ластился котёнком к солнечному Феликсу, получал такое необходимое отцовское объятие от Хосока, который его целовал в макушку, прощаясь после очередной посиделки детей в своём доме. Чимин отхватывал по полной после каждой такой посиделки: тёмную никто не отменял. Разве от детей заведения скроешь феромон Хосока, который въедался в его вещи при объятии? Чимин прекрасно знал, что получит за это там, в стенах детского дома. Получит за то, что его обнимали. Его, такого несуразного. Издёвки по поводу того, что он за стенами детского дома подставлялся альфе ради еды не прекращались. Никто бы не разбирался в том, что солнышко Феликс заставлял его доедать всё у себя в гостях, успевая заметить голодные и тоскливые глазки, когда ставил тарелки на стол. Тэхён и Чонгук молча перекладывали свою порцию другу, который поджимал губки, честно доедая только свою часть. Пухлые щёки были у омеги от рождения, даже если он голодал. Этого никто не учитывал. Побеждала зависть, побеждала ревность: как его, такого урода коротконогого, могут приласкать, а их- нет?! Бросив книги, он взялся за карандаш: это было его способом бежать от реальности. Хотя бы ненадолго. Подтягивал пониже драный свитер, доставшийся от гуманитарной помощи ещё два года назад, и шмыгал своим крошечным носиком, рисуя. Рисовал всё, что получалось. Руки, глаза, объятия. Которых самому не хватало до жути. Рисовал альфу без лица на альбомном листе, с распростёртыми руками, и прижимал к груди, мысленно обнимая хотя бы кого-нибудь. Скрывать свои пятна на спине не выходило никогда: общий душ- негласное правило. Экономия воды на высшем уровне. Среди омег всегда ходили слухи о том, что подобные пятна- след грязи, который не отмыть. След, на который никто не захочет смотреть в будущем. Альфы в детском доме были тому подтверждением: стороной обходили, или просто открыто издевались, чуть ли в лицо не плюя: недостижимое хотелось больше всего попробовать, но никто не смел: сами бы стали изгоями. Потому что откуда вы можете взять синеглазого блондина корейца?! Само существование омеги на этом свете было одной большой несуразицей. Небесная синева, безусловно, притягивала к себе своей красотой, отталкивала своей непосредственностью. Притягивала своей невинностью, отталкивала риском быть непринятым среди костяка, который формировался годами. Чимин страдал от всего: от того, что оказался некрасивым в глазах сверстников, от того, что оказался недостижимо и непривычно притягательным в глазах сверстников, от того, что оказался в принципе рождён. Даже последнее ставили под сомнение, потому что у какого нормального человека нет пупка?! Выходные дни, в которые ему удавалось оставаться с ночёвкой у друзей, были диким страхом и несравнимым ни с чем наслаждением одновременно: омегу порой притесняли до такой степени, что даже воспитатели лениво цыкали, отводя взгляд, кричащий "угораздило же родиться этой мелочи недоразвитой". Чимин нашёл себя в танцах: отдавался им со всей душой, вопреки насмешкам лишённых таланта сверстников о том, что отдавался он со всей душой не только танцам. Да и вообще, зачем учить движения, при которых надо так выгибаться и прогибаться? Разве не для того, чтобы показать себя хоть как-то альфе, который повёлся бы, как идиот, на дефект?! Желание Чимина обнимать своего альфу вопреки его отказам сближаться обуславливалось тем, что ему до боли не хватало прикосновений. Можно сказать, что у Чимина был тактильный голод. Неутолимый. Безусловно, Тэхён, Чонгук и его родители давали омеге всё, заполняя его сердце любовью до краёв, хотя, казалось бы, куда больше? Пак Чимин так боялся потерять себя от ненависти, с которой столкнулся, что готов был на всё закрывать глаза покорно, настойчиво продолжая любить людей вокруг себя, несмотря ни на что. Только любви альфы он не ощущал всю свою жизнь до определённого момента, ставшего поворотным. Восемнадцатилетие встретило омегу пасмурным днём и обратной стороной детского дома, из которого его выставили без каких-либо наставлений: как подкинули, так и откинули, как говорится. К тем же дверям, в такой же пасмурный день. Тэхён сразу же потащил друга в свой дом, узнав о сложившейся ситуации, и уступил ему свою комнату, перебираясь без лишних разговоров в ту, что поменьше: Чимину нужен был дом всю жизнь, и Ким Тэхён дал ему всё, что мог, в то время как родители Чонгука со своей стороны опекали его всевозможными путями, одевая и откармливая человеческой едой, вынуждая омегу забыть о детдомовской столовой. Потому что как не любить этого крошечного котёнка?! Неприступный профессор Мин, доставшийся ему в истинные, оказался основным экзаменом жизни молодого омеги. Экзаменом, который он сдавал и пересдавал без конца, теряя по пути конспекты своих воспоминаний. Руки, которые он рисовал с усердием, всегда сцеплялись с его полными пальцами, накрывая их недоразвитость своей крепкой ладонью. Глаза, которые он рисовал, отдаваясь процессу со всей душой, не испепеляли его вовсе, когда глядели на него с листа скетчбука, который он купил на блошином рынке, постеснявшись просить деньги на новую обложку у родителей Чонгука. Они смотрели на него с любовью, неприкрытой нежностью: так, как Чимин хотел всю жизнь, чтобы на него смотрели. Потому что...Как в его глаза смотреть, не умирая от любви, которая в них плещется?! Шрамы, которые Чимин увидел в тот день на полароидном фото, на секунду остановили его дыхание: получал ли Мин Юнги насмешки от сверстников в своё время? Закрылся ли он на семь замков по этой причине, или было что-то более травмирующее в его жизни? Чимин не знал об этом. Знал только, что хочет залечить все раны, чувствуя родственную душу. Прикрывал лепестками невесомыми его шрамы, добавляя нежности покатым плечам альфы, рисуя его. Представлял себе, как целовал бы каждый шрам любимого, неприступного альфы, доказывая ему, что любовь на свете есть: потому что он видел её в глазах шартреза, изучавших его, сощурившись. Мин Юнги был прав до последней точки, говоря о том, что любовь и есть лекарство. Мин Юнги догнал его на полпути, крепко прицепив к себе дурацкими пушистыми наручниками, и заставил понять, что следы на спине- особенность, которой лишены практически все на этом свете. Заставил понять, что синева глаз- омут океанский, в который прыгнет, чтобы потонуть, только самый отважный. Кто-то такой же отважный, как Мин Юнги. Вернул белое полотенце, словно флаг поднял, сдаваясь любви, которую вынашивал в себе его ангел: вернул, выцеловывая щёчки омеги, которые получали бесчисленные пощёчины, стирая всё плохое, что было до него, обнуляя его боль. Спас его жизнь, наплевав на свою. Не отпускал ни на секунду, крепко стоял на ногах ради своего омеги даже тогда, когда разрушался на части от воспоминаний. Создавал новые воспоминания, полные любви, создавал новые воспоминания, которые оказались переплетены со снами Чимина, что всё детство и подростковый возраст думал, будто придумал себе тот родной мятный феромон, и уютный дом мечты, сходя понемногу с ума от отсутствия внимания и любви. Мин Юнги стал его домом, и Чимин ни за что не откажется от него. Никогда не отпустит его руку, слепо доверяя до последнего. Доверится и в этот раз. Открывает глаза, опуская их на свой живот, который доминант целует, нашёптывая слова любви безграничной: потому что как не любить этого с ног до головы бесценного, несравненного, и особенного омегу? -Я тебя люблю до самого мурчашника, мой альфа. - Чимин облизывает пересохшие губы, и встречается с глубоким взглядом альфы, который успокоился, распуская свой нежный феромон по комнате. Целует в животик, ровно там, где мог бы быть его пупок, не отрывая взгляда от него, и устраивается доверчиво подбородком на нём, урча сладко: -Я тебя люблю до самого мурчашника, мой персик. Потому что как не любить?