Даёшь слово?

Я тащу тебя. По льду, по снегу, пока ты истекаешь кровью и молчишь, пустив немую слезу от болевого шока. Все равно тащу. И не отпущу, пока не буду уверена, что мы в безопасности и все точно хорошо. Хотя гарантировать это сложно, при нашем то положении, однако я буду очень стараться уберечь тебя. Мне тяжело, тоже больно, но меня никто не спрашивал. Если речь о жизни человека (особенно важного мне) то и думать нечего. Жаль только, что меня хватит только на одного такого группировщика. Жаль, что я не утащу всех. Ты мычишь невнятно и, кажется, начинаешь бредить что-то об облаках и о том, что мама будет расстроена. Я оттаскиваю тебя от обочины и порываюсь закинуть на спину так, что бы твои ноги волочились по земле. — Так теплее будет. - мой голос звучит уверенно и даже по-доброму, но на деле я почти смирилась с мыслью что не донесу. И может быть ты умрешь у меня на руках. Не могу отрицать... Тогда я дам нам обоим надежду. Без надежды проще. Если она не оправдается, то будет хотя бы не так обидно. Только голову мне на плечо укладываешь и за предплечья слабо обнимаешь, что бы не упасть. Кажется, я держу по меньшей мере половину твоего веса. И мы идём. Медленно, вдоль дороги, вокруг лес и начинает вечереть. Мне остаётся только молиться, что бы кровь из раны на твоём торсе начала течь хоть чуточку медленнее. Конечно, я перевязала то, что осталось от твоего живота своим свитером. Новогодним таким, красным и с оленями, хоть потертым, но очень красивым до сих пор. Точнее куском от него. Свитер мне не жалко, а вот тебя, засранец, ещё как. Машины, проезжающие мимо с интервалом "раз в год" даже не останавливаются, давая мне понять, что мы почти обречены. До нашего потенциального убежища (базы) ещё километров пять. Твое тело постепенно становится тяжелее, расслабляясь больше, а мои ноги сильнее подгибаются под весом ноши. Я думаю, что ужасно хочется пить, но ещё больше - сделать так, что бы ты жил. Что бы нас не догнали и не добили обоих, или что бы просто пережить этот вечер и эту дико холодную, зимнюю ночь. Я проклинаю себя за отсутствие машины и невольно вспоминаю, как ты хорошо водил. Руки на руле, в синяках и с побитыми костяшками, имеющие свою "эстетику" - боли и вечных страданий за правду. Ёлки шелестят. Снег хрустит под тряпичными кроссовками. Воротник куртки начинает душить меня. В лесу задорно поет птичка, а ты бы сказал, что она тебя "бесит", но ты молчишь, слабо и неровно дыша мне в плечо. Или в шею. Не чувствую. Я проверяю замёрз ли ты, осторожно касаясь рукой твоего лица. Глажу по щеке и понимаю что мой шарф, до этого согревавший тебя, не такой уж и безнадёжный. Может не скопытишься от холода... Солнце садиться ниже и темнеет сильнее. Так и ползем. Как две полумертвые черепахи... Большинство так и живут? В какой-то момент, я даже забываю, что ты в полубессознательном состоянии. Мне хочется пожалеть себя, да только нельзя. Не здесь и не сейчас. Может быть на базе, когда (или если) мы дойдем, я дам волю чувствам. Но честно говоря, сейчас я чувствую только холод в ногах. И ты опять мычишь. — Что? - спрашиваю тихо (даже ласково, насколько позволяет ситуация), но на ответ не надеюсь. Мне тоже тогда прилетело чем-то тяжёлым по голове, хотя и не так сильно. В ушах шумит, голова будто налита свинцом, однако я единственная, кто ещё стоит на ногах. И единственная, кто дала клятву Гиппократа — Больно, - хрипишь, я едва разбираю речь сквозь звон в голове. — ебать как больно. — Я знаю. - но ничего сделать не могу... Хочу облегчить твои страдания, да только лес кругом и температура воздуха по меньшей мере минус пятнадцать. — Терпи, минем туган И ты улыбаешься из последних сил мне в шею. Через несколько минут, а может и часов этого бесконечного пути вдоль обочины, впереди из-за ёлок показывается статуя, обозначающая въезд в город. И все вокруг замедляется (или я иду уже не так быстро), а мои глаза неумолимо затягивает белая пелена. Замыленное зрение, ты, истекающий кровью на моей спине и зима. Лучше ситуации и не придумаешь... Особенно, если вы оба влезли туда, куда не надо. А позади - вероятнее всего, хвост из "недоброжелателей", нещадно отметелевших нас обоих (и всех остальных группировщиков) часом ранее. Точно ли часом? Когда это было? Я потеряла счёт времени. Учитывая то, что небо окончательно потемнело, может, уже и не часом... может тремя. Или куда больше... Я не понимаю, была ли статуя у въезда в город моей галлюцинацией или явью. Если явью, то мы прошли мимо. Если галлюцинацией, то до города ещё далеко, а ноги уже замёрзли. — Эй? Ты живой? - пора бы справится о твоём состоянии, ведь безразличие здесь явно не помощник. — Давай, Валер... Ответь, - касаюсь твоего плеча и поправляю шарф как могу, однако не дотягиваюсь. Слишком неудобно, но что не сделаешь ради... — Пожалуйста, ответь. — Плохо. - шепчешь. Я отдала тебе свои перчатки ещё там, в том лесу, и надеюсь что они помогают. Хоть и тонкие, очевидно не зимние, однако перчатки. Что уж говорить о шарфе... Но он куда теплее и качественнее. Потому что вязаный и потому что мамин. С узорами в виде кривых снежинок, которые вышивала моя сестра. Последняя память о семье, которая у меня была. Оберег, в какой-то степени, потому что я ношу его с собой абсолютно всегда. И возможно, сегодня он сохранит тебе жизнь. Что я там сказала о надежде ранее? Забудьте. Все это бред. Без надежды мы бы не прошли этот отрезок пути. Мы бы оба остались в лесной чаще, умирать от боли и кровопотери среди ёлок. Валера так и подавно... Полумертвый, легко одетый, неспособный и слова обронить. Вряд ли бы выжил сам. Да и я, наверное, тоже бы померла. Кто знает, что могло случится. На все есть воля божья... Надо же. До этого дня, я кажется, была атеисткой. — Сейчас уже... Скоро все будет, Валер. - я киваю каким то своим мыслям и протираю глаза свободной рукой, пытаясь избавится от этой противной белой дымки. Глаза от холода жжет, а руку я уже давно не чувствую. Краем взгляда улавливаю ее, когда убираю в карман, но понимаю, что она вся красная и замёрзшая до ужаса. Как и мы оба. — Слышишь? Мы почти... Мы ведь... Вот уже, - хочу что-то добавить, но слова теряются в доселе звенящей, трещащей по швам голове. Удивительно, как я ещё не упала... И как нам с тобой ещё никто не помог. Неужели нас даже не ищут? Там ведь оставался кто-то из старших... И как же так. Может думают, что все по плану? Но увы, прошел уже не первый час, после нашей "пропажи" за городом. Это должно хотя бы насторожить. Там же Вова... Разве он не задумался об этом ни разу? Я не верю, извините. И остаётся совсем немного до конца. Я понимаю это, когда впереди наконец маячит слабый свет, исходящий явно от городских фонарных столбов. Такое не спутаешь ни с чем. И вот они мы, в Казани. И чуточку теплее становится от того, что именно мы сейчас осилили. Несколько километров пути по холоду, за городом, в лёгкой одежде и с тобой... С тревогой, что ты вдруг перестанешь дышать. И все закончится. Ещё пару домов мимо, пара деревьев и пара осточертелых за время, которое мы прошли, ёлок. Кажется, я не смогу смотреть на них по меньшей мере - год. И вот он, родной двор и наконец вовина машина, и остаётся совсем малость доползти, дойти, кажется - сделай шаг и спасёшься, кошмар рассеется и все встанет на свои места... Но я уже не могу. И вокруг вдруг много голосов, они что-то кричат, однако в итоге меня подхватывают под руки когда я начинаю падать, а тебя забирают. — Ох ты... Холодная какая. - голос мне знаком, но дальше я не разбираю ни единого слова. А секундой позже, сквозь закрытые глаза, чувствую свет, ударивший мне в лицо и тепло... Спасительное, а главное - в самый нужный момент. Ноги уже не так ломает, а задубевшие пальцы оказываются не такими уж и безнадёжными. — А где...? - порываюсь спросить, но меня останавливают. — Хорошо с ним все будет. Теперь. И я отключаюсь.