А что, если это история про нас/If it was about us

На следующее утро после их разговора Микаса проснулась, понимая, что, кажется, всю ночь проспала на его груди. Она подскочила, смутившись, и тут встретилась с его взглядом. — Доброе утро, — он тихо произнес. — Леви? Ты спал вообще? Надо было меня разбудить! — Ни за что. И к тому же, я давно так приятно не дремал. — Как ты себя чувствуешь? — она все еще опасливо спросила. — Хм, чувствую себя… голодным, — на его лице показалась усмешка. А она в этот момент снова готова была разрыдаться, но сдержалась и продолжила. — Я пойду сейчас на кухню, посмотрю, что там у них. По выходным бывают блинчики. Ты как к блинчикам относишься? — Люблю… — он еле слышно выговорил, как-то странно глядя на нее. — Я тоже. Мне кажется, я всегда их любила, просто раньше не было возможности оценить. Он продолжал на нее смотреть каким-то особенным взглядом. Ему ничего не нужно было ей говорить, когда в палату снова вошел медбрат. Она, улыбнувшись, аккуратно вышла, чтобы не смущать его. И вернулась с завтраком, когда он уже был одет и сидел на постели. Они позавтракали, обмениваясь взглядами. А после он еле слышно вдруг произнес дрожащим голосом. — Микаса, я обещал этим двоим паршивцам, что прогуляюсь с ними на берегу. Ты не хочешь с нами? И еще… Ты не поможешь мне забинтовать эту руку? Мне слегка неудобно смотреть на нее. «Он что, на свидание меня зовет?» — у нее дрогнуло сердце. Но она молча взяла со столика бинт и аккуратно перевязала уже давно зажившую руку в том месте, где были когда-то указательный и средний пальцы. Ее движения были такими нежными, что ему снова пришлось бороться с комом в горле. Сердце билось, но она понимала, что должна это сказать. — Леви, я никогда не буду настаивать со своей помощью. Я уверена, очень скоро ты сможешь все делать сам. А пока я рядом. И я всегда буду. Он осторожно прикоснулся к ее руке своей здоровой. На его лице была едва заметная дрожащая улыбка. Затем она подвезла к кровати его кресло, помогла пересесть. И принесла ему ботинки. Все это время они обменивались только взглядами. Ни одному из них ничего не нужно было говорить, чтобы другой все понимал. Уже надев на него ботинки, Микаса добавила. — Я так давно хотела погулять с тобой у моря. … Дождавшись детей, которые только ухмылялись, но ничего не смели сказать, глядя на них, они направились к выходу из палаты. У лестницы их догнал Питер и предложил помощь. Леви, честно говоря, был рад. «Хотя бы не Микаса сейчас меня потащит». Усадив его снова в кресло, доктор обратился к Микасе. — Микаса, я вижу, ты готова вернуться к своим обязанностям, — Питер подмигнул ей. Она смущенно заулыбалась. Он продолжил. — Зайди ко мне после обеда, обсудим с тобой, как будет проходить твоя работа. У тебя теперь много задач. — Конечно, — она кивнула. По взгляду врач все понял и тоже заулыбался, глядя на обоих Аккерманов, — ну, не буду вас больше задерживать. Все это время Леви внимательно смотрел на них и как-то странно прищуривался. Уже на улице он пробурчал: — А этот доктор, что? Ухаживает за тобой? Микаса прыснула. — Ну а что? Высокий, широкоплечий, глаза у него большие. Подходит тебе. — Ну, как тебе сказать, я подозреваю, что из двух Аккерманов не я ему больше нравлюсь. Глаза Леви округлились. — Твою мать! То есть, отлично! — он хрюкнул себе под нос, — но он же знает, что он мне не нравится? То есть, нет, он мне нравится. Но не так. Отличный парень и болтать с ним забавно. А после того, что ты мне рассказала о его экспериментах, я ему жизнью, кажется, обязан. Ему… И тебе, в первую очередь. Он мне напоминает Ханджи. Но он знает, что я не заинтересован? И как, черт возьми, это сказать, чтобы не обидеть его теперь. М-может быть, ты скажешь? Микаса, какого дьявола мы об этом говорим? Она погладила его по плечу, давая понять, что «все понимает», но в то же время не могла сдержать хохота. — Вот видишь, как хорошо, смешу тебя. Хотя бы на что-то способен. — Леви. Все будет хорошо, слышишь? А смешной ты был всегда. А Питер… Не переживай, ты его не обидишь. Во-первых, он знает, что такой человек, как ты не способен его обидеть. Ну а во-вторых, я просто имела в виду его предпочтения в целом. Но ты конкретно его не интересуешь, как и я. Ему, скорее, интересна наша история. — Какая еще история, черт возьми? — Потом объясню, давай догонять малявок, они, кажется, совсем вперед убежали. — Давай, какие еще сплетни расскажешь? Вообще это на тебя не похоже. — Я бы никогда не стала сплетничать про Питера! Я сказала просто, чтобы никто не ревновал. Ее лицо залилось румянцем. Он закашлялся. — Что-то попало в горло. — Да, конечно, воздух холодный еще! … Габи постоянно что-то шептала на ухо Фалько, а он как будто смущался от ее слов. Но на его лице постоянно была улыбка, очень понятная Леви. «Неужели, я тоже смотрю на Микасу, как этот подросток на Габи? Ну и идиотский же у меня, должно быть, вид». Габи подбежала к ним. — Капитан, Микаса, смотрите, какие сегодня волны! — Да уж, ты, паршивка, подальше от берега стой! Габи смущенно заулыбалась, вдруг неожиданно уткнулась в плечо Леви. А затем обняла его как-то «по-медвежьи», захихикала и, не дав сконфуженному Леви возмутиться, снова побежала к Фалько. — Вот, видишь, нашел себе мелких подопечных, кажется, — он продолжал ворчливо шутить. — Ну, ты не меняешься, вечно любил с детьми нянчиться. Я никогда не забуду, как ты катал того мальчишку. Или как спас того воришку, — Микаса сначала улыбнулась, а потом ее глаза почему-то стали грустными. — Микаса, ты… Ты видела кого-то из них потом? Она покачала головой. Он на несколько секунд закрыл глаза. А потом дотронулся до ее руки. Она крепче сжала его ладонь в своей. Пару минут они просто молчали. Было раннее утро, весенний воздух еще не прогрелся, и это заставляло его ежиться. Микаса аккуратно и все еще боязливо присела на корточки напротив него и поправила одеяло на его ногах. — Не замерз? Он улыбнулся и по его улыбке она поняла, что ей не нужно бояться спрашивать. — Немного. Не двигаюсь совсем. Видишь, это со мной теперь надо нянчиться. Тебе точно это не в тягость? Она снова погладила его по руке. В ее взгляде было столько всего, чего она не могла или не решалась выговорить. — Эй, ты что? Я же говорю, все будет хорошо! Ну и сегодня тебе предстоит немало подвигаться. Помнишь про занятия? — Доктор все меня пугает каким-то «специалистом», но, кажется, специалист в отпуске или куда-то сбежал. Что за парень, не знаешь? — Хм, а с чего ты взял, что это парень? — она продолжала смотреть на него. В ее взгляде играла усмешка. — О, а я то думал! — Ты не против? Теперь она увидела усмешку в его взгляде. — Эй, хватит так сидеть около меня. Ноги затекут. Смотри, вот там скамейка есть. Микаса улыбнулась. «Он всегда обо мне заботился. Как я раньше не замечала?» Она подвезла его к скамейке. Остановила кресло, а сама села рядом. — Оньянкопон говорит, опять лагерь для беженцев разбили на окраине? Какого черта? — Да, ты знаешь, в последние месяцы… Я не так часто читаю газеты, да и Питер говорит мне, что там все равно не пишут всей правды… Леви усмехнулся. «А мне и правда нравится этот Питер». — Однако из того, что мне известно, в последнее время участились природные катаклизмы. Есть мнения, что гул мог повлиять. Я ничего в этом не понимаю. Питер говорил что-то про изменение климата, про то, что исчезло очень много лесов, какие-то разломы в почве. В общем, это вещи, на которые мы не можем повлиять. — Ну лес мы за пять минут не вырастим. Однако дать людям крышу над головой можно было бы. Впрочем, чему я, черт возьми, удивляюсь. Я не удивлюсь, что на острове до сих пор люди живут в подполье. И, я почему-то не сомневаюсь, что здесь тоже не сильно поменялись порядки. Особенно после того, что Габи мне рассказала. — Мне так стыдно, что я недостаточно делаю. — Микаса, ты? Ты недостаточно делаешь? Какого черта ты несешь? Ты два года работала в больнице, среди развалин, среди пустоты и нищеты, когда могла… Я подозреваю, что эти политики с Хизуру не отстают от тебя и по сей день с «предложениями». Микаса улыбнулась. Он продолжал. — И я подозреваю, что ты помогала не только мне. Ведь так? Я никогда не знал никого, кто бы умел заботиться так, как ты. — А я кое-кого знаю, — она снова улыбнулась, посмотрев на него. Он опустил голову. — Я не знаю, могу ли я теперь быть полезным, Микаса, но я чувствую свою ответственность за то, что произошло. И я думаю мы должны… — … помочь этим людям. Он поднял на нее глаза. — Ты все еще подсматриваешь, что у меня в голове творится, паршивка? Она засмеялась и покачала головой. А потом снова прикоснулась к его руке и прошептала. — Я так скучала… Он ничего не ответил, но она чувствовала его пульс, когда держала его за руку. Им казалось, они могли бы так долго сидеть. Но они были не одни. — Микаса, капитан, мы вам мороженое принесли, а то вы сидите тут, и не догадаетесь сами! — Габи не унималась. — Спасибо Габи! Спасибо тебе, — Микаса взяла мороженое из рук девочки и посмотрела на нее так, что Габи все тоже поняла. Дети снова убежали подальше. — Будешь? Или и так холодно? — Надеюсь, это не стоило им состояния? Я не знаю, как все здесь теперь. Я вообще ничерта не знаю. Ты ведь расскажешь мне, Микаса? Я подозреваю, что «дома» все не очень гладко. Черт, я все порчу опять. Не нужно, наверное про это. Правда, может, просто поедим чертово мороженое. Она грустно улыбнулась и поднесла ему мороженое, чтобы удобно было попробовать. — На Парадизе долго не унимались протесты Йегеристов. Они сформировали некие военные подразделения, которые не подчиняются королеве. Никаких вылазок за пределы острова они не делают. Но их заявления, лозунги… Леви, я не должна тебя этим всем тревожить сейчас! — Со мной все хорошо, продолжай, — он сжимал кулаки, насколько мог, но внешне оставался спокойным. — Нас там не ждут. Я думаю, если бы мы посмели приехать, то, в лучшем случае, нас ждала бы камера, а то и… Я очень переживаю за Армина. Он все собирается поехать туда с дипломатическим визитом, а я не думаю, что это возможно. О, я же не говорила: во всем мире думают, что это он… Он тогда взял всё на себя, понимаешь? Леви понимающе кивнул. — Микаса, если бы я мог… Я до сих пор не знаю, все ли я сделал. Но какой смысл теперь… Как все чертовски изменилось. Впрочем, некоторые изменения мне нравятся. Он нагнулся к мороженому и попробовав, неосторожно измазал нос. «Черт». Но она, кажется, снова развеселилась. Быстро достала платок и аккуратно вытерла его кончик носа, улыбаясь. Леви улыбнулся в ответ. … Вернувшись в больницу, они снова столкнулись с доктором у входа. Он наградил обоих заинтересованным взглядом и улыбнулся. — Как вам прогулка, капитан? — Спасибо, неплохо, — Леви замялся, но потом продолжил — доктор, — он внимательно посмотрел на врача, — Микаса рассказала мне о том, что вы для меня сделали. Спасибо. Леви протянул свою покалеченную руку удивленному врачу. Питер присел, чтобы быть на одном уровне с ним, и пожал Леви руку. — Это было честью для меня, капитан. … Впереди был день. День, когда Леви и Микаса обменивались скромными взглядами, и неуверенными взглядами, и полными невероятной нежности взглядами, и даже озорными взглядами. С их лиц не пропадали улыбки. Это был первый день, когда он выполнял все «идиотские упражнения», не потому что «должен». «А потому что хотел. Потому что она просила». Они не заметили, как добрались до вечера. Когда она помогала ему устроиться удобнее в кровати, то заметила, что он как-то странно закусил губу. — Леви, что-то не так? — Да нет, то есть… Мне неудобно об этом. — Эй, скажи, если что-то нужно. Если неудобно, чтобы я помогла, я могу позвать медбрата? Позвать? — Нет, просто эта чертова нога… Ее лицо исказилось от боли. «Черт, наверное, я сегодня переборщила с нагрузкой для него! Как я могла?! О чем я думала?! Почему он всегда должен страдать из-за моей невнимательности?!» Она протянула руку к его колену, и не решаясь прикоснуться, чтобы не сделать еще хуже, спросила упавшим голосом. — Больно? Давай я принесу обезболивающее. Должно помочь. В первые дни мы давали тебе. Я не знаю, правда, было ли от этого легче. «Что же я за негодяй, только расстраиваю ее», — ему до сих пор казалось безумно странным, что она так переживает из-за… него. — Нет, нет. Сейчас не болит. Если его не трогать. Я вообще про другую ногу. Черт, это слишком, мне неудобно, но я боюсь, что еще долго не смогу с этим ничего сделать, а между тем, у меня второй день ужасно чешется пятка. И мне неловко было говорить медбрату, чтобы он… Он не успел закончить, как она, почти засмеявшись и выдохнув, протянула руку и нежно, но довольно уверенно почесала его ступню. Она еще больше рассмеялась, увидев на его лице довольное выражение, за которым, впрочем, последовало смущение. Она сама отвела глаза, почувствовав, как ее щеки начинают гореть, и тут она посмотрела на его ногу. Он пару раз как будто рефлекторно согнул большой палец ноги. Она снова дотронулась до ступни. Пальцы снова пошевелились. — Леви, смотри! Он перевел взгляд на свои ступни и уже, кажется, осознанно слегка согнул пальцы. Это движение заставило его снова проглотить ком в горле. — Вот видишь, я же говорила тебе! Все будет хорошо! Завтра расскажу доктору! А теперь пора отдыхать. Она укрыла его одеялом. На этот раз ее руки ненадолго задержались на его груди. А ее глаза снова встретились с его здоровым глазом. Она как будто бы чуть более уверенно, разрешая себе, погладила его по груди сквозь одеяло. Ей показалось, что она даже почувствовала, как в этот момент у него усилилось сердцебиение. Ее собственный пульс участился. Ей хотелось погладить его еще и по волосам. Но она не решилась. И, немного помедлив, спросила. — Леви, уже поздно. Ты не против, если я останусь? Он не отрывал от нее своего взгляда. «Ты знаешь ответ», — говорил этот взгляд. Внутри было так много эмоций, и ему казалось, что его грудная клетка снова их не выдержит. Он не мог ничего выговорить. Только протянул руку, которую она тут же взяла в свою, и не выпускала бы, кажется, никогда.