Сбитые костяшки

После драки с Маратом Андрею сразу же пожал руку сначала Турбо, а потом все остальные члены группировки. Всю боль от ран перекрывали неописуемые эмоции, в некотором роде счастье и радость тому, что у него получилось попасть к ним. Самым последним в очереди был сам Марат, который и разбил ему лицо. Соприкоснувшись ладонями, они достаточно долго смотрели друг на друга. Один вкладывал во взгляд извинения, а другой же отвечал, что в них нет нужды. Решив, что так будет лучше, Суворов-младший первым двинулся навстречу, хотя они шагнули друг к другу почти одновременно. Он привлёк к себе Андрея, похлопывая того по спине, не сильно, чтобы не причинить дополнительной боли. Вместе с этой близостью пришло успокоение. Уверенность, что теперь они их дружбу не сломят ни пацаны, ни драки, если таковые между ними возникнут. Менты нагрянули внезапно, пришлось убегать, сгребая со снега вещи. Шагая вместе домой после сбора, они обсуждали такие, казалось, странные и аморальные вещи, которые отныне стали будничными и совершенно обыденными: крупнейшие сражения разных группировок, расположения их по районам и ближайшие цели, выдвинутые старшими. Марат рассказывал про тонкости и сложности бытия «шелухой», раздавал советы и, конечно, не раз поздравил друга со вступлением в новую практически семью. Дойдя до дома Андрея, оба облокотились на стену с противоположной стороны от его квартиры. Марат повернул голову в сторону друга, рассматривая черты его лица, испачканные кровью. Бить сильно не хотелось, он старался как можно меньше травмировать парня, чтобы тот не схлопотал лишних проблем как с матерью, так и в школах, и обычной, и музыкальной. Но тут уж как получилось. Протянув руку, он немного наклонил голову Андрея, рассматривая израненную кожу. На брови и губе с правой стороны до сих пор кровоточили ссадины. — Мда, нехило... Ну ничего, домой придёшь, обработаешь, за несколько дней заживёт уже. — Он улыбнулся одним уголком губ в излюбленной манере, а Васильев только млел от его прикосновений и взглядов. Если он был сухой соломой, то Марат — огнём, нещадно завладевавший всем существом Андрея. Опасно было оставаться рядом, учитывая влияние, которое на него оказывал новоиспечённый друг. — Знаю, переживу как-нибудь. Главное, что взяли. — Рядом стоящий на эту фразу только рассмеялся, разворачиваясь прямо по отношению к стене. Безмятежность внутри смешивалась с эйфорией и желанием выместить эмоции физически, на чем-то материальном. Закричать, стоя посреди поля, или начать резко прыгать так высоко, как только получится. Андрей сгреб с земли наиболее чистый на вид снег и приложил к брови, смазывая кровь. — А часто новые пришиваются вообще? — Да не то чтобы, ну, как когда. Соответственно, чем дольше существуем, тем меньше приходят, не каждый решается. Васильев понимающе кивнул, выпуская из рук наполовину растаявший снежок, от которого по лицу стекала мутная капля. Марат не сводил взгляда с лица товарища, рассматривая каждую его черту, рассеченную кожу, ясные глаза и пухлые губы. Фонарь, стоявший перед домом, бросал на них тени, создававшие непонятную, но тёплую атмосферу. Из какого-то окна раздавался шум телевизора ещё не ушедших спать жителей. Ветер колыхал немногочисленные деревья и шарф на шее Андрея, который тот не завязал. Он повернулся к Марату, в ответ фокусируясь вниманием на его лице. Все почему-то было так просто, но так непонятно. Мать Суворова была искренне рада появлению у её чада нормального друга, сам Марат был рад появлению человека, которому он мог стать первым «автором» и провести по настоящим улицам, показывая окрестности. Андрей поднял руку к шее, стягивая шарф, и теперь перебирал его, то наматывая на сбитую кожу, то стягивая обратно. Суворов шагнул ближе, обхватывая его запястье в свою ладонь, так же, как недавно — лицо, оценивая нанесённый костяшкам пальцев вред. Цыкнул, покачивая головой. — Как на своём фортепиано будешь играть теперь, Андрейка? — Собеседник молчал, зажав в свободной руке шерстяную ткань. Он почти сжался, не находя, что ответить. Стоял и смотрел просто на то, как чужие пальцы касаются его собственных, еле ощутимо, невесомо и так... приятно? — Хочешь, поцелую? — Чего? Зачем? — Как-то резко дернувшись, Андрей выпрямился, напрягаясь. Но в ответ лишь рассмеялись, щуря глаза. — Чтобы зажило побыстрее. Да ладно тебе, я шучу. Не пугайся так. — Не пугаюсь, просто... неожиданно. — Васильев отвёл глаза, выдыхая. С разочарованием или просто Марату так показалось, до конца не понял, но они так и остались стоять, соприкасаясь руками. Только теперь между ними проходил ток, нагоняя желание отстраниться. Шутка выдалась неудачной. Сама собой идиотская, так и Андрей, когда за его вопросами последовал смех, переменился в лице. Неужели и правда думал, поцелует? Нет, ну, Суворову, конечно, не сложно, да и сказал — отвечать надо, но как-то это неправильно, вроде. С другой стороны, что такое неправильно, когда обоим того хочется? Не обращая внимания на скребущихся внутри кошек, с которыми разбираться придется потом, как и с тараканами в голове и бабочками в животе тоже, да вообще, с какого хуя он весь из каких-то живностей состоял? Марат быстро наклонился, приподнимая их сцепленные руки, и прижался губами прямо к запекшимся ранам, сначала к тем, что выше, потом, что ниже. Боялся подняться, боялся посмотреть в глаза, но посмотрел. Андрей... не понимал? Не осознавал? Не знал, как на такое реагировать? Прощаясь мысленно со связью с миром и здравым смыслом, прокручивал произошедшее в мыслях, ощущая нараставший в груди жар. Не осознавая, что, выпалил: — У меня, так-то, не только костяшки сбиты. Внутри забила аварийная тревога, мелькнула яркая красная вспышка и появилась надпись «опасность!» как на электрощитах в подъезде. Что за хрень он ляпнул и какие могут быть последствия? Если Марат кому-то расскажет, ему не жить. Но тот, кажется, не собирался рассказывать. — Не много тебе будет? — Спросил с лёгким наигранным волнением, забрав шарф из андреевой руки. После намотал на его шею и за концы притянул парня ближе, закрывая ему глаза левой ладонью. Прижался губами, сначала замирая на несколько секунд. Марат не был человеком, который долго обдумывает свои действия, появилось желание — он ему последовал. Возможно, это будет его роковой ошибкой, но деться больше некуда. Отмерев, Андрей сам двинулся навстречу, пытаясь поцеловать, неумело сминая чужие тёплые губы. Почувствовал ответ, из-за которого внутри что-то сжалось, сдавило лёгкие и сердце. Суворов перенял инициативу, чуть царапая кожу зубами. Все вместе моменты вечера казались настолько естественными и правильными, что было, как минимум, сложно оторваться, даже когда воздуха в лёгких совсем не осталось. Будто все так и должно быть, так и задумывалось с самого начала. — Иди домой, музыкант, — через несколько секунд прошептал Марат сбоку, медленно отстраняясь. Сразу же сзади ударил морозный воздух, от которого защищали ранее тёплые руки и губы. — Завтра все заживёт. Слово пацана.