Тишина

Тишина. Всепоглощающая тишина этого места была ужасной. Казалось бы, после стольких лет служения Казадору она должна радовать, дарить уединение и покой, но месяцы, проведенные в ней сложились в одну давящую вечность, а чувство несправедливости захлестывало, злило и повергало в отчаяние. За что? За то, что утаил одного из любовников и не привел его? Их уже были сотни и будет еще множество. Множество мужчин, которых он приведет в лапы этого чудовища. Они прожили такие разные жизни, но финал у них будет един — пытки, истязания и мучительная смерть в подвале этого психопата, которому всегда было мало. Они даже не еда для него, столько крови проливается на пол, затаптывается ногами и потом затирается тряпками, пока отродья лишь облизываются, глядя на эти капли голодным взглядом. От мыслей о крови у него скрутило живот, сколько он здесь в этой тишине — месяц, год? Наказание тишиной и одиночеством подкреплялось еще и отсутствием еды. Только редкие крысы, иногда забегающие внутрь каменного мешка, ставшего ему домом в этой мучительной вечности, были его пропитанием. Его метания по камере, попытки выбраться, докричаться, процарапать в камне путь к свободе остались в прошлом, сменившись тихим отчаянием и безысходностью, разделив жизнь не на часы и минуты, а на крыс, лишь на мгновение утоляющих мучительное чувство голода, и на воспоминания, придающие этому миру хоть немного света и красок. В основном кроваво красных красок. Он смаковал эти воспоминания, припоминая каждую деталь, слово или даже запах, что занимало его на долгие дни или недели, но в этом каменном мешке время не имело смысла. Сейчас его мысли были далеко от этого места. Там, где густой дым кальянов наполнял комнаты, а мужчины напивались до бесчувствия под ласками чересчур накрашенных женщин. Он уже несколько ночей обитал в таверне, выполняя очередной заказ Казадора и высматривая того, кто был бы «хорош собой, высок и достаточно силен, чтобы выдержать не менее трех дней игр». Непростое задание, учитывая контингент таверн и ночлежек, где обычно и охотился Астарион. Сильные, высокие и красивые стараются держатся подальше от того жизненного дна, куда загнала судьба белокурого эльфа, но эта же самая судьба-злодейка все же свела их. Это случилось после очередного безрезультатного вечера в таверне, когда Астарион уже собирался возвращаться в замок, гадая, какую извращенную пытку придумает для него Казадор за возвращение с пустыми руками. Прошлый промах стоил ему нескольких дней боли и нескольких недель зализывания ран. И вот он — он проплывал над толпою, как корабль среди мелкой рыбешки. Тифлинг, около двух метров ростом, широкие плечи и узкая талия — какая цель! И явно не местный, такой экземпляр мог попасть сюда только по ошибке. За ним стоило бы ухлестнуть даже без задания, просто для собственного удовольствия. Астарион сам не заметил, как улыбнулся, но сразу сник, заметив идущую рядом под руку роскошную дроу, которая что-то недовольно щебетала своему спутнику, то и дело хмуря брови и закатывая глаза. Астарион словно из воздуха материализовался из толпы на пути растерянной пары, предложив свою помощь потерянным туристам, на что получил грубый ответ от заносчивой дроу. Тифлинг же был не против спросить дорогу до постоялого двора и просто пропустить кружечку пива с новым знакомым под недовольное шипение жены, которой уже после первого часа возлияний хотелось свернуть шею. Тифлинг (еще бы вспомнить его имя…сколько же имен уже было в его жизни?) оказался веселым работягой, которого занесло во Врата проездом. Он травил байки и со смехом рассказывал о своей жизни улыбчивому собеседнику. Как же было жаль видеть его распятым в подвалах замка, с ошметками срезанной кожи, свисающей с ног, вырезанным языком и вырванными ногтями. Он не подвел — держался не только три дня, уже пошли пятые сутки, а он все еще был жив, поддерживаемый зельями и травами, не дающими ему потерять сознание или истечь кровью раньше времени. И все эти дни Астарион провел рядом, не смея уйти без разрешения хозяина, выслушивая крики, проклятья и мольбы в свой адрес. Воспоминание таяло, а плач и стоны снова растворились в тишине. В углу послышалось легкое сопение. В обычной жизни вы бы никогда не услышали этот звук — звук, с которым черненький носик нетерпеливо втягивает воздух в поисках съестного, но все вокруг — эта тишина, камера и вампир в ней точно не относились к обычной жизни. Сопение сменилось шорохом, словно гром, разорвавшим звенящую тишину, а потом и шлёпанием крошечных лапок по каменному полу. Крысы. Они копошились за стеной в углу камеры и, время от времени, набирались смелости подбежать ближе, чтобы откусить кусочек бледной плоти, сразу попадая в руки оголодавшего охотника. Нетерпение и голод не способствовали аккуратной трапезе. Он сжирал их целиком, не в силах цедить каплю за каплей, вытекающую из бездыханной тушки. Как же это было унизительно! Липкая кровь, застывала коркой на щеках и пальцах, капала на одежду, а потом не давала забыться, распространяя столь манящий аромат по всей камере. Грязный и отвратительный сам себе он проводил эту вечность в круговороте мертвых крыс и живых воспоминаний. Запах крысиных кишок, исходящий от его рук живо разбудил новое воспоминание. Дворец Зарра сверкал огнями, в зале был накрыт пышный стол и гости обсуждали наперебой последние сплетни. Хозяин ждал подписания каких-то важных бумаг и был учтив и любезен к группе, от которой зависело получение заветной подписи. Голоса гостей и шуршание ног прислуги сплетались в монотонное гудение, нависающее над столом, во главе которого возвышался Казадор. Отродья тоже были в зале для развлечения гостей, которым хотелось чуть большего, чем мясные закуски. Время от времени кто-то из отродий удалялся с гостем, на которого взглядом указывал Казадор. Вечер был приятным, хоть и чувствовалось, что некоторые гости выпили больше, чем могли вынести, но ненавязчивая музыка, чистая и красивая одежда придавали уверенности, и позволяли ощутить себя тем, кем Астарион был в прошлой жизни. Немного светских бесед, немного льстивых слов и приятных улыбок. В этом обществе он чувствовал себя, как рыба в воде, он был центром этого вечера — дамы флиртовали с ним, мужчины пожимали руки и все смеялись над его шутками. Пожалуй, впервые за многие годы он действительно хорошо проводил время, не замечая немигающего взгляда на своей спине. «Подойди, мой мальчик» — слова пронеслись в голове, заставив вздрогнуть и моментально снимая улыбку с его лица. Он обернулся и пошел к хозяину, рядом с которым стоял полный мужчина с длинными сальными волосами и раскрасневшимся от выпивки лицом. Он что-то нашёптывал Зарру, прерываясь на взрывы хохота и время от времени хлопая его по плечу. «Вижу, ты наслаждаешься вечером» — слова звучали приветливо, но было заметно, что Казадор раздражен тем, что в центре внимания оказался не он сам. «Разреши познакомить тебя с нашим гостем, у нас с ним большие планы по разработкам новых шахт, а у него на тебя большие планы на этот вечер». С этими словами он будто дружески, но достаточно сильно хлопнул любимое отродье по спине, подталкивая ближе к толстяку. «Наш гость прибыл издалека, но, я уверен, вы чудесно проведете время». Толстяк обнял Астариона за шею и захохотал, обдав лицо своего спутника слюной и запахом алкоголя. Выдав дежурную учтивость в адрес гостя и, натянув улыбку, эльф повел его в одну из комнат, специально отведенную для подобных гостей. Он немного замешкался, закрывая за собой дверь, чтобы оттянуть неизбежный момент и побороть отвращение, как огромная, пропахшая потом туша придавила его к двери, рукой пролезая ему в штаны. «Не желаете немного прелюдий, мой друг?» — выдавил из себя эльф, пытаясь выкрутиться из хватки и сохранить остатки достоинства. Толстяк выпустил его из мертвой хватки, оглядел с головы до ног и грубо схватил за волосы, притягивая голову своей жертвы к паху. «Работай, тварь!» — это всё, что услышал бывший сотрудник судебной системы Врат от своего компаньона. Возможно ли падение ниже? Нет. Возможно ли сопротивление? Едва ли. Он старался ухватиться за любую постороннюю мысль в голове, пока развязывал завязки на штанах, пытаясь отвлечься от того унизительного, что его ждет. Одолев белье, он обнаружил, что бы вы думали? Член! Ну, а чего еще можно было ожидать от многолетней службы у Казадора? И почему каждый раз одно и то же? Он вздохнул и принялся аккуратно сосать вверенное ему имущество. Имущество пованивало и отдавало солью, что доказывало утверждение о том, что гость не только прибыл издалека, но и мылся, похоже, последний раз перед отъездом. Гость должен быть обязательно уйти довольным, и надо было приложить усилия, ведь то ли от алкоголя, то ли от ожиренья, но член безвольно висел, не желая проявлять себя. Аккуратные старания Астариона не приносили результата, тогда толстяк с силой толкнул бедра в его сторону и член оказался во рту целиком, отчего рвота подступила к горлу. Еще несколько толчков и кусок мяса во рту начал обретать плотность. Жирдяй довольно похрюкивал, в то время, как эльф в голове перечитывал административный кодекс, вспоминал цвет своей судейской мантии и обои в кабинете. Что угодно, лишь бы побороть желание оторвать этот мерзкий кусок плоти. С облегчением вздохнув и кончив в рот, гость еще пару раз толкнулся бедрами и отошел на шаг. Эльф встал с ковра и вытер рот платком, надеясь, что на этом все, но толстяк взял его за шиворот и грубым движением повалил на стол. Упираясь щекой в письменный набор на столе, стоя с оголенным задом он не сопротивлялся, он просто тихо ненавидел себя, Казадора и этот вечер, который начинался так хорошо. Толстяк ногой отставил одну ногу жертвы в сторону и всем своим весом навалился на Астариона, с болью пробиваясь все глубже. Внутри член казался куда больше, чем он ощущался во рту. Боль казалась бесконечной и разрывающей изнутри. Административного кодекса уже было недостаточно, чтобы отключиться от страданий, причиняемых телу. В ход пошел уголовный кодекс, но каждый новый толчок отзывался болью и возвращал к реальности. К той унизительной реальности, которая стала его жизнью. За его спиной жирдяй захрипел, начал глубоко дышать и излился рвотой на единственный парадный костюм несчастного эльфа. Шатаясь мучитель отошел от стола, путаясь в тесемках завязал штаны и вышел из комнаты. Рукой вытерев с бедер кровь и сперму Астарион натянул штаны и сполз на пол, раздавленный всем произошедшим. Дверь приоткрылась и из-за нее показался Казадор, он подошел к сидящему на ковре эльфу и взял его за подбородок, поднимая лицо к себе. «Забыл своё место? Какой же ты жалкий!» От этих воспоминаний обида на хозяина снова вспыхнула внутри, заставляя тело сотрясаться в беззвучных рыданиях от накатившей жалости к себе. Он выбрался из бедноты, пробивался и столько работал, чтобы чего-то достичь и что теперь? Он живет только для того, чтобы ему причиняли боль просто, чтобы послушать его крики? Чтобы в него пихали свои мерзкие гениталии, чтобы указать ему его место? Сколько еще существ ему надо ублажить, соблазнить, привести на убой, чтобы хозяин был доволен? Хозяин. Он поймал себя на том, что назвал Казадора так даже в мыслях. Как же до этого дошло? Как он мог позволить так себя сломать? У него нет хозяина, как у какого-то пса. Он все еще эльф, мировой судья Врат. Хотя, кому какая разница, если ему суждено провести вечность в этой тесной камере? Даже крысы бросили его, уже долгое время он не слышал топота лапок. Какой-то шорох за стеной раздавался несколько раз, но ни один грызун больше не показывал своего носа в этой крошечной тюрьме для одного. Неужели крысиный ход нашли фанатики Казадора и замуровали его? Казадор. Как же хотелось бы разорвать его на куски, изрезать его тело, сжечь. Что угодно, лишь бы расправиться с ним, лишь бы насладиться его криком, как он наслаждается моими криками все эти годы. Ярость наполнила все вокруг и он начал с ожесточением бить стены вокруг кулаками, сдирая кожу в кровь, вкладывая в каждый удар всю свою ненависть. Боль он сбитых костяшек сдавливала кисти рук, выступила кровь и наполнила воздух вокруг запахом железа. Вся ярость улетучилась, оставив после себя только отчаяние и тишину. Тяжело дыша он слизнул капельки крови с костяшек, как вдруг почувствовал легкое и незнакомое касание, щекотнувшее его по коже лодыжки и, стоило ему протянуть руку, бесшумно растворившееся в темноте. Он замер, пытаясь осознать, что же сейчас произошло. Неужели крысы вернулись. Он знал их шорохи и запахи, и это точно были не они, хотя сейчас не помешало бы съесть крысу, просто, чтобы поскорее зарожили раны. Он был в камере не один. Боясь спугнуть неожиданного посетителя, он даже дышать перестал, терпеливо прислушиваясь к звукам и ощущениям. Кто-то медленно пробирался от его ног к голове, обнюхивая и аккуратно приближаясь. Тьма не оставляла ни малейших шансов разглядеть визитёра, но это явно было больше, чем крыса — вот это удача! Вдруг что-то нажало на живот. От неожиданности он вздрогнул и давление прекратилось. Спустя несколько мгновений что-то снова нажало на живот, потом еще и еще, пока теплый кошачий нос не уткнулся в его собственный. Кот бесцеремонно обнюхивал его лицо и пару раз лизнул, пытаясь распробовать засохшую на щеках крысиную кровь. Продолжая обследовать заключенного, кот обнюхивал его одежду и даже нашел что-то, видимо, из крысиных кишок, так как начал причмокивать, пытаясь что-то оторвать от рубашки. Сиюминутное желание съесть эту сочную и теплую добычу сменилось любопытством. Астарион протянул руку, чтобы погладить кота, на что тот с размаху ударил руку лапой с острыми когтями и стремительно исчез где-то в недрах стены. Он ругал себя за нетерпение, ведь за долгие месяцы это его первый посетитель (крысы не в счет), а теперь кот напуган и больше не придет. От досады и злости на свое нетерпение он чуть не разрыдался, пока в голове не возникла мысль, что кошки возвращаются туда, где нашли еду. С этой мыслью он снова провалился в воспоминания в события, которые произошли так давно, что детали истерлись из памяти. Он пытался вспомнить, сколько лет, боли и пыток должно было пройти, чтобы из спокойного и уверенного его голос стал жеманным и кокетливым. Пытался вспомнить свои первые попытки флиртовать с жертвой, свои первые неудачи, свои первые попытки бунтовать против нового образа жизни и свои первые наказания. Изобретательность наказаний Казадора была страшнее любых страшных сказок, любых чудовищ и страшнее всего была их неотвратимость. Любое грубое слово, любое проявление характера, любое неповиновение влекло за собой пытки, которые не вынес бы ни один смертный. Ну и стоила ли борьба того? Столько боли и к чему он пришел? За эти годы он молился всем богам и ни одни его не услышал. Или все-таки? Тепло разлилось по телу, а камеру наполнило равномерное мурчание. Пока он был погружен свои мысли любопытный кошачий нос вернулся и устроился у него на груди. Кровь пульсировала внутри маленького тельца, а дыхание легким ветерком касалось кожи. Он больше был не один. Он был в той же тесной камере, где нельзя даже встать в полный рост, где дурно пахло и куда не проникал ни один луч света. Но что-то изменилось, просто потому что он был не один и кто-то счел его достойным, чтобы прилечь сверху и мурчать ему на ухо, не потому что он обаятельный, обольстительный и сексуальный, а потому что он просто есть. Из всех богов его мольбы услышала только Шаресс.