не один

глубокая осень. холодно. с деревьев летят последние листья оранжевого и коричневых цветов. сухие листья шуршат под ногами. пасмурно. на сером небе неспешно плывут облака, никуда не торопясь. на завтра дождь обещали. прохладный ветер сопровождает каждого во время прогулки, хотя в это время мало кто гулял. не хотелось. никакого желания не было. германия сидит в углу своей комнаты, от испуга прижав колени к груди. страшно. мокрые слезы капают на прозрачные стекла очков, из-за чего видимость заметно ухудшалась. ладошки вспотели. холодно. нет возможности пошевелиться. юноша невольно вспоминает свое тяжелое детство, когда он был вынужден постоянно прятаться в разных уголках дома от отца,которого он до сих пор боится, даже несмотря на то, что тот давно мертв. совсем рядом слышится искаженный голос. – вот мы и опять встретились, сынок. на глазах в очередной раз выступают слезы и, дабы не захлебнуться в слезах, немец закрывает рот обеими руками. – уходи, отец... я не желаю тебя больше видеть... ты лишь моя галлюцинация... ты больше мне никто... в дверном проеме показывается фигура невысокого мужчины в строгой форме. он подходит к парню ближе, резким движением заглядывая ему прямо в глаза и улыбаясь изуродованной улыбкой. гера застывает, вглядываясь в лицо отца. вместо серых глаз лишь черные глазницы. из глубоких порезов на шее течет алая кровь, словно они были сделаны совсем недавно. спекшаяся кровь на губах только добавляла ужаса к и без того мерзкому человеку. нет, рейх больше не человек. возникает вопрос, был ли он им когда-то? с физической точки зрения - да, но с нравственной... сложно сказать. – сынок, я лишь хочу тебе добра. не будь плохим мальчиком, порежь вены. юноша закрывает уши, чтобы не слышать этот голос. – нет, отец, ты мне больше не указ. ты мне не отец даже... мой отец давным-давно мертв, ты всего лишь галлюцинация. националист жутко смеется. его громкий, жуткий голос отчетливо слышен у германии в голове. он больше так не может жить. – зачем мне умирать, отец? россия будет.. грустить... без меня... он же меня.. любит... – в последнее слово была вложена вся надежда, что оставалась у немца, но третий уже спешит ее отобрать. – россия? тебя любит? серьезно? да с чего ты вообще решил, что он тебя любит? кто тебя может любить? в один момент он просто воспользуется твоим телом и бросит! ты просто пустышка, сынок. сначала моя игрушка для вымещения агрессии, а теперь и совковского выродка. фашист кладет свою холодную руку на чужое плечо, взяв с рабочего стола канцелярский нож. – вот увидишь, сынок. ты всего-навсего чужая игрушка. мужчина исчезает также внезапно, как и появляется. юноша теряет сознание, находясь не в силах перенести подобный стресс. парень просыпается от чужого голоса и ощущения на себе обеспокоенного взгляда. – ты как? проснулся? – россия?... что ты тут делаешь?.. и как ты сюда попал..? я не запер дверь? федерация немного смущается, после чего стыдливо отвечает: – нет-нет, дверь как раз таки была заперта... в общем, дело было так. я хотел с тобой погулять, пришел к тебе. дверь заперта, я решил постучаться. потом что-то мне стало тревожно и я решил к тебе перелезть через открытое окно... а тут ты лежишь с ножом в руках... нависает неловкое молчание. – послушай меня, германия. я не то, чтобы подозреваю тебя в чём-то, но будь добр, покажи мне руки с обеих сторон. я очень за тебя волнуюсь, ты будто что-то скрываешь от меня... – россия?.. – немец кусает губы, не находя в себе сил смотреть возлюбленному в глаза. – извини меня, пожалуйста, если только сможешь... юноша отодвигает рукава рубашки в сторону, заставляя русского ужаснуться. в мясо. с обоих сторон. белые, особенно глубокие шрамы, бросались в глаза сразу же, после розоватых порезов, что были сделаны сегодня. германия сжимает ладони в кулаки, чтобы хоть как-то сдержать противное желание заплакать в третий раз за день. – герочка... ну, ты чего это так?... – взяв чужие ладони в свои руки, тихим голосом спрашивает росс. – зачем ты так делаешь? ты себя совсем не любишь? забота любимого человека заставляет сердце парня сжаться от боли. он снова плачет. – нет! я.. я себя ненавижу... я не достоин твоей любви, россия! прости меня, пожалуйста, за то, что вынуждаю тебя беспокоиться! прости, что не могу дать тебе ничего взамен! я слишком жалок, чтобы взять себя в руки и прекратить себя резать... – растирая слезы по лицу, извиняется немец. вспоминая слова отца, он предполагает, что сейчас речь зайдет за то, что на самом деле, способов оплаты достаточно много, хотя федерация никогда ничего пошлого возлюбленному даже в шутку не говорил. раша резко прижимает юношу к себе обеими руками, крепко обнимая. – герочка... я не знаю, как тебе помочь себя полюбить, но знай, я люблю тебя. возможно, даже больше, чем себя. когда я к тебе впервые что-то почувствовал, то страшно испугался. сначала реакции отца, а потом и осознания, что ты на меня вряд-ли посмотришь. я был на седьмом небе от счастья, когда рискнул предложить тебе встречаться, а ты ещё и ответил согласием! тут ещё поспорить можно, кто кого не достоин... – чуть не плача, дрожащим от волнения голосом отвечает россия. – давай мы сейчас пойдем с тобой на кухню и приведем твои руки в порядок? хорошо? росс встает с пола, протягивая возлюбленному руку. последний немного колеблется, но принимает это предложение. на кухне тихо. обстановка в доме в целом была всегда угнетающей, но после смерти рейха стало немного спокойнее. федерация аккуратно перебинтовывает чужие руки, с тяжестью на сердце осознавая, что единственный человек, которого он любит так сильно, даже больше, чем себя или некогда своего отца, ненавидит себя, ещё и вредит. когда дело подходит к концу, и юноша неспешно убирает медицинские принадлежности, как вдруг германия неожиданно признается: – я ещё и ноги резал... – не переживай. я рад, что ты сказал об этом сразу, а не стал скрывать. мне очень важно твое доверие... значит, придется и их бинтовать, если там очень глубоко... – обреченно вздыхает русский, после чего вежливо просит возлюбленного сесть на стул для удобства, а сам становится на колени, пододвигая медицинские принадлежности к себе ближе. неожиданно становится неловко, а потом и вовсе стыдно. – я-я сам... – щеки пылают, но немец старается побороть в себе чувство стыда. он оголяет ноги сначала до колен, а потом и выше. брюки превратились в короткие шорты, ведь по большей части пострадали именно ляжки. росс тоже краснеет, хоть и не так сильно, но все равно внимательно осматривает каждый сантиметр пострадавшей кожи, стараясь сильно не засматриваться, чтобы не смущать и без того стеснительного германию. – все не так плохо. кхм.. не думаю, что есть смысл бинтовать. с руками у тебя ситуация гараздо хуже... я просто обработаю новые царапины и все. от приятных касаний теплых рук на своей коже парень смущается. йод доставляет боль, но он к ней уже давно привык, поэтому сейчас завораженно наблюдал за действиями раши, вспоминая относительно недавний диалог с америкой... в тот день преподаватель в университете, что должен был вести вторую пару, заболел, из-за чего германия вместе с россией не знали, чем себя занять в это время. последний предложил сбегать в магазин, от предложения которого немец не отказался. ожидая партнера, юноша решил повторить материал, что был задан на сегодняшний день, как вдруг к нему подошёл америка. – привет, фашист. – сильно толкнув в плечо, здоровается штаты. – здравствуй. я не фашист... я не имею никакого отношения к отцу и его интересам... – с отвращением в голосе, но все же вежливо отвечает германия, не желая вести диалог с американцем. – пф, ты уже обиделся? я же пошутил! ай, неважно. я просто хотел уточнить, ты на полном серьезе встречаешься с россией? или чисто по приколу? – сша хихикает и кладет свою руку на плечо собеседнику. – извини меня, конечно, но что ты подразумеваешь под «по приколу»? разумеется, мы встречаемся всерьез. – настороженно спрашивает юноша, убирая от себя чужую руку. – ничего против не имею, малыш, я на твоего придурка не претендую, но знаешь ли, отношения - это не только прогулки за ручку и обнимашки. я даже не упоминаю поцелуи, понимаешь? вы оба ещё не доросли до них... – насмехается америка, на что слышит удивительно строгое: – ближе к делу. – я имел ввиду, что на обнимашках далеко не уедешь. в отношениях необходимо заниматься сексом. если ты хочешь, чтобы от тебя не ушли, то это обязательно. последняя фраза напугала немца больше всего. обязательно ли?... насколько это правда? но ведь штаты много раз состоял в отношениях, наверное, ему лучше знать. хотя вдруг это очередная шутка? сложно ответить на этот вопрос точно. особенно, если ни разу до этого ни с кем не встречался. неожиданный голос русского заставляет придти в себя и отвлечься от мыслей. – я некоторые порезы заклеил пластырем... они были слишком глубокими. – спасибо огромное... – ох, я ничего особо не сделал... ха-ха... я пойду, хорошо? германия хочет ответить, но снова слышит знакомый искаженный голос отца у себя в голове, а потом и вовсе видит его силуэт в дверном проеме. – россия, ты тоже видишь его?.. – дрожащим голосом спрашивает парень, указывая пальцем на своего отца, что с безумием в глазах смотрел на него. – ты о ком, гера? тут никого нет. кого я должен увидеть? – не понимающе отвечает раша, всматриваясь в пустоту. – кроме тебя и меня тут никого нет. фашист подходит к сыну, проводя пальцем по шее недоумевающего россии, который, конечно же, ничего не чувствует и не видит, после чего исчезает. – слушай, герочка, мне кажется, ты слишком впечатлительный... давай ты у меня поживешь какое-то время, а? у тебя дома тяжёлая атмосфера, тут неприятно находиться. возможно, именно нагнетающая атмосфера на тебя так пагубно влияет, раз ты.. видишь?.. кого-то. – заботливо предлагает федерация, оглядываясь и пытаясь кого-то разглядеть. – я.. вижу галлюцинации в виде отца... он говорит мне убить себя. много чего отвратительного говорит... я очень сильно боюсь его... – признается юноша, переживая, как бы его не посчитали сумасшедшим. – может, у тебя дома его не будет... – оу... мне не так давно стал сниться и мой отец. он постоянно мне что-то кричит во сне, но я не понимаю, что он конкретно мне хочет сказать. я просто очень скучаю... поэтому каждый раз, когда вижу его, то расслабляюсь и нахожусь не в состоянии что-то понимать. – правда? у меня эти галлюцинации тоже не так давно начались... в них отец постоянно утверждает, что я такой же, как и он. он хочет, чтобы я... повторил... его судьбу... я ведь совсем не такой... – германия поджимает губы, чувствуя отвращение от неприятных воспоминаний. – конечно же, ты не такой! я тоже не такой, как мой отец. но другое люди постоянно ожидают от меня чего-то большего. ждут, когда я пойду по стопам отца, но я не могу. мне никогда не стать таким же, как и он... тебе тоже, герочка. ты абсолютно другой человек. твоего отца знаю понаслышке, но мой отец говорил, что он был бездельником и зачастую спихивал всю работу на других людей. ты же абсолютно иной человек. ты лучше, гера, лучше его в тысячи раз. никто из нас не повторит судьбу наших отцов, потому что мы не такие. ты не такой, я не такой. понимаешь? после услышанного немцу становится так хорошо на душе, что он забывает обо всем. забывает о том, что его приследуют галлюцинации, забывает о своем самочувствии, забывает о своих травмах и негативных чувствах. в этот момент юноша осознает, что россия - именно тот человек, в котором он так сильно нуждался. росс видит слезы на чужих глазах, ощущает желание тоже, тоже заплакать, но в очередной раз сдерживает свои эмоции, обнимая возлюбленного обеими руками и прижимая к себе как можно ближе. все прекрасно, все пройдет, все будет хорошо. они неприменно будут жить вместе и душевная боль обоих, разумеется, пройдет. федерация неприменно будет рядом с германией несмотря ни на что, не бросит. в скором времени ему перестанет сниться отец, а немец перестанет видеть галлюцинации, ведь поймет, что он не один.