***
(Сначала)Путь пацифиста №ХХ, Сноудин, 20ХХ Моё счастье заключалось в другом. Я всегда понимала, что моя любовь была на грани. Разве приносило мне радость Подземелье без монстров? Ни за что! Убитые туши беспомощны и недвижимы. Какая гадость, какое убожество, крах цивилизации, тишина. Нет, мне нравилось другое. Я искренне любила каждого монстра в Подземелье. Я любила их счастье, их боль. Мне нравились их глаза. Их удивлённые глаза, зрачки, которые меньше, чем за секунду, превращались в точку. Тёмно-карие, почти коньячные, глаза младшего скелета, светло-карие глаза сестры и брата, да и прочих. Меня, как и его, заносило иногда. Знала причины, знала даже, как плохо будет потом, но удовольствие от процесса затмевало мне глаза. В памяти осталось только то, как сидела за праздничным столом. Фриск подарила мне плюшевую игрушку. Азриэль шоколадную конфету. Конфет был дефицит в Подземелье. Я была рада, мне очень хотелось поблагодарить, сказать пресловутое «спасибо большое». Интересно, я сказала в итоге? Однако, наверное всё-таки буркнула что-то подобное. Я очнулась, когда за столом никто из ранее присутствовавших не сидел. Я находилась на столе, прямо посередине. Вокруг тишина. Тогда подумалось, что праздник окончился, все ушли спать. Но ушли они не совсем спать, а на вечный покой. На руках липкая алая жидкость. Я плакала. Нет, не плакала, а рыдала в захлёб, дрожь пробила каждую клеточку тела. Санс сидел за столом, скрестив руки, я не поднимала глаза. Я чувствовала его взгляд. Страх пронимал моё тело, единственное, что я выдавила, так это: — Я-я… о-объяснить м-могу. П-прости, ум-моляю. Я не умею благодарить***
Путь Пацифиста №ХХ, Сноудин, 20ХХ Праздники вызывали волну тревоги. Заглянула в окно, щурясь, разглядывая своё отражение. М-да уж, вид прелестный конечно. Губы искусала в кровь, дура. Ещё и обветрились, надо мне было перед Рождеством прогуляться по проклятому Сноудину. Утром глаза подводила, а сейчас размазались. Хотя пошло оно вообще всё. Сидеть в Библиотеке Сноудина, ещё и в компании с пластиковой бутылкой с вином на дне, очень неплохо. Никаких тебе дурацких украшений, ни монстров, сам библиотекарь празднует. А ещё и книжки можно интересные найти. Надо окно открыть, хоть как-то освежиться. Да, так лучше. Я плюхнулась на стул, закинув ноги на низкий столик для чтения, закрыла глаза. Всё таки, я не умею благодарить. — Ты делаешь это по-своему, — бас заставил меня вздрогнуть, на плечи опустились холодные руки. — Я сказала это вслух? — Угу. — Ну и на кой чёрт ты припёрся? — пришлось лениво развернуться к обманщику, — Говорил же, что оставишь меня в покое. Я подняла голову на собеседника. Не хочется даже думать об этом, но как ему идёт зима. Белые, мокрые от снегопада, пряди на лбу, дебильный шарф, который блестел из-за снежинок, куртка на распашку. Он ухмыльнулся, облизнув губы. Чёрт, он прекрасно знает, насколько он привлекательно выглядит. Он прекрасно знает, что зима к его блядскому лицу, поэтому и обосновался в Сноудине. Я отвела глаза. Раздача заинтересованных взглядов закрыта. Он и так вот-вот самодовольно рассмеётся только от одного. — Говорил, но не обещал. Застолья так надоедают, — он сверкнул светлыми глазами, запуская одну из ледяных рук в мои волосы, — а разговоры со старыми друзьями приносят мне удовольствие, ты же знаешь, — по затылку от неожиданного щекотавшего холодного прикосновения побежали мурашки, он наверняка почувствовал. Я взяла его за запястья, убрала руки. Ненавижу, когда на меня в прямом и переносном смысле смотрят свысока. Пришлось встать со стула и подойти к одному из стеллажей, оказавшись спиной к комику. — Иди к своему другу-бармену сходи. — Я не обделяю ни одного своего друга заботой и вниманием, — я через слова поняла, что он улыбается во весь рот, — разве я мог не прийти к тебе? Ты выбрала такое странное место для празднования, — по спине пробежали мурашки, когда он сказал последнее слово, — впрочем, ты всегда особенно отмечаешь праздники. Я промолчала, разглядывая пыльный корешок книги. Во рту стало слишком сухо от надвигавшейся ярости. Он всегда приходил, когда я не готова его видеть, когда я не готова ему правильно ответить, правильно отразить его атаку. Санс, как никто другой, подгадывал время, и это невероятно бесило. — Интересная книга? , — он сел на стол. — Санс, — резко развернулась к нему, нет, я всё-таки не могу его терпеть, — уходи, я не хочу тебя видеть здесь и сейчас, — он же послушается меня как пай-мальчик, и уйдёт, верно? , — да и с каких таких пор, мы друзья? Я встретилась с ним взглядами. Бездонные выжженные голубые глаза, белые ресницы и брови, почти бесцветные губы, резко очерченная линия челюсти. Он подался назад, опёрся на локти. У меня пульсирует в висках, чёрт, как же глупо я себя веду. — Почему ты злишься на меня в этот раз? , — то, чего и следовало ожидать. Конечно он не уйдёт. Всё-таки зря в организм попало несколько глотков вина, опьянеть с такого количества я не смогла, зато на мозг замечательно легла тонкая пелена. Этого количества хватит, чтобы нести херню, как я сказала минуту назад, здесь и сейчас! — А ты не знаешь? — Понятия не имею. Что мне ему сказать? Правду и проиграть или соврать и проиграть? Я не умею проигрывать ему, только ему, хотя делаю это постоянно. Сдерживаться не получалось, я чувствовала, как к щекам и ушам приливает кровь. Я поймала себя на том, что снова не отрываю от его глаз взгляда. Снова отвела, что мне ещё делать. — Я что-то натворил и не знаю? Чара, — я вздрогнула, услышав имя, вздрогнула несильно, незаметно, — я бесконечно люблю тебя любую, а разъярённую в особенности, но гнев вреден для тех, кто его испытывает, — вкрадчивый голос, улыбка не сходит с губ, — поделись со мной. — Такое словосочетание таким голосом говорят, когда хотят что-то у кого-то отобрать. Он встал со стола, подошёл ближе. Пока на безопасное расстояние. Нет, я не умею ему проигрывать, я пообещала себе не поддаваться. Я обернулась, заглядывая в проход, одновременно отводя глаза и оценивая возможности смыться. Убежать, кстати, действительно можно. Это вообще такой потрясающий ход. — У меня есть возможность изменить твоё положение духа? — он наклонил голову, наблюдая за тем, куда это его собеседница смотрит. — Уходи или уйду я. Он сделал обиженное лицо, сложив брови домиком. Но улыбка осталась та же, а глаза, глаза с каждой секундой становились всё более хищными. Надо идти, точнее бежать, иначе он точно сожрёт меня. Я развернулась, неужели я правда смогла? Зашагала, не чувствуя ног совсем. Он точно смотрит в спину. Скелет стоит в паре метров от меня, а я буквально чувствую его дыхание. — Даже не попрощаешься? — Пока, Санс, — не обернулась и не остановилась, победа! — А я хотел сделать тебе подарок, — шаги, он идёт за мной, — не примешь и обижусь уже я. — Да сколько влезет, — он поймал меня за руку, крепко удерживая, всё-таки успел. Одним взмахом он развернул меня к себе лицом. В такие моменты в особенности хотелось его убить. Отвести взгляд, фух, не забыла. — Почему ты не смотришь мне в глаза, если тебе так хочется, — он взял меня за подбородок, приподнял голову, — знаешь почему у тебя частые проблемы, Чара? Ты не умеешь сразу позволять себе того, чего ты хочешь, — и снова передо мной он, его белые ресницы. — Я хочу, чтобы ты ушёл, — я попыталась убрать руку, которая плавно и крепко появилась на моей талии. — Не хочешь, — альбинос уже откровенно потешался. — Да я ненавижу тебя! — всё, я в отчаянии, ещё и язык не слушается. В помещении раздался громким басом хохот, он откинул голову назад, опуская руку, которая была на моём подбородке, на плечи. Один миг, и он в паре сантиметров от лица. — Чара, не ври себе и мне, — его громкие слова, сказанные до этого, сменились на родительско-отчитывающий шёпот, — ты меня не ненавидишь. Я правда его ненавижу, хоть и люблю, но всё как-то странно, по-своему. Правда думать об этом поздно, да и бессмысленно. Я с самого начала, понимала, что так будет. Сердце рвалось наружу, я шумно выдохнула. Его взгляд сменился на нежный, что было не менее опасно. По инерции, глаза закрылись, как только холодные шершавые губы накрыли мои. Сначала властно, грубо, но как только альбинос почувствовал, что сопротивляться я не в силах, поцелуй становился нежнее, медленнее. Меня будто хорошенько встряхнули и снова поставили на ноги: ноги стали ватными. Внизу живота приятно тянуло. Я снова поддалась, очень быстро поддалась, хоть и обещала больше никогда этого не делать. Санс опустил обе руки на талию. — Друзья не целуются, — как только он отстранился, сказала я. — Ты сама говорила, что мы не друзья, — он провёл кончиками пальцами по позвоночнику, — а я всегда тебя слушаюсь, — он не отрывался от моих глаз, чередуя влюбленный и надменный взгляды, — страшно не слушаться маньячку, вроде тебя. Снова поцелуй, он плавно шагает назад, ведёт меня. Мои дрожащие руки он кладёт на свои холодные щёки. Он всегда ходил по краю в такие моменты, доводя меня до шага от нервного срыва и от блаженства одновременно. Он знал, что мне нужно было это, как бы я не сопротивлялась, как бы я в здравом уме не пыталась отказаться от него, как только он касался холодными костлявыми пальцами моего подбородка, притягивал к себе, мне становилось всё равно на его колкие слова, на слова других о нас, обо мне, на свои глубокие принципы, на обидные сплетни об отношениях странной девушки Чары и всеми любимого весельчака Санса. Мы открыли золотую середину в наших взаимоотношениях, мы нашли компромисс, он добился от меня мира. Нашли то, что нас вдвоём устраивало. Я всегда была довольной одинокой, и он всегда помогал мне это исправить. И во время геноцида, и в мирное время. Он давал мне тот драйв, который был мне необходим. Раньше адреналин поступал ко мне через убийства, и этому я вновь обязана ему, он позволял мне это. Санс упёрся в столик. Он отрывается от губ, заглядывает в глаза. Я выгляжу опьянённой? возбуждённой? беспомощной? может, даже глупой? Во взгляде не прочтёшь: в холодных глазах исчезает обыденное спокойствие, зато появляется властность и желание. Да, впрочем, какая мне разница, как я выгляжу. Ему нравится, это видно по поднятым уголкам губ, значит всё как должно быть. Дышать становилось тяжелее, казалось, что я не дышу вовсе. Хоть и горячее лицо с запутанными волосами обдувал холодный ветер из форточки, а под свитером скользили холодные пальцы, становилось всё жарче. Мне не терпелось, он специально медлил. Поцелуи в шею, каждый длился вечность. Мои руки скользнули под его футболку, я подалась вперёд, заставляя комика наконец-то сесть на этот грёбаный столик. — А сколько было разговоров, — он ухмыляется, подхватывая за ноги, усаживая себе на колени. На полу уже валялся и шарф, и куртка комика, следующим в эту чёрную дыру полетел мой свитер. Взгляд, его взгляд. От него захватывало дыхание, такой взгляд можно было часто увидеть в зале суда, взгляд его животной части: мы оба ходили по краю. Поцелуи всё оборваннее, жарче, страстнее. Санс стягивает бюстгалтер одной рукой, вторую запуская в волосы. Я откидываюсь, запрокидывая голову. Что может быть свободнее, чем это? Осталась только его футболка, а нет, уже не осталась, — мы оба без верха. Голова пустая, лёгкая, наконец можно признаться себе честнее: его прожигающий взгляд, его леденящие прикосновения, его запах, который потом будет чувствоваться в моей одежде и волосах — я сходила с ума от всей его натуры, а он прекрасно это знал. — Ты боишься меня? — Нет… А что? — Ты смотришь на меня так, будто я готов тебя убить, — Санс проходится губами по шее, я сдерживаю стон. Не очень хочется показывать, насколько лучше мне даже от таких безобидных ласок. Даже с учётом того, что он это знал. — Ты иногда кажешься таким, — полушёпотом вытянула из себя. Санс тихо засмеялся, опускаясь ниже, к груди, второй рукой расстёгивая ширинку джинс. Наши «недоотношения» завязались спонтанно. Сначала они служили таблеткой для моей расшатанной в кашу нервной системы, но с каждым вечером, я понимала, что это зависимость. Мои руки поспешили к его штанам. — Ты торопишься, — снова родительский тон, он начинает приказывать и управлять. У меня только один вопрос: как в нём умещаются властная серьёзность во время возбуждённости и смешливая легкомысленность в обычное время? — Ты слишком долго дразнил меня, — Санс стягивал с меня джинсы, я поддавалась буквально как тряпичная кукла. — Я хотел сказать тебе тоже самое в начале нашего диалога, — он скользил кончиками пальцев по телу. Я наклонилась, прильнув к его шее. Санс шумно выдохнул, поглаживая мои волосы. — Переходишь в наступление? Хорошо, я засчитал попытку. Он не стал больше медлить. Чувства перемешивались, обострялись. Он приподнял меня, поменял с собой местами, я быстро осталась лежать на столике. Санс навис надо мной, голубое освещение из окна падало на его скулы, волосы, тело. Альбинос наклоняется, проводит рукой по рёбрам, стягивает последние разделявшие нас куски ткани, и с себя, и с меня — Ты готова? — он оторвал взгляд от моего разгорячённого от поцелуев тела, снова глаза. На моё сбивчивое и хриплое «да», мы слились полностью. Меня пронзает, как от электрошока: бёдра начинают сдавленное движение, грудь поддаётся вперёд к его губам. Где мои руки? Не помню. Где мой взгляд? Не помню. После этого я помню только то, что я на седьмом небе от блаженства. Из окна послышались детские визги, громкие песни: в этот момент пробило двенадцать часов. Ха-а, символично, ничего не скажешь. Я никогда не пренебрегала традициям: я также как и все молилась в Рождество, уже который год подряд. Просто по-особенному: вместо слов были хриплые стоны, руки сложены были в других местах и, конечно, молитвы были направлены на то, чтобы этот момент никогда не кончился. Просто поверьте, я не знала чего-то более святого. Восторг, счастье, наслаждение — слишком скупые слова, нет это было настоящим искусством. Всему, что ниже живота жарко, будто от ожога. В этом не было пошлости или стыда. Движения становились быстрее. Глупое волнение, будто происходящее снова в первый раз со мной. Похоже, я улыбаюсь? А он мне в ответ? Снова его глаза передо мной. Зачем мы вообще говорим друг с другом? Невербальное общение даётся нам лучше. Столик скрипит, он не выдерживает, книги, которые были на нём, давно на полу. Считанные секунды, глаза открываются шире. Он надавливает на живот большим пальцем, как волк, следит за реакцией, мир растекается, замедляется, я буквально вижу голубой снежный воздух, который обволакивает нас обоих. Это длилось по-настоящему вечность.***
— Прошу, только не выясняй со мной отношения, не сейчас, — я застёгивала лифчик, светало. — Я и не выясняю, — он щурил глаза на свету, буквально вампир хренов, — просто ставлю тебя перед фактом. Жить ты будешь у меня, я устал искать тебя по всему Подземелью, — Санс, уже в футболке и джинсах, стоял напротив. — Я не просила тебя меня искать. — Ещё скажи, что действительно не ждала меня в эту ночь, думала, что не приду? , — он наклонил голову. — Я была уверена, что проведу этот день одна. Санс засмеялся, подошёл, прижался ко мне, сплетая наши руки. — Ты допила вино из бутылки и осмелилась мне противиться, верно? Я не сдержала смех, он слишком хорошо меня знал. — Да!