Вдоль экватора

      Рассматривая череду мелких царапинок на оправе очков, оставленную цепкими когтями суровых лет обычной жизни необычного мага, Мегуми попытался вырвать из собственной памяти секунды, когда эти следы битв (или зубов их хозяина) могли быть запечатлены. Наставник небрежно относился ко всем своим вещам, но при этом они умудрялись оставаться свежими и опрятными в любом случае, как будто только что приобретённые. Волшебство — не иначе. Другого от Сатору Годжо ожидать просто бессмысленно.              — О чём задумался, Фушигуро? — поинтересовался учитель, не отрываясь от экрана мобильного телефона.              Холодный свет с преимущественным успехом рвал прозрачные занавески в белые клочья, копьями лучей солнца пронзая бледную кожу под такими же бледными волосами. Неизвестно, чувствовал ли Сатору эти пронзительные касания, но ему было слишком лениво тянуться рукой к шторе и запахнуть её, ограничив ясному небу доступ в просторную студию. Он растянулся на диване, закинув ноги на подлокотник, и подобно домашнему коту, изредка потягивался во весь рост, чтобы привести в чувство затекшие суставы.              Вот он, истинный Адам, пассивно сошедший с фресок Микеланджело.              Мегуми успел нарисовать эту картину за долю секунды, бросив мимолётный взгляд на учителя. После он снимет холст с высыхающими красками цвета белёсых волн Атлантического океана и отложит её на центральное место своих воспоминаний, к которым не раз будет обращаться.              — Ты совсем не следишь за очками. — Ответил парень, возвращая очки на место — на стол рядом с открытой бутылкой красного вина и недоеденным лимонным чизкейком, который он купил по дороге в качестве гостинца. — Оправа непригодна, её бы в ремонт.              Резкий звук входящего сообщения на телефоне Годжо окончательно вернул его в реальность без мольберта напротив развалившегося натурщика с последовавшим шуршанием от телодвижений последнего. Наставник перевернулся на бок, почти вплотную приставив телефон к лицу, внимательно изучая присланное, а после с ухмылкой отложил в сторону, обращая всё своё внимание на Фушигуро.              — Нет необходимости, — улыбка подчеркнула острое лицо, делая его более изящным. — Она вызывает у меня ностальгию.              Мегуми потянулся за ложкой, чтобы отломить ею кусочек чизкейка и отправить в рот. Приторный вкус с лимонной кислинкой растёкся по языку с мягким послевкусием, напоминая о прошлом, когда они с Цумики ходили на рынок за покупками, и младший брат внюхивался в каждый фрукт на прилавке. Многие запахи из детства отдавали фруктовой сладостью.              Кожа на оголённых плечах Сатору тоже пахла сладко.              — Какую же?              Неестественно голубые глаза посмотрели с ответным интересом на тон голоса ученика. В омуте из драгоценных камней плескался алмазный блеск.              — О юношестве. В твоём возрасте я был таким же балбесом, мечтающем истребить всё зло на свете, — протянул Годжо.              Чизкейк растаял на языке вместе с мыслями о том, как же неправдоподобно это звучало.              — Сомневаюсь.              Тихий смешок выгравировал тонкую улыбку на обескровленных губах. Сатору в младшем возрасте значительно отличался от Мегуми нынешнего: он знал, что являлся сильнейшим и пользовался своими привилегиями на полную, выбираясь на самые опасные задания, которые казались пылинкой в пространстве Бесконечности. Стереть под чистую проклятия с плачущего лица планеты — лишь приятное дополнение к истинным целям мага. На самом же деле, единственный наследник клана Сатору преследовал другую мечту. Он не озвучивал её, но часто давал понимать, в каком направлении стоило двигаться, чтобы приблизиться к её исполнению.              Наставник никогда не сводил глаз с юга. А Мегуми оставался ровно на экваторе, не соскальзывая с узкого пути перпендикулярно меридианам персонального безумия. Тени настоящего штормом бились о его ноги, на отливе сливаясь в фигуру с четырьмя руками.              — Когда-то я действительно хотел сделать мир лучше, — продолжал Годжо, взглядом прожигая насквозь тьму за спиной Фушигуро; она тоскливо заскрежетала звоном металлического приглушённого смеха, но студент не услышал этого. Он полностью сконцентрировался на том, что волосы учителя были мокрыми как после проливного дождя — но ведь за окном светило солнце. — Но мир не нуждался в том, чтобы я его спасал.              Парень присел на диван рядом с Сатору. Их руки оказались совсем близко, но Мегуми не решился нарушить дистанцию. Он пальцами ощутил нервное покалывание, как будто наткнулся на барьер, сотканный из проклятой энергии. Это был ужасающий холод, исходящий от тела наставника. Привычное тепло его объятий рассыпалось в крошку льдин айсберга.              — По-моему, как раз-таки в этом мы и не сходимся, — отметил юный маг. — Я не стремлюсь к миру во всём мире, а просто делаю свою работу без розовых очков.              — Поэтому я ношу солнцезащитные. — Улыбка собеседника показалась уставшей и даже меланхоличной.              Однако же он продолжил:              — Герои нынче не в моде. Я узнал об этом на одном задании много лет назад. Так что бросил все силы на то, чтобы вырастить поколение магов, для которых отдать свою жизнь ради других — это работа, не более.              Мегуми вспомнил об Итадори. Идеальный приемник сильнейшего, который давно смирился с участью смерти главного героя и продолжал, как слаженно собранный механизм, крутиться шестерёнкой в жестокой машине времени. Север закрыл перед ним свои ворота, но отворил старую дверь в пропасть. В ней — трон из груды костей, замерший в ожидании короля нового времени.              — Ты никогда бы не дал умереть Юджи. Даже от казни его спас.              Детали о том, что Сатору мог расчётливо пожертвовать кем угодно, кто не входил в его планы, стоило опустить. Тот самый изъян в системе, столь неугодный высшим силам, выворачивал внутренности его идеалов наизнанку.              Телефон снова дал о себе знать. Рингтон нагло ворвался в их комфортную среду, разъедая последние участки тишины. Годжо взял мобильный и приставил к уху. Его лицо отражало вселенское спокойствие и познание глубинных тайн, которые не были доступны смертным.              — Почему ты решил, что я говорю о Юджи? — как бы невзначай бросил он, протягивая телефон ученику. — Держи, это тебя.              Тьма сгущалась, поглощая углы столь родной студии, в которой Мегуми не раз оставался после тяжёлых будней, укрываясь в сладости запаха Сатору. Она осторожно притронулась к ногам парня, словно выпрашивая у него разрешения.              Только вот на что?              Фушигуро взглянул на свои ладони, прежде чем взять телефон и с удивлением заметил, что они мокрые. Одежда тоже была пропитана влагой, проникающей под кожу колким ознобом. Его как будто окатили водой из ведра, пока тот в забвении рассматривал умиротворённое лицо учителя.              Под коркой сознания тревога ощетинилась гривастым волком. Она чуяла неладное, пусть и не слышала, как тени противно захихикали в стороне. Мегуми прислонился к телефону в молчаливом ожидании слов, которые ударят его по голове оглушающим осознанием, раздавливая реальность.              — Итадори Юджи пусть и тянется спасти жизни остальных ценою собственной, — зазвенел сталью полный силы инородный голос, — не в телефоне, внутри самого парня — Но этот молокосос не хочет учитывать факт, что всем своим существованием ставит под удар всех, кто находится рядом.              Мазки ренессанса дали трещину, превращая нарисованную картину в жалкое подобие нормальности, что ошмётками уродовала стены, мебель, тарелку с недоеденным чизкейком. Годжо, до того просто отдыхающий на диване, внезапно разошёлся в нечеловеческом смехе, заражённом чумой теней. Стёкла очков на столе, не выдержав иллюзии фарса, лопнули, рассекая поднявшуюся с пола пыль.              — Искоренение зла — сказка для мертвецов, — продолжал незримый собеседник. — Твой сенсей понимал это лучше всех остальных. И всё равно предпочёл следовать мнимому правилу вселенной… за что и поплатился.              — О чём ты говоришь?              Мегуми не мог пошевелиться. Влага сковывала его жгучим холодом, гуляющим среди остывающих руин. Он не понимал, почему продолжает разговор, а Сатору рядом с ним бьётся в истерике, и мрак уже поглотил часть солнечного света за их спинами. Шум в ушах врезался в поток хаотичных мыслей, следуя по одному направлению вдоль экватора, где проложенный Фушигуро путь стал испепеляться прямо на глазах.              В язычках пламени бурлила чужая кровь.               — О том, что ваши мечты фальшивы и не стоят ничего. Посмотри, Фушигуро Мегуми.              Сатору Годжо — между небом и землёй лишь один достойный — падшей звездой угасал перед ногами Мегуми. Его усталая улыбка обращалась к дорогому ученику, пока капли дождя размазывали грязь по мертвенно белому лицу.              Сердце пропустило удар, потом ещё один. И ещё... Боль в груди осиновым колом разломала рёбра, пробивая лёгкие. Парень стоял как вкопанный, забыв обо всём, происходящем вокруг — что студия превратилась в развалины, охваченные пламенем.              Что собственное тело больше не принадлежало ему.              Что сладких запах наставника обратился зловонным духом смерти.              — Мир никогда не нуждался в ваших фантазиях, — рассмеялся Рёмен Сукуна, ладонью Мегуми приглаживая волосы. — Эра героев-неудачником закончилась на том, кто больше всех мечтал сделать его лучше.