Позвони мне, пожалуйста Я уже сам себя достал
Сколько баллов тепла из ста?
Напиши мне, пожалуйста Но ситуация непроста Я как будто бы меньше стал
Сова - Пожалуйста ©
Му Цин славится многими своими чертами. Юноша весьма красив, от него веет изяществом и элегантностью. До тех пор пока он не откроет рот, и все окружающие не прочувствуют недружелюбную натуру и скверный характер. Молодой дизайнер, что смог обрести славу, начиная с пошива на заказ. Наглый, придирчивый, необщительный, скрытный… И еще много всего, что ломает столь утонченный образ. На нем повисло клеймо дьявола. Но зато какого дьявола… Жизнь может пролететь в одно мгновение. Люди часто заводят разговоры о ценности каждой минуты бытия. Дают советы, льют соблазнительные речи, приторно-сладко рассказывая о счастливых возможностях. Словно мёд, слова заманчиво поблескивают на солнце, но так легко наткнуться на фальшь и обман. Когда тебя пытаются учить жизни, ты лишь больше теряешь её смысл, опускаясь всё глубже в пустоту. Такова была и его жизнь. Вышло ухватится за краешек успеха, и существование словно обрело смысл. Всегда было общество, настроенное против него, но с самого детства он твердил, что докажет, как они заблуждаются. И справился. Даже если ради этого пришлось стерпеть издевки, избиения до потери сознания, и громкое прозвище «Изгоя» на все одиннадцать лет в школе. Сюаньчжень смог выстроить щит, отрастить острые шипы с ядом, и научиться смотреть на людей с высоко поднятой головой. Даже спустя столько лет, когда пройдя тот ад, он сам стал его исчадием, привычки никуда не делись. Всё так же существует только он и общество, которому доверия нет. И вот станция конечная. Осталось два месяца до финала, и он с этим смирился. Смирился ещё тогда, сидя в кабинете у врача, после уймы обследований, с разболевшейся головой. Но диагноз его не удивил. Сюаньчжень просто знал, что рано или поздно всё приведет к подобному положению. Что он тогда испытал? Точно не облегчение. Он хотел чего угодно, лишь бы только его подозрения не подтвердились. Хотелось залиться истеричным смехом, не сдерживая слез. Начать рвать на себе волосы, переходить на истошный крик, и в конце с тихими всхлипами спрашивать у богов свыше: «Почему именно сейчас? Почему именно я? Почему даже сама жизнь ненавидит меня и лишает всего, что есть?..» Но он стерпел, слушая указания врача, как будто это сможет его излечить. Только и оставалось, что отказаться от дополнительного, довольно бессмысленного лечения, забрать список лекарств, затем подписать бумаги об отказе. И всё. Он свободен. Жизнь подарила новую проблему. И эта проблема была только его. Он не простит, если кто-то из друзей узнает правду. Друзья. Да, те у него были. Се Лянь, что всегда проявлял инициативу в их общении, несмотря на все сгоряча сказанные слова. Надоедливый, до боли раздражающий Фэн Синь. Более галантный, но не менее раздражающий Хуа Чэн. Всегда веселый Ши Цинсюань, и где-то стоящий в тени Мин И. Основная компания, что всегда находила приключения. Но теперь в ней отсутствовал Му Цин. Не отвечал на сообщения, через раз брал трубку, и кажется, даже из дому не выходил. Именно таким и был его план. Пока есть время, принести как можно больше пользы. Завалить себя по горло работой, чтобы не было даже шанса подумать о варианте всё рассказать. Что он получит в ином случае? Только жалость и сочувствие, а возможно, и презрение. Не смог и не достиг всего, чего так желал. «И правда, жалкое зрелище», — проходя мимо зеркала и щуря глаза, периодически констатировал Сюаньжень. Его вид совсем не радовал. Под глазами снова залегли синяки, а волосы, что всегда были собраны в высокий хвост, сейчас напоминали птичье гнездо. Просыпаться по утрам становилось сложнее, а мир в глазах постепенно угасал. Но придется собрать сопли в кулак и явить себя свету. Его бы оттуда даже ядерная война не вытащила, но… У Се Ляня день рождения, и он был приглашен. Сообщение пришло ещё пару недель назад, пусть Му Цин так ничего и не ответил. Пришлось повозиться, стараясь скрыть свой ужасный внешний вид. Пусть разбираться, что получилось, уже и не хотелось. Пряди волос собраны в более-менее нормальный хвост. Стандартная рубашка со штанами из шкафа, что первыми под руку попались. Марафет не лице. Возможно, Сюаньчжень стал не так сильно походить на ходячий труп. Он искренне хотел на это надеяться.***
— Му Цин! Как же давно не виделись… Можно? — на выходе из такси на Сюаньчженя сразу налетает именинник, который видимо, и не ожидал прихода друга. Но своё намерение заключить того в объятия он остановить успевает, замерев в ожидании. — Конечно, твой день рождения всё же… — озаряя того слегка уставшим взглядом, Цин позволяет появиться на своих губах легкой улыбке. Такой невесомой, и возможно, тоскливой. Сяньлэ за него переживал, по оставленным пропущенным звонкам это было видно, но… Нельзя. Просто было нельзя. Ощущать спустя время чужие прикосновения было непривычно. Тепло и нежно, как можно только с Се Лянем. Без обвинений и вопросов. Второго хотелось меньше всего, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Гостей в доме было много. По-крайней мере, так казалось, но все они сливались в одно яркое пятно, вечно мельтешащее и рябящее в глазах. Нет, он точно знал, кто там будет присутствовать. И с этими людьми был знаком давно, не первый год точно, но сейчас они казались такими... Чужими и далекими? Он пришел ради Се Ляня, пусть для всех остальных он окажется подобием призрака. Сюаньчжень остается фантомной тенью, измученной оболочкой физического тела, сидящей где-то в дальнем углу и не желающей вставать из-за стола. Есть ли силы? Он сам не знает. Сознание давно заволокло туманом, непроглядным и густым, который так давно его сопровождает. К сожалению, он сумел только прийти, и возможно, сейчас портит своим «доброжелательным» видом всё торжество. Для приличия стоило хотя бы выпить. Можно ли ему? Черт его знает, это просто уважительный жест в любом случае, и нет смысла лишний раз задумываться о неизбежном финале. — Мимо льёшь, — раздаётся по правую сторону чужой комментарий. Му Цин уверен, что обладатель этого голоса сейчас сладостно ухмыляется, подмечая чужой просчёт. Это был черт в чистом виде — Хуа Чэн. И почему он именно сейчас решил посвятить своё время ему? Обычно же обходились лишь несколькими едкими фразами… В ответ на подобное внимание Му Цин недовольно хмыкает, так и не давая полного ответа. Продолжать разговор он не собирается, особенно если это будет перепалка. И особенно, если она будет с Хуа Чэном. Для остроумных ответов с двойным дном сил не оставалось. «Ну что же Му Цин, поздравляем, вы теряете самого себя.» А вот на шампанское, что, судя по всему, лилось на стол, обратить внимание пришлось. Тут же нащупывая бокал, попытаться разыскать салфетки. Кажется сама жизнь сегодня против него, но виду подавать нельзя. «Всё под контролем… Под контролем… Под…» — стараясь не отдавать себя в лапы паники, Цин сам того не замечает, как салфетки оказываются у него в руке. Нашел на столе? Тогда почему на запястье осталось фантомное ощущение от холодного прикосновения?.. К черту. Пусть всё идёт к черту. Пожалуйста. И действительно, столь желанная тишина настала. Кажется, настало и время очередного тоста, за которым следовал звон бокалов, оглашение подаренного, и продолжение банкета. Сюаньчжень поздравить уже успел. Кратко, возможно банально, а подарок вручил ещё когда выходил из такси. Небольшой набор с благовониями, что так любил Се Лянь. И особенно ему нравились те, что когда-то стояли у Му Цина дома. Их привезли из поездки пару лет назад в качестве подарочного сувенира от отеля. Достать нужный набор было непростой задачей, ведь нигде, кроме того места, где они останавливались, найти его было нельзя. Но Му Цин смог. Ещё полгода назад сумел заскочить в дочерний отель той самой сети. Сложно и муторно, но улыбка Се Ляня того стоила. Он надеялся, что тот улыбался… — Кхм-кхм, мои дорогие друзья! Все мы уже немного подвыпили, но не нужно забывать, в честь кого мы тут находимся! У нашего дорогого и любимого Се Ляня день рождения! Золотой человек с чистым сердцем, близкий друг для многих, и не побоюсь сказать, святой! Стандартные пожелания уже звучали, повторяться не стану. Но скажу одно: каждый из нас у тебя в должниках, и всей жизни не хватит, чтобы этот долг тебе отдать, — в очередной раз всю шумиху прерывает тостом Цинсюань. Уже подвыпивший и навеселе, но явно успевший заготовить что-то грандиозное. Радостно жестикулируя так, что содержимое бокала чуть ли не выливается на сидящего рядом Мин И, он продолжает говорить, — И это ещё не всё! Через сорок минут мы должны стоять на главной площади и лицезреть салюты! Надеюсь, такой же яркой и потрясающей будет твоя жизнь. Ну, до следующего дня рождения, а то у нас так закончатся варианты того, что тебе желать! Возбужденные от предвкушения возгласы не заставили себя долго ждать. Все тут же вскочили с мест, засуетились, словно муравьи, и начали скорее собираться, чтобы точно не опоздать. Организовать салют для определенных людей непросто. Но не для Цинсюаня. Этот паренек всегда преподносил подобные подарки близким людям. Например, Мин И на прошлый День Рождения подарил чёрный кабриолет, ведь в его розовом он ездить отказался. Вспоминая все эти сцены, Сюаньчжень не может сдержать невольно проскочившую на лице улыбку. Он скучает по тем временам. Сейчас же остается только наблюдать за яркими пятнами, что продолжают свои сборы, и слушать гул голосов. Составить им компанию он хочет. Но не может. — Му Цин? Ты куда? С нами не пойдешь? — направляясь к выходу, по пути его замечает Се Лянь. Все как в тумане. —А как же салюты? Все приглашены, и ты тоже! — за спиной именинника, кажется, находится Цинсюань. — Голова совсем разболелась, так что лучше поеду домой. Вы не переживайте. Ещё раз с днём рождения, Се Лянь. Хорошо всем провести время, — он вновь улыбается, и надеется, что это не выглядит слишком жалко. Покидая праздник, Сюаньчжень обещает друзьям отзвониться, как только будет дома. Но все прекрасно понимают, что он не сделает этого. Забудет, или посчитает, что о нем уже успели забыть. Таков, к сожалению, был Му Цин. Иногда забывал, что у него есть друзья, и держался по принципу «сам по себе». Уходя, он ощущает пристальный взгляд себе в спину, но так и не может понять, кому тот принадлежит. По пути Сюаньчжень вызывает такси. Быстро, всего за пару минут с помощью голосового помощника. Очень хочется попасть в родные стены, что за последнее время тоже стали чужими. Ощущение дома начало пропадать, а тишина все сильнее и сильнее давила. Чтобы не ощущать её, он брал на себя ещё больше работы. Была готова уже не одна коллекция для будущих сезонов. Для экономии времени, разъяснения по пошиву и тканям он записывал с помощью диктофона. Сейчас Му Цин успевает отойти от дома друга уже достаточно далеко. Вечерний ветер обдувает лицо, вызывая волну мурашек, а пустой взгляд смотрит куда-то вдаль. В подобном состоянии он просидел весь вечер. Возможно, со стороны смотрелся даже мрачнее Мин И. А стояло ли вообще приходить? Или своим появлением он сделал только хуже?.. Такси поджидает на противоположной стороне дороги, приехало оно быстро. Ещё немного, и он будет дома. Этот день сможет закончиться. Легче не станет, и так ясно. Но… Довести до конца мысль он не успевает. Посреди дороги глаза слепит яркий свет фар, а по ушам бьёт неприятный звон. Всё это заставляет потеряться в пространстве, создавая белый шум, сердце пропускает один удар, а по рукам проходит дрожь… Он осознает происходящее не сразу. Только когда вблизи уже начинает слышаться возмущенный крик, царапающий слух неприятным тоном. — Куда прешь?! Машину помять из-за таких долбоёбов ещё не хватало! Чё вылупился?! Перед глазами всё ещё рябит, и он не знает куда деть взгляд, отчаянно шаря им по всей округе в поисках спасения. Так не хотелось разбирательств. Он просто хочет домой. Пусть всё закончится. Кто-нибудь, закончите этот… — Господин, вы сами ехали на красный, чуть не сбили пешехода, и кулаками ещё размахиваете. Ваш видеорегистратор всё прекрасно записал, так что езжайте своей дорогой, — посреди всей шумихи четко слышится максимально спокойный, уверенный голос. И это его спасение от кошмара? Даже не сразу удается распознать в силуэте перед собой одного знакомого черта… Дальше в разговор он не вслушивается, пытаясь только понять. Что… Что происходит вокруг? Нанес ли он какой то ущерб? Дойдет ли разговор до драки? Пострадает ли Хуа Чэн из-за него? Что вообще Хуа Чэн здесь делает? — Приём, я с кем разговариваю? Так и будешь на дороге торчать? Сюаньжень кое-как умудряется устоять на ногах, а разбирать слова выходит через раз. Но контекст хотя бы удается уловить. Цин выпил не так много, чтобы быть в подобном состоянии. Просто, что сейчас вообще было? Он, кажется, понимает меньше всех. Но прекрасно ощущает, как его берут за запястье и уводят в сторону тротуара. После следует открывающаяся дверь машины, мягкое сидение, и негромкий хлопок. Его придерживают за плечо, пока лоб не утыкается в прозрачное стекло. Машина двигается с места, а сознание постепенно уплывает, как бы он не пытался его удержать. Он не будет спать, но думать о происходящем тоже не выходит… Можно позволить себе не думать хотя бы сейчас. Пустота в голове не пугает. Кажется такой просторной, непорочно-чистой и белой. А где-то совсем близко проносится звук проезжающих мимо машин, ощущается небольшая тряска в такси и слабая вонь ароматизатора в виде какой-нибудь ёлочки. Такие продаются в ближайших заправках, их запах никогда не нравился Му Цину. Но сейчас он не мешает. Не мешают посторонние звуки. И чужие пальцы, что бесцеремонно накручивают пряди его челки на палец. Размыленная реальность не позволяет трезво взглянуть на ситуацию, но главное, что едет он домой. По-крайней мере, Му Цин так думает. Приходит он в себя, когда машина останавливается. Зачем один черт его сопровождает, так и остаётся вопросом, но он может на это закрыть глаза, направляясь в сторону дома. А, нет. Его снова берут за руку и куда-то ведут. Неужели Чэн думает, что у него не хватит ума дойти до собственного дома? Сюаньчжень даже толком его не видит, фокусируясь только на крепкой руке, с повязанной красной нитью на запястье. На ней ещё имеется подвеска в виде мотылька. Он это просто знает, ведь сам помогал выбирать подарок на очередной день рождения, когда совета попросил один из знакомых. Они останавливаются. Скорее всего, требуются ключи от квартиры. Цин за ними и полез в карман, но это не пригодилось. Звон на фоне, звук открывающейся двери, и... Стоп. «Он спер мои ключи?!» — Проходи, чувствуй себя как дома. Чай будешь? Му Цину не дают задать вопрос, понятно ставя перед фактом, где он находится. Без пяти минут как на пороге чужой квартиры. Ему нужно время осознать, как он тут оказался. Тем временем, решают за него: — Ну, значит да. После Хуа Чэна и след простыл. Ушел куда-то. Му Цин за это время успевает протереть лицо руками, пробегая глазами по нечетким силуэтам мебели в темной прихожей. Он не должен подавать виду, что с ним что-то не так. Ни единого намека. Тем более, в случае с Чэном. Что от того ожидать? Ещё бы понять, зачем он к себе привез. После недолгого ступора ничего не остаётся, кроме как направиться за хозяином квартиры. В самой комнате было прохладно. Судя по всему, открыто окно, чтобы проветрить помещение. Это первое, что подмечает Му Цин, прежде чем ему вручают теплую кружку. Видимо, тот самый чай. За действиями не следуют язвительные комментарии, никаких усмешек с попытками задеть и вывести на эмоции. Причем, с обеих сторон — Му Цин молчаливо поддерживает нейтралитет. Смысла говорить нет, но это не напрягает, да и чай... Главное, чтобы это не была попытка его отравить. Простая шутка вызывает мысленную улыбку. Конечно, он был лучшего мнения об этом демоне в красный одеяниях. Чэн всегда ассоциировался с чем-то огненно-обжигающим. Только он кусает, а не греет, как положено огню. Такая аналогия, кажется, самая подходящая для этого человека. Но сейчас он не кусает, тогда что? Молча стоит где-то неподалеку. Больше сказать было нечего. Сюаньчжень даже не поворачивает головы в его сторону, отвернувшись к открытому окну, вслушиваясь в происходящее где-то там, далеко. И тишина в комнате, иногда нарушаемая негромкими глотками чая, по вкусу похожего на ромашковый, его не смущает. — Давно не виделись, — молчание прерывается неожиданным комментарием. Но в интонации не слышится насмешка. Такой непривычный, спокойный и бархатный голос...По рукам Сюаньчженя пробегают мурашки. — Угум, — он сильнее сжимает кружку двумя руками, не поворачивая головы. — Всё тот же неразговорчивый Му Цин, ничего не меняется. На этом их разговор обрывается. Хотя сложно назвать это разговором... Скорее, монологом одной заинтересованной души с полумертвым человеком. Так было всегда, если они не были заняты тем, чтобы как можно изящнее ужалить друг друга. Невидимую черту никто из них не переходил, прекрасно зная, какие темы лучше не затрагивать. Пусть всё это и было скрыто от глаз остальных, ведь вести себя так они могли лишь наедине. — Почему на салюты не остался? — звучит простой будничный вопрос, ведь Сюаньчжень продолжает молчать, а слова из него проходится вытягивать. Как обычно. — К тебе такой же вопрос. — Цинсюань весь запас алкоголя выпил, вот решил в магазин сходить для ребят, — судя по заминке, чай был заварен не только для Му Цина, что было логично. Следует недолгая пауза, пока провозглашенный демон делает глоток. — Но кто же знал, что мне придется играть в спасателя. — Тебя никто не просил... — Знаю, сам захотел. В ответ же Цин молчит. И правда, говорить он не намерен, находя в окне что-то более интересное. Чэн вздыхает: — Не устал? — От кого? От тебя — давно, —раздраженный тон, привычное закатывание глаз. Неужели Чэн всё знает? К чему вопрос? Он так близок к истине? — Какая честь, но я не об этом, — кружку отставляют в сторону куда-то на столешницу, и судя по шагам, Чэн приближается. Насколько близко, понять точно не выходит, но где-то сбоку, а разбираться не хочется. — М? — только пятна¹ успевают мелькнуть перед глазами. Чужой взгляд становится пристальнее, по ощущениям прожигая его насквозь. Приходится зажмуриться. — Что с глазами? — уже не выбирая более деликатного подхода, вот так в лицо спрашивает Хуа Чэн, явно не собираясь оставлять всё как есть. — С твоими? Даже не знаю, я не окулист, — он язвит и защищает свою истину. Не хочет никого впускать в душу и позволять рыться в переживаниях. Но его не спрашивают, острыми словами пытаясь вскрыть то, что спрятано. А ёжику остаётся лишь выпустить иголки, старясь сделать свой щит покрепче. — Не строй из себя дурочка, Цин, — терпение и мягкость заканчиваются постепенно, ждать больше Чэн не намерен, переходя на уже более напористый тон. — Да отцепись ты..., — сквозь зубы цедит Цин в ответ, поворачивая голову в сторону Хуа Чэна. Разъяренный взгляд, нахмуренные брови, он даже не пытается сдержаться. А дальше слышится продолжительная тишина. Что-то идёт не так. — Я тут, — его лицо берут за подбородок, поворачивая чуть левее. Это конец. Он просчитался. — Д...д-да пошел ты! Как какой-то школьник тараторит он, заливаясь краской от злости и легкого смущения. Его поймали, пусть это и не преступление. Поймали с поличным. Поймали и не отпустят. Но рассказывать он не собирается, молнией вылетая из кухни, успевая нащупать впереди дверной косяк, чтобы не врезаться. В квартире Хуа Чэна он никогда не был, да даже и побывав у него пару раз, сейчас было бы сложно разобрать, куда он идет. В ближайшую комнату. В любую дверь, за которой можно скрыться. Ступая босыми ногами по мягкому ковру и по холодному ламинату, Цин хочет лишь одного — ухватиться за первую попавшуюся ручку, словно она была его спасением. Лишь бы вездесущий кот Эмин на пути не попался. Можно хотя бы сейчас всё пойдёт не наперекосяк? Задачи стоят простые: не упасть лицом в пол. Не рассечь себе лоб, врезавшись в косяк. Не облажаться ещё сильнее. Он забегает в первую попавшуюся комнату, захлопывая за собой дверь, и только спустя пару секунд ему удаётся спокойно выдохнуть. Зажмурив глаза, Цин находит опору в стене позади, медленно скатываясь по ней на пол. Словно в каком то драматичном фильме. Но никаких слез и криков он не допускает. Только усталость и печаль различима в помутневшем взгляде. Сидя около стены, Сюаньчжень утыкается лицом в сложенные на согнутых коленях руки. Чтобы уж точно ничего не видеть. Возможно, тогда всё исчезнет, как страшный сон. Только его одиночество долго не длится. Еле слышный скрип двери сопровождают тихие шаги. Судя по всему, хозяин квартиры в мягких тапочках, которые заглушают звук соприкосновения подошвы с полом. Заходит внутрь. Садится рядом. Тихо, тоже не желая нарушать тишину. И ждет. Только чего? Так уверен, что ему всё расскажут? Самонадеянный слишком... Проходит минута. Пять. Десять. Оба молчат. И слышно только чужое дыхание, ровное и спокойное. — Всё так очевидно? — впоголоса спрашивает Сюаньчжень. Про себя уже обвиняя собеседника, что это он своим молчанием вынудил его говорить. Да, он во всем виноват. — Ну... Не сказал бы. Просто проливаешь шампанское и машин не замечаешь, — затылком ощущается чужой взгляд. Чэн смотрит. Но голос совсем не требовательный или обвиняющий. Словно вслух был брошен грустный анекдот, и непонятно, смеяться или плакать. — Хах... Вот это везение... — уходить от ответа вечно не выйдет. И как бы не хотелось утаить истину до последнего, возможно стоит хоть кому-нибудь рассказать. Только в горле встаёт неприятный ком, не позволяя выдать и слова. Приходится тихим кашлем прочистить его. — Я... У меня наследственная оптическая нейропатия Лебера. За оставшийся месяц я ослепну окончательно. Всё, доволен? Это были не его привычные слова, пропитанные уверенностью или гордыней. Каждое давалось с трудом, словно Цин снова учился говорить, и получалось «на троечку». — И скрывал это от всех. В твоём стиле... — Хуа Чэн же тона совсем не меняет. Такого, каким рассказывают, как прошел день, или обсуждают погоду. Но следом уже слышится более тихий и аккуратный вопрос. — А ты сейчас как видишь? — Пятнами, пока что разобрать возможно. — Совсем забыл наверное, кто как выглядит... К нему двигаются ближе, берут за руку, а дальше подушечки пальцев нащупывают бархатную кожу. Его руку ведут выше, направляя от подбородка к чужим тонким губам, проходясь по каждому изгибу. Поначалу прикосновения совсем робкие, и Цин позволяет ими руководить. Первые пару минут проводя по выточенным чертам, по скулам, уголкам губ, нижней челюсти. Набираясь смелости, рука уже сама исследует чужое лицо, в голове вырисовывая привычную внешность. Острый, чуть вздернутый нос, дальше пальцы смелее проводят по закрытым векам, поднимаются к бровям, гладкому лбу, находя лишь спокойствие в чужих чертах. Появляется возможность зарыться рукой в густые волосы, перебирая их и накручивая на палец. Как это выглядит со стороны, сказать сложно. Особенно когда в течении нескольких минут он неосознанно пялится на черта рядом с собой, подняв голову. Пусть тот и видится лишь красно-черными разводами в глазах. Тишина кажется до неприличия интимной. Такой, когда можно позволить себе то, что в другое время под запретом. После этого осознания смех сам слетает с губ. И радостным его не назвать. — Пх, теперь меня и правда к инвалидам приписать можно. Думал, такая участь настигнет Фэн Синя раньше... — он опускает голову вниз, даже в таком состоянии не желая пересекаться взглядом. Что там можно увидеть, помимо пустоты сейчас? Всю ничтожность и страх? — Му Цин. На обращение ноль реакции, ведь всё скрытое начинает проникать наружу, не в силах больше томиться внутри. — Ну что за дебилизм! Мама лишилась зрения в пятьдесят, а я - в двадцать пять. Что за убожество, — губы ощутимо дрожат, а плечи поднимаются в напряжении. Вот так, сидя на полу, не в силах сдержать эмоции, он впивается успевшими отрасти ногтями в корни волос, сильнее сжимая голову. — Цин, — старание отрезвить чужой разум, прервать самокопания, направить их в другое русло заканчивается ничем. Его не слышат. — И что теперь, собаку-поводыря искать и прожить так всю оставшуюся жизнь? Я даже не знаю как я сейчас выгляжу! Как же... Как же... — в легких кончается воздух, а сил вымолвить хотя бы ещё несколько слов нет. Этот кошмар поглощает его с головой, связывает, и не намерен отпускать. Это не страшный сон, а реальность, и конца ей не будет до самой смерти, а умирать вот так... Пусть и Чэн ослепнет, но не видит его таким. Но что-то идёт не так, его лицо аккуратно берут в руки, поднимая выше. Теплые прикосновения сразу контрастируют с собственной температурой тела. Плакать он не собирается, всё и без того расплывается, но ещё больше теряться заставляет прикосновение чужих губ к своим. Его были искусанные, шероховатые, и с маленькими ранками. У Чэна, как оказалось, губы сухие, с привкусом недавно выпитого чая и исходящие теплом. — Не знаешь? Ну... Твоя кожа по-прежнему бледная, как у трупа, на ощупь гладкая, без единого изъяна, а под глазами синяки. На щеках слезы, а веки красные. И глаза темнее ночи, что весь вечер смотрели в куда-то далеко во мглу, ища из неё выход, — отстраняясь Хуа Чэн не убирает руки с лица, для чего — точно неясно. Чтобы Цин опять не смотрел мимо, или по каким-то совершенно иным причинам. Тем же самым, что заставили его привезти парня к себе и сидеть с ним на полу, рассуждая о жизни. — А, ещё кривые стрелки... — Твою ж... Одним своим видом день рождения Се Ляня испортил. — Он понимает. Они все понимают, но не спросят. А ты не ответишь и не расскажешь сам... Тишина, где каждый думает о своём. Только она уже не так давит на виски, не нервирует и не пугает. Возможно, этот вечер не так уж плох. — Стрелки настолько ужасные?... — Не-е-т... Но сам буду тебе рисовать их. — Угум, как скажешь. Они рассаживаются по своим так называемым «местам», около стены. Не так уж тут плохо. Если бы Сюаньчженю дали выбор повторить этот день, или не идти на день рождения Се Ляня, он бы предпочел пойти. Ничего не менять. Точно так же пролить шампанское и чуть не попасть под машину. — Тебе нравится так сидеть? — обращается Хуа Чэн, судя по голосу, повернувшись к собеседнику полностью, — не хочу тревожить, конечно. Но сомневаюсь, что ванная - самое лучшее место для... — Мы в ванной?! — оглядываясь по сторонам, Му Цин начинает различать силуэты ванной комнаты. Он тут же вскакивает с места, вставая на ноги и недовольно сверлит взглядом красно-черные пятна перед собой. — Раньше надо было сказать! — Вроде бы такой умный, а сам не догадался. — Пошли отсюда. Ожидая, когда его выведут из комнаты, первым делом он получает ещё один поцелуй, только в макушку. Они обсудят произошедшее. Когда оба отойдут от новостей, а Цин точно будет уверен, что ведущий его черт трезв.