Дождевые капли

Дыхание ещё не успокоилось, тело ещё млело в отголосках сладко-тягучего удовольствия, и колени подрагивали, а голову уже одолевали колючие, тревожные мысли. Очень хотелось поднять голову от подушки, встретиться глазами с Алвой, но решиться было трудно: одному Леворукому ведомо, что Дик мог бы сейчас прочесть во взгляде своего внезапного… Любовника, да, любовника. Всё уже случилось, так какой прок теперь прятаться от слов. Дик сам не понимал, что на него нашло, каким образом томление, медленно тлевшее в нём от тренировки к тренировке, накрыло, захлестнуло от случайного прикосновения чужой ладони, локтя, колена, повлекло и бросило к Алве. И Алва — он разве думал о таком? Меньше часа назад — солнце ещё только начало клониться к закату, но на дворе потемнело от сомкнувшихся тяжёлых туч. Эр, глянув на небо, пожал плечами и велел Дику возвращаться в дом, но они не успели даже уйти с выложенной плитами площадки. Ливануло вовсю, эр махнул рукой: скорей! — и они помчались к крыльцу, прикрывая разгорячённые, взмокшие от пота головы. Чёрные волосы Алвы разметались, в беспорядке липли к шее, к плечам, тонкая ткань рубашки облепила грудь, поджарый живот, широкие плечи. В дверях они едва не столкнулись — Алва по-кошачьи отклонился в сторону, Дик проскочил первым. В просторном холле ему показалось ещё холоднее, чем снаружи, он зябко обхватил себя руками, потёр предплечья, и твёрдая ладонь подтолкнула его в спину. Алва отвёл его к себе в кабинет, по дороге отрывисто распоряжаясь согреть воды в купальне, принести касеры. Этой-то касерой он и поил оруженосца, а потом отхлебнул сам, потянул через голову рубашку, промокшую насквозь, но она не поддавалась, и Дик потянулся помочь, а потом… потом как-то так получилось, что горькие, полынно пахнущие губы накрыли его рот, а он отвечал, запустив пальцы в густые влажные пряди. Из кабинета перебрались в спальню, и Дик невесть как оказался без одежды, распростёртый на широкой кровати под тёмно-синим балдахином — выгибаясь, подставляясь, выстанывая имя своего эра и бессвязные просьбы, сбиваясь, срываясь в крик: ещё, вот здесь, ох, чуть ниже, да, вот так, сильнее, пожалуйста, пожалуйста, умоляю, да, да, да… И теперь он хватал воздух пересохшими губами, весь в дождевой влаге, поту, семени — не только своём, Рокэ было хорошо, ох, как он впился зубами в плечо, и от этой боли, резкой, нежданной, Дика перетряхнуло удовольствием, он забился, закричал, сжимаясь внутри, стискивая ладонью твёрдые тонкие пальцы. Как тихо Рокэ дышит. Он, верно, уже пришёл в себя, перебирает в уме всё, что случилось, недоумённо хмурится. Рокэ ведь был искренен, говоря, что не намерен спать со своим оруженосцем — Дик в этом уверен. Значит, Рокэ тоже подспудно тянуло к близости, и он попросту… не совладал с собой? И теперь, должно быть, досадует. Вот сейчас он коротко усмехнётся и прикажет выйти вон. А может, сначала уколет насмешкой, мало ли поводов ему подала порывистость Дика, или неопытность, или неуклюжесть, или кошки знают что ещё… Может, если уйти прямо сейчас, насмешек удастся избежать. Рокэ оценит, что оруженосец вовсе не намерен ему навязываться — как бы ни хотелось придвинуться ближе, вновь зарыться носом в чёрные волосы, втянуть терпковато-свежий запах. Беззвучно вздохнув, Дик поднял голову. Рокэ, подложив ладонь под голову, смотрел прямо на него — цепко, внимательно, будто изучая. — Я пойду, — выдохнул Дик, рывком садясь на постели. Хотелось прикрыться, хотя смысла, в общем-то, не было. Уголки твёрдых, тёмных от прилившей крови губ слегка скривились. — Идите, — обронил Рокэ. Встав, Дик зашарил босой ногой по полу: туфли остались невесть где, а вместе с ними и бриджи, и рубашка с камзолом. Может, он даже сбросил их в кабинете, но не идти же туда голым, и не опускаться на четвереньки, обыскивая ковёр… а, вот этот влажный ком, кажется, и есть рубашка. — Юноша, — сухо донеслось с кровати, — вы обратились в каменную статую по заветам вашей стихии? Дик вздрогнул, ткнулся макушкой в горловину — прикосновение холодной мокрой ткани заставило вспомнить о выходцах, на шее и спине вздыбились мурашки. Только бы не запутаться руками, сейчас он натянет рубашку и уйдёт… рукава вдруг потянули вверх, и ткань вновь соскользнула на пол. На плечи Ричарду опустился тяжёлый бархат, скользнул к пояснице, укрывая. Поверх ткани, слегка прижимая, легли твёрдые ладони — и тут же отстранились. — В коридорах сквозняки, — произнёс Рокэ. Он не торопился отступить, вернуться на кровать, он словно бы вновь всматривался, и в синеватом сумраке острые черты бледного лица казались выточенными из мрамора. Вместе с плотной тканью Дика обволокло тепло. Бархатный халат с затейливой морисской вязью по рукаву будто укрыл от всех ветров, от всех тревог. Дик сглотнул, понял вдруг, что дышит носом, дышит шумно — и качнулся вперёд, целуя бровь, висок, раковину уха, скулу, переносицу, беспорядочно, бестолково, обхватывая тёплую твёрдую спину, прижимаясь щекой. Дик вздрогнул всем телом и расслабился, обмяк, бескостный и текучий, когда его в ответ обхватили и прижали крепче, поглаживая поверх лопаток, уткнувшись лбом в висок.