1933

— Тато! Мені страшно! — Саша совсем тихо шепчет и всхлипывает, вытирая рукавом своей огромной, не по его размерам шитой рубахи дорожки солёных и горячих слёз. Те продолжают предательски литься, окрашивая лицо ребенка в совсем красный цвет. Леонтьев беспомощно жмурится, прижимаясь к отцу, хватаясь за его отежду из последних сил. — Не бійся, Сашко, — отец ласково гладит по голове, горячо целует в лоб, а после отнимает от себя Сашины руки, — Ніхто тебе не скривдить, якщо будеш сидіти тихенько. Добре? — Владимир впоследний раз смотрит в чистые серые глаза своего сына. — Не йди, не йди, тату! Будьласка! Залишся! — Саша беспомощно жмётся к родителю, предчувствуя нечто очень плохое, при этом не понимая, что именно случится. Он не знает, откуда берётся это ужасное чувство в груди, которое не даёт спокойно вздохнуть, откуда этот страх, эта боль. Откуда берётся это чувство, словно своего отца он больше никогда не увидит. — Не можу, синку, — мужчина чуть хмурит брови, после чего отдаёт в Сашины тонкие исхудавшие руки чёрную кошку, — Бери Марисю і сиди тут мовчки до ранку. Зрозумів? — Владимир спешно оставляет заплаканного Сашу на чердаке, в самом дельнем углу, чтобы его там никто не нашёл. И уходит. Леонтьев долго плачет, ощущая, как сжимается из последних сил его сердце, прижимая Марысю к груди. Кошка на удивление никуда не спешит уходить. Она будто бы и сама чувствует сильный страх, потому замирает на руках ребёнка и едва дышит. Нет даже сил на то, чтобы подняться на ноги и пойти за отцом, нарушив его наставления. Саша дрожит и не может подняться на ноги. Когда он в последний раз ел? Он не помнит толком. Кажется, это была совсем мелкая рыбёшка, размером с детский мизинец, которую отец вылавливал в реке мелкой сеткой. Сашина мама умерла от голода ещё зимой, пару месяцев назад. Он знал об этом, но не видел её смерти. Отец сделал всё, чтобы маленький Саша не смотрел на мучения исхудавшей до костей матери. От голода кружится голова и темнеет в глазах. На чердаке сыро, пусто, темно и страшно. Леонтьев от чего-то уверен, что отец сейчас поступил точно так же: он сделал всё, чтобы Саша не видел его смерти. Отволок его в самое укромное место, которое знал, спрятал здесь вместе с кошкой, а сам ушёл. И кажется, что Саша его больше не увидит. Так и есть, на самом деле. Владимир не вернётся, как бы сильно ему этого не хотелось. Солдаты гордого красного знамени нашли в их погребе небольшой мешок с зерном, который Леонтьев старший прятал, чтобы не дать своей семье умереть. А по "закону о трёх колосках" за такое полагается расстрел. У Саши осталась только исхудавшая чёрная кошка Марыся, которая давно изловила всех мышей в округе. Нет больше в селе мышей. Как и хлеба нет. Ни зёрнышка. Ни крошечки. У Саши остались только отчаянье и слабость в теле. И всё, что он может, это свернуться клубочком на деревянных досках, обнимая любимую кошку, и тихо плакать. Плакать, пока слёзы не закончатся, а силы не иссякнут. Плакать, пока не придёт тревожный и беспокойный сон.

***

— Де ж людоньки поділися? Невже нікого в селі не залишилося? — Саша медленно шагает по протоптанным тропинкам между опустевших домов. И нигде не видит людей, ни одного знакомого лица, ни одной живой души. Село и так никогда не могло похвастаться оживлённостью. Оно никогда не было большим и густонаселённым. А сейчас будто и вовсе опустело и вымерло. Леонтьев обнимает самого себя за плечи. Он жутко боится, а потому нуждается в чьих-то крепких объятиях. А никого рядом нет. Обнять некому. Потому приходится справляться с этим в одиночку. Но больше всего Саша нуждается сейчас хоть в какой-нибудь еде. И в этом смысле тоже вынужден сам о себе позаботиться. Он еле как волочит за собой ноги, но идёт, хоть и сам не знает, куда. Остаётся только надеяться на то, что каждый последующий его шаг ведёт к тому, что в итоге Саша найдёт еду хоть где-то. Надежда в любом случае умирает последней. Пока Сашино сердце ещё бьётся, он будет надеяться на спасение. Ранним утром его разбудила Марыся. Она громко плакала и шершавым языком лизала мальчику лицо, заставив подняться, чтобы не умереть от голода. Кошка будто бы всё понимала. Будто знала, что некому позаботиться о сироте, некому разбудить его, поднять на ноги, покормить. Саша ведь совсем один. Пропадёт бедняга. Только вот откуда кошка это знает? — Нікого... — беспомощно вздыхает Саша, оглядываясь по сторонам на пустые дома, которые так одиного стоят, чуть отдалённые друг от друга. Он знает о том, что большая часть соседей просто погибли от голода. Зима была суровой. Мало кто выжил бы без запасов. А все запасы насильно изымались. Будто нарочно всех хотели заморить голодом. Становится страшно, тоскливо и одиноко. К какому бы дому Саша ни подошёл, везде одно и то же: пусто. В дома даже заходить боязко. Не хочется увидеть самое страшное — мёртвых людей и то, что от них осталось. И даже травы зелёной нигде нет: только-только снег сошёл. Везде грязь, а трава прошлогодняя, иссохщаяся и почерневшая. Отец говорил, что нужно обязательно дотянуть до весны и дождаться пробуждения природы. А там можно будет и траву есть, и листья, и почки с деревьев, и ягоды. Но ничего из этого ещё нет. Потому есть Саше просто нечего. А солнце светит, как на зло, так ярко и красиво. Тепло от этого, конечно, но Саша никаких сил от этих лучей не получает. Жаль, что он не трава, не листок и не дерево, которым не нужно беспокоиться о своём пропитании. Ведь их пропитанию нужен лишь свет, тволько и всего. Леонтьев отчаянно всхлипывает, когда выходит к окраине села, так никого и не встретив, так ничего и не отыскав. Коленки дрожат от бессилия, на глазах дрожат слёзы безнадёги. Всё, что ему остаётся — это попробовать спуститься к реке и поймать хотя бы руками ту самую мелкую рыбёшку, которую ловил отец. Ею можно будет накормить и Марысю. Саша не собирается морить любимицу голодом, не собирается оставлять её на произвол судьбы. Если ему удастся раздобыть еду, он поделится ею с кошкой. Потому что кроме неё у Саши больше никого нет. Но спуститься к реке ему так и не удаётся. Он медленно шагает, дрожа от холода и голода, босыми ногами по мокрой и чёрной траве. А в ушах начинает звенеть, перед глазами темнеет, в теле появляется сильная слабость, руки и ноги вдруг становятся очень тяжелыми и тянут Сашу к земле. Веки тоже становятся непозволительно тяжёлыми, потому глаза медленно закрываются. Саша не чувствует, как падает. Он ничего не чувствует. Тело, будто мертвое, погружается в мокрую вётошь, да там и остаётся лежать. Мальчик погружается в какое-то подобие сна. Сна, в котором нет места голодным мыслям, где тело перестаёт болеть, хотя бы на время, где не нужно тратить свои силы, коих и так слишком мало. В этом сне Саша перестаёт о чем-либо думать.

***

— Батьку! Подивись! — Шура громко подзывает к себе отца, когда замечает недалеко от их дома мальчика, лежащего в траве и грязи, — Тут хтось є... — Щиголев подходит поближе и прищуривается, раглядывая совсем едва знакомую фигуру и лицо. Это ведь тот самый мальчик, которого Шура давно знал. Он с ним играл и дружил с самого детства, — Це ж Сашко! Леонтьєв! Як він похудав... я його ледве впізнав. — Мабуть, втратив свідомість, — Анатолий хмурится, обгоняет сына и первым подходит к Саше, который лежит в одной рубашке и уже даже не дрожит от холода. Его кожа по цвету граничит между тусклым серым и бледно синим цветом, — Хоч бы не помер... — Мужчина достаёт из тканевой сумки флягу с водой и открывает её, — Потримай-но йому голову. Шура садится на колнки рядом и обеими руками осторожно приподнимает Сашину голову. Анатолий осторожно льёт питьевую воду на сухие приоткрытые губы Леонтьева, надеясь, что какая-то часть попадёт на язык. Спустя несколько секунд Саша начинает слабо жмуриться и двигать головой в стороны. Он мелко дрожит всем телом, а значит, приходит в чувства. Шура облегчённо выдыхает, как и его отец, когда мальчик, который казался им почти мертвым, вдруг открывает глаза и громко мычит, смыкая губы, не в силах что-либо сказать иои понять происходящее. — Живий, — улыбается Анатолий и на мгновение убирает в сторону флягу. Шура осторожно тянет Сашу за плечи и приподнимает, пытаясь усадить. Хоть младший Щиголев и меньше Саши в размерах тела, всё равно удерживает его на весу, — Ти пий, пий. Все буде добре, — сейчас важно хотя бы напоить Леонтьева чистой водой, а потом уж и накормить можно будет. Анатолию больно смотреть на этого ребёнка, худого, измученного, серого. Саша поход на скелет. Хотя ещё несколько лет назад все в селе знали его, как самого натоптанного карапуза. Он казался самым живым и резвым ребёнком с самыми яркими глазами. А щёки какие у него были! Кровь с молоком! А сейчас от прежнего Саши почти ничего не осталось, только полупрозрачная кожа да тонкие детские косточки. И нельзя ни в коем случае его здесь бросить. Даже если бы им самим нечего было есть, они бы всё равно Сашу с собой забрали, таковы уж моральные устои. Жалко ведь ребёнка. Один он, совсем один, и некому о нём позаботиться. Анатолий не знал точно, как умерли Сашины родители, он и уверен в их смерти не был. Однако, почему-то ему сразу показалось, что нашли они его уже сиротой. Всё село ведь практически под чистую вымерло. — Зараз додому прийдемо, нагодуемо тебе. Потерпи трішки, — Анатолий несёт Сашу на руках. Тот даже не кажется тяжёлым. В нём веса от силы килограмм пятнадцать, не более того. Да и маленький он совсем, десять лет ребёнку. Шура идёт рядом и несёт отцовскую сумку, набитую почти до верха древесной корой, и флягу с водой. — Ні... Стійте, там... там моя Марися залишилася... — тихо-тихо шепчет Саша, поднимая голову. Он сводит брови друг к дружке и показывает пальцем в сторону своего дома, — Я без своєї кішки нікуди не піду... Я її не покину... — Леонтьев жалостливо хлюпает носом и тут же начинает тереть лицо рукавом, оставляя на щеках и под глазами грязные разводы. — Шурко, — Анатолий громко вздыхает, окликнув сына, — Сходи-но за кошеням. Забери звідти. — Вона на горищі... Чорненька така... — шепчет Саша уже чуть спокойнее, когда понимает, что его любимица скоро будет с ним. Она единственная, за кого Саше приходится переживать сейчас. Шура тихо кивает и убегает в сторону Сашиного дома. Возможно, Марыся единственная кошка, которая осталась в живых в этом селе каким-то чудом. Её тоже нехорошо было бы бросить вот так вот, на произвол судьбы.

***

Вскоре Саша, уже переодетый в более или менее чистую одежду, сидит на лавке и медленно-медленно жуёт кусок черного хлеба, приготовленного из древесной коры, прижимая к своей груди кошку и не собираясь её отпускать от себя ни на одну секунду. — Сашко, а... що з батьками твоїми? — осторожно спрашивает Шура, сидящий рядом, пока анатолий в ручкую на жерновах перетирает кору, чтобы можно было приготовить ещё хлеба. — Мама ще наприкінці січня померла, — Саша опускает глаза вниз и едва заметно вздрагивает от воспоминаний, — А батько... Вчора хтось прийшов і його забрали. Вони наше зерно знайшли. — "Закон про три колоски", — тяжело вздыхает Анатолий, когда слышит об ужасной судьбе Сашиных родителей, — Ти, Сашко, залишайся з нами. Втрьох якось може і протягнемо. — Учотирьох, батьку! — перебивает Шура и указывает на Марысю, которая мирно сопит у Саши на руках, — Із кошеням завжди краще! Леонтьев очень сильно удивляется тому, каким живым умудряется быть Шура. В голод. Он и более упитанный, чем Саша, хоть и нельзя назвать его вид совсем здоровым. Кажется, семье Щиголев повезло немного больше. Шура осторожно обнимает младшего и гладит тёплой ладонью по плечу, пытаясь то ли согреть, то ли успокоить. А Саша в это время делит кусочек черствого хлеба, в котором и муки настоящей нет, на две части, одну из которых предлагает кошке. И марыся его съедает, на удивление. Будто понимает, что лучшего ждать не придётся. — У нас теж... Мати від голоду померла зимою, — шепчет Шура на ухо Саше и кусает собственные потрескавшиеся губи, — Це дуже боляче, — Щиголев кивает несколько раз, а потом тянется рукой к кошке, чтобы её погладить. Та не сопротивляется. Напротив, начинает совсем тихонько мурлыкать. У Шуры руки чуть теплее, чем у Саши. — А як ви... вижили? — Саша несмело поднимает глаза и смотрит то на Шуру, то на его отца, искренне не понимая, как те смотря протянуть до весны. — Ми одразу все зерно віддали. Тому нас більше не чіпали. Майже. Хліб із кори, гарбузяча каша, буряк. Літом дикі яблука та ягоди їли, — спокойно рассказывает Анатолий, — А в вересні пішли шукати диких качок. І знайшли в очереті. Навіть вбили двох. Самі їли, маму нашу нагодували. Тільки от організм її не зміг того м'яса перетравити. Захворіла вона. Так і померла у грудні. Наступает тишина. Конечно, безумно больно им всем, думать о таких потерях, делиться ими. Но они друг друга хорошо понимают. Потому что все пережили похожее. — Зараз зваримо каші, поїмо та й ляжемо спати. Згода? — Анатолий мягко улыбается, смотря на мальчиков, которые так прижимаются друг к другу, хорошо понимая горе, которое они пережили, — Будете разом спати? Із Марисею? Вам так тепліше буде. Шура и Саша вместе твердо кивают.