Если бы у тебя была вечная жизнь

У группы были только определенные вещи, которые были в сценарии. Будь то раздувание пламени, делая многообещающие жесты в сторону публики, или раздражение первого ряда, взаимодействуя друг с другом — в конце концов, фанаты пришли не только ради музыки. То, что делало шоу еще более приятным, было просто, и Дью это знал. Он делал это бесчисленное количество раз, начиная с имитации дрочки во время одной из частей Mummy Dust и заканчивая избиением сердца с двумя другими гитаристами в начале Square Hammer. Именно эти маленькие детали действительно оживили шоу. Но… это было все, что нужно было сделать. Выставка. Иногда было трудно напоминать себе об этом факте. Особенно, когда дело касалось Свисса. Аврора была более чем желанным дополнением к группе. Гулетты были в восторге от ее вызова и шептались между собой, когда Папа объявил, что их новым пополнением станет женщина. Для Дью это не имело большого значения; он приветствовал бы кого бы то ни было с распростертыми объятиями. Когда она наконец обрела форму, это произошло под коллективные аплодисменты всего ковена. Новая гулетка поначалу была робкой, некоторое время нерешительно смотрела на протянутую Папой руку, прежде чем позволить ему помочь ей выбраться из светящегося круга призыва. Вскоре после этого они начали знакомиться, разговаривая тихо, чтобы не напугать слегка дрожащую гулетту. Когда они спросили ее имя, она замолчала, задумчиво нахмурив брови. «Аврора». Она решила через секунду. «Это имя зовет меня». Они праздновали ее призыв до конца ночи, вскрыв ящик пива, купленного Маунтином две недели назад, и напились до ступора. У нее было много вопросов, как это часто бывает у вновь призванных гулей, на которые они терпеливо отвечали один за другим. К концу вечера непринужденная атмосфера охватила ее, и она начала расслабляться. Через неделю она начала шутить со Свиссом и присоединяться к подшучиваниям над гулями. Было трогательно, как легко она вписалась в компанию остальных, как будто ей всегда суждено было быть частью группы. Она также быстро училась, разучивая все песни за пару недель и прекрасно гармонируя с другими певцами. Неудивительно, что папа усадил их и сказал, что она присоединится к ним в следующем туре. Дью даже с нетерпением ждал этого — он всегда был рад видеть, как новый участник меняет ситуацию. Но чего Дью действительно не ожидал, так это того, насколько он был подвержен ревности. Все началось с малого. Аврора медленно и целеустремленно выходила на сцену Swiss, и они пели в один микрофон. Мульти-гулю это явно нравилось, он танцевал вместе с ней и улыбался, когда она игриво шевелилась перед ним. Дью наблюдал за ними краем глаза, и что-то уродливое и неизвестное бурлило у него в животе. Он старался сосредоточить всю свою энергию на игре, играя на струнах так, будто от этого зависела его жизнь. А когда этого было недостаточно, он повернулся к толпе перед ним, утопая в их криках возбуждения и поглощая их похвалы. Свисс был самим собой, напоминал он себе после каждого ритуала, пытаясь подавить чужие эмоции, кипящие под его кожей. В этом отношении он не принадлежал ни Дью, ни кому-либо еще. Что бы он ни хотел сделать с другими гулями, Дью не касалось. Это не мешало ему причинять боль: каждый раз, когда он видел, как Аврора уходит от микрофона, ее цель была очевидна. Их беспрепятственное взаимодействие начало расти в количестве и нарастать по интенсивности. Во время особенно громкого ритуала, когда волнение уже накалилось, Свисс встал перед ней на колени под возгласы и крики восторженных фанатов. Дью даже не заметил, что происходит, пока публика не начала кричать, а когда он повернулся, чтобы посмотреть, что вызвало переполох, он почувствовал, как у него похолодело сердце. Будучи огненным гулем, он всегда был слишком горячим, но вид их вместе, казалось, замораживал его. Когда он рассматривал эту сцену, каждый нерв в его теле замер, а пальцы дрогнули. Его ошибка осталась незамеченной. В конце концов, никто не обращал на него внимания. Вернувшись к гитаре, он снова начал играть. Медиатор в его руке был ледяным, но ноты все равно доносились до него, сладкие и знакомые. Оставшуюся часть сета ему помогла мышечная память, пока в голове гудело. Его словно облили ведром ледяной воды. Его печально известный характер начал невероятно остывать. Для него это было впервые — он чувствовал себя на грани раздражения, знакомая искра гнева вспыхивала и будто бы рвала его. Но как только он собрался с силами, чтобы заговорить, звук захлебнулся и погас, заставляя его плечи опуститься и выбивая из него борьбу. Споры с другими гулями, которые когда-то были источником развлечения, притупились, когда его резкие оскорбления потеряли свою остроту, и он чаще всего впадал в молчание. Самым большим изменением было следующее: он начал, не так уж и подсознательно, избегать Свисса. «Это к лучшему », — сказал он себе, закусив губу и уклоняясь от одноруких объятий мульти-гуля. Незванные эмоции только усиливались до не комфортной степени всякий раз, когда он вступал с ним в контакт, поэтому было легче вообще его игнорировать. Он действовал методично, дожидаясь, пока Свисс сядет в туристический автобус, прежде чем выбирать самое дальнее от него место и нырять в раздевалки всякий раз, когда замечал его приближение. Он даже не осознавал, насколько он был очевиден, пока в один из выходных дней Рейн не отвел его в сторону и не спросил, в порядке ли он. В этом отношении водяной гуль всегда был чем-то вроде наседки; Дью просто никогда не ожидал, что однажды его понадобится нянчить. «Дью? Ты со мной?" Брови Рейна были нахмурены от искреннего беспокойства, его рука успокаивающе легла тому на плечо. "Ага." «Ты же знаешь, что всегда можешь прийти ко мне, если тебе нужно с кем-то поговорить, верно?» Рука на его плече сжалась. — Со мной все в порядке, Рейн. Действительно." Рейн нахмурился, явно в неверии. "Обниму?" "...Хорошо." И только когда они удобно расположились вместе на его слишком маленькой кровати, положив голову на грудь водяного гуля, Дью позволил себе заплакать. Дождик успокаивающе провел пальцами по его волосам, пока он беззвучно плакал, капли скатывались на зеленую рубашку гуля и пачкали его. — Прости… — тихо пробормотал он, протягивая руку, чтобы вытереть влагу, но Рейн покачал головой. «Не извиняйся. С тобой все в порядке, жук. — Я просто… я не знаю, почему я так себя чувствую. Он ахнул. "Как что?" – подсказал Рейн, его рука опустилась вниз и провела круговые движения по пояснице. "Я не знаю." «Все в порядке… мы можем это выяснить». Он вздохнул. Сатана ради. Они действительно говорят об этом. «Ты назовешь меня подростком». «Мы все в чем-то подростки, Дью. Маунт нервничает, когда в теплице не все в порядке, Циррус очень внимательно следит за своим кейтаром, а я раздражаюсь, когда погода слишком жаркая. «Это Свисс». Рейн улыбнулся. Он выглядел ни капельки удивленным, что вызвало у Дью сильное желание ударить его. Вместо того, чтобы поддаться неистовому желанию, он решил уткнуться головой в мягкую ткань под собой, издав усталый стон. "Вы заметили." "Ну да. Но я не думаю, что кто-то еще это заметил. Если не считать самого Свисса." "Он…?" "Конечно. Он заботится о тебе. Все мы заботимся." Бить. Над ними бездумно жужжал вентилятор. — Ты собираешься рассказать мне, что произошло, или будешь продолжать дуться? — Я не дуюсь. — пробормотал Дью, стараясь не дуться. «Мм. Конечно, нет. — Просто… Аврора и Свисс были… довольно близки в последнее время. «Разве это не хорошо?» Глаза водяного гуля светились весельем. Дью стукнул его по груди, явно раздраженный этим, а улыбка Рейна только стала шире. "Ладно ладно. Значит, ты ревнуешь. Что ты собираешься с этим делать? "Ничего! Я не… не должен ревновать. «Я бы так не сказал…» "Что ты имеешь в виду?" Неожиданный ответ Рейна заставил его глаза расшириться. "Смотри. Я не хочу обнадеживать тебя, Дьюша, в конце концов, только ты сам можешь определить, что ты на самом деле чувствуешь. Но у меня есть догадка. Рейн сделал паузу, его пальцы пробежались вверх и вниз по спине Дью, словно раздумывая, продолжать или нет. «Ты когда-нибудь слышали о термине «обреченные друзья»?»