Дом там, где ты

Андрей уже по памяти идет к знакомому дому. На автомате поднимается на нужный этаж и, навалившись на стену, кое-как стучит кулаком в грузную дверь. Он тяжело сглатывает и рукой держится за ушибленный бок — лишь бы не перелом ребра. Домой в таком состоянии заявиться он не может: видеть то, как мать пытается сдержать слезы, пока обрабатывает раны на лице и мажет синяки мазью, невыносимо и тошно. Лучше переждет тут, закинет в себя несколько таблеток какого-нибудь обезболивающего и тогда уже пойдет домой, натянув шарф до подбородка и заклеив пластырем сбитые костяшки — музыкант все-таки. С той стороны двери кто-то недовольно бормочет себе под нос и проворачивает ключ в замке. Марата Андрей застает помятым: тот трет сонные глаза и поправляет чуть большеватую футболку — видимо, старшего брата. Суворов округляет глаза сразу, как замечает, в каком состоянии Пальто: над разбитой губой застывшая из носа кровь, на подбородке наливается синяк, а на шее красные следы от чьих-то рук — Марат бы лично их переломал. — Куда ж тебя заносит постоянно, — обеспокоенно недовольно бормочет Суворов-младший и стягивает с друга это дурацкое пальто вместе с шапкой, оставляя одежду валяться на полу. Андрея самого под руку ведет к ванной: там есть аптечка и отмыть того от грязи и пыли можно. — Мама тебя если такого увидит, инфаркт получит. О том, что самому поплохело от его вида, — побитого и такого нуждающегося в помощи, — конечно, умолчал. Васильев стискивает челюсть и садится на край ванны, все еще держась одной рукой за бок. Прикрывает глаза и глубже тянет носом воздух, пока Марат копошится в коробке из-под обуви, в которой, по обычаю, хранят лекарства или все для шитья. С видом знатока крутит в руках разные бутыльки, будто разбирается в них. На деле же берет йод и какие-то, почти пустые, тюбики с мазью. — Не рыпайся, сейчас неприятно будет, — Марат ближе подходит и на ватку выливает немного йода. Со всей аккуратностью проводит по нужным участкам. В глазах сосредоточенности больше, чем когда дерется. Делать Андрею больно теперь совсем не хочется. Его бы сейчас сгрести в охапку и долго-долго не отпускать, а не латать после драки, слушая тяжелое дыхание, и наблюдать попытки не дать слабину при каждом его касании. Руки у Суворова грубые и жесткие; к нежности не привык, потому и движения рваные. Но Андрей покорно терпит, только сильнее сжимает челюсти и пальцами цепляется за бортики ванной. Суворов откладывает йод и принимается за мазь. Совсем чуть-чуть выдавливает на указательный палец и возвращается к Пальто. Невольно замечает, как дрожит собственная рука и как громко стучит сердце. Он подносит палец к чужим пухлым губам и несколькими быстрыми движениями наносит на ранку мазь. Упорно игнорирует мысль о том, что проверить мягкость губ хотелось бы своими. Он тяжело сглатывает и вновь отворачивается к аптечке. Сейчас пытается себя самого понять. Ненормально думать такое о своем друге. Друзей не хотят поцеловать. А Марату хочется. До дрожи в кончиках пальцев хочется, да только огрести за это не только от Андрея может, но и от остальных пацанов тоже. Клеймо «педик» нацепят сразу же. Выгонят из группировки и перестанут за руку здороваться, а ему это не нужно. Он лучше продолжит грезить и просыпаться от влажных снов с участием Васильева. — Под кофтой что? — развернувшись, как можно спокойнее спрашивает Марат и пристально смотрит на левую руку, которой тот держится за правый бок. Андрей снова молчит, лишь побитым щенком смотрит. — Снимай. — Что? — наконец-то подает голос тот и чуть расширяет глаза. — Что слышал, кофту снимай, — командует Суворов и уже наносит на руку разогревающую мазь. — Но... — Чушпан, без «но». Андрей не без усилий стягивает с себя грязную кофту, наблюдая за действиями Суворова. А тот чуть подвисает. Его самая большая ошибка произошла сейчас. Тогда, когда он слишком долго разглядывал торс Пальто. Да, похвастаться каменными мышцами тот не мог, однако обладал заметным прессом и сильными руками. Марат невольно облизывает губы, чувствует, как собственную кожу от мази начинает жечь, и все-таки подходит к Васильеву. Он поднимает чужую руку и мажет прозрачно-прохладную субстанцию на ребра. Андрей весь напрягается, двумя руками цепляется за бортики. У него каша в голове не лучше: вот он сидит в квартире Суворовых, весь измазанный мазями и йодом, а перед ним сонный, трущий глаза Марат, что мельтешит возле него со всякими лекарствами. Ему, Андрею, не стыдно показаться покалеченным, слабым и нуждающимся в его помощи. Он утыкается взглядом в пол и пытается понять, почему именно сейчас сердце стучит быстрее обычного. Почему не тогда, когда он отстаивал честное имя самого Марата и дрался с двумя ребятами с другой улицы, а именно сейчас, когда Суворов нервно грызет губы, сидя на крышке унитаза. — Спина. — Что? — У тебя спина в синяках, нужно обработать, — невнятно бормочет Марат. Если его спросят, когда пацанам с улицы вообще раны обрабатывали, он и не вспомнит. Но Васильева в порядок нужно привести, чтобы показать его живого и почти здорового матери. По крайней мере, Марат себя в этом убеждал. Убеждал в том, что делает это потому, что не хочет расстраивать бедную женщину, которая в последнее время и так слишком много нервничает из-за сына. Он просит Андрея встать, чтобы было удобнее, и обводит взглядом покатые плечи. Суворов-младший уделяет внимание каждому синяку, почти невесомо касается их подушечкой пальца. Откидывает тюбик куда-то в раковину и уже решает наплевать на все. Здесь и сейчас он, возможно, похоронит свою прежнюю жизнь. Собственноручно выкопает себе могилу и землей сам же присыпет. Марат подходит почти вплотную и губами мажет по верхним позвонкам. Касается совсем легко, без всяких причмокиваний. А Андрея будто током обдает. Он крупно вздрагивает, но не поворачивается, не хочет спугнуть и испортить момент. У него внутри что-то переворачивается, устои ломаются с противным скрежетом, а внутренний голос кричит «неправильно!». Пока Пальто борется со своим Я, Марат обвивает руками чужую талию и прижимает к своей груди, носом утыкается в изгиб шеи и тихо шепчет: — Пожалуйста... Васильев тяжело сглатывает и прикрывает глаза. Пацаны же так не поступают, верно? Пацанам нравятся девушки, они за ними ухаживают, цветы, жвачки дарят, а не друзей в спины целуют и со всей нежностью, на которую способны, смотрят. Пальто цепляет чужую руку на своем животе и отводит в сторону, сзади еле слышимый вздох улавливая. Сам садится на край ванны и, раздвинув колени, тянет Марата ближе к себе. Да, возможно, все это неправильно. И они могут получить от Вовы, если ему вдруг приспичит в туалет, но сейчас это не волнует ни Марата, ни Андрея. У них через край бьют чувства и играют гормоны. Для обоих сейчас открывается новый мир, неизведанный и полный вопросов. На каждый они обязательно постараются найти ответ, только позже. Сейчас Суворов перекладывает одну руку на щеку Пальто, устроив вторую на шее, и наклоняется к лицу. Марат все делает быстро, как привык. Большим пальцем стирает белую мазь с нижней губы и прижимается своими, прикрыв глаза. Андрей глубже вздыхает и за шею притягивает парня ближе. Суворов осмелился на первый шаг, дальше поведет Пальто. Он отвечает на поцелуй рвано и неумело. У Марата самого опыта чуть больше, потому он направляет, показывает как правильно и гордится собой, когда Андрей начинает повторять. Он целуется первый раз, но по наитию хочет его губы на своих, так же как и ощущение чужого языка. Их первый поцелуй со вкусом крови и пацанской неуверенности. Суворов будто мысли читает и скользит языком в рот. Поцелуй теперь приобретает не такой уж невинный характер. Он с соответствующими звуками и отчаянным желанием. Конечно, заходить сегодня они так далеко не будут, как минимум потому, что Андрей весь побит и двигается с трудом. Когда Васильев отстраняется и делает глубокий вдох, Марат наблюдает за блестящими от слюны припухшими губами и усмехается: его работа. Он смазывает пальцем выступившую каплю крови на губе и снова наносит мазь. — Это ты так тонко намекнул, что мы больше не целуемся? — слегка разочарованно говорит Васильев и подбирает с пола Марата свою кофту. — Успеем еще, — с легкостью отвечает тот и вместе с Андреем направляется в комнату, выключив в ванной свет и закрыв двери. — Пиздец, — шепчет себе под нос Вова, которому именно сейчас приспичило выйти в туалет.