***
Мягкое прикосновение к коже, заставляющее нахмурить брови и пробурчать что-то нечленораздельное, дразнит. Подушечки шероховатых пальцев пробегаются по нывшей от боли пояснице, вынуждая приоткрыть веки, что будто налились свинцом за эту слишком короткую ночь. Чонсон похлопывает своими ресничками, стараясь сфокусировать свой сонный взгляд на том, кто, видимо, решил попрощаться со своей жизнью, ведь будить Джея в его же заслуженный выходной, — слишком опасно и рискованно. Только вот блондин сдаётся через пару секунд, потому что ранний подъём — вовсе не про Пака. Чонсон принимает прежнее положение: слегка причмокивая, ластиться щекой к подушке, чтобы снова вернуться в царство Морфея. Небольшие морщинки, что украшали пару минут назад его открытый лоб, наконец исчезли, а на суховатых тонких губах играла довольная улыбка — блондин предвкушал, как быстренько провалится в сон, не вспоминая о том, что произошло. — А я и не думал, что ты долго спишь по выходным, Чонсон-а, — хрипловатый голос раздаётся где-то над ухом, заставляя Джея сглотнуть тяжёлый ком, мгновенно собравшийся в горле. Волна напряжения быстро окатывает тело Чонсона, которому уж точно не хотелось сталкиваться с тем, кому принадлежит этот до чёртиков знакомый тембр. Но блондин всё же пытается контролировать всё то, что бурлит внутри него раскалённой лавой, обжигая все органы. А желание заснуть тут же пропадает, стоит снова ощутить лёгкие прикосновения на выступающих рёбрах. — Потому что ты никогда не остаёшься до утра, — тихо проговаривает Пак, всё же нехотя разлепляя свои глазки. Первое, что его встречает, так это голая карамельная грудь, раскрашенная бордовыми пятнами и следами зубов. В них, конечно же, Джей узнаёт свои, поэтому старается обречённо не вздыхать, иначе жалеть будет ещё сильнее. Затем обсидиановые глаза поднимаются выше — сильная шея усыпана мелкими следами, а после идут припухшие уста, на которых ещё заметны ранки от зубов Чонсона, который всё же стонет от невыносимости ситуации, скрывая своё личико в белоснежной ткани подушки. — Разве так реагируют после невероятной ночи? — Ты слишком самоуверенный, Хисын. Джей всё же отрывается от подушки, встречаясь с ясным взглядом карих глаз, обрамлённых пушистыми ресничками. На знакомом лице растянулась довольная ухмылка, которую очень сильно хотелось стереть, желательно, смачными ударами кулаков. Только вот не успевает Чонсон снова выразить своё недовольство, как его тонкие губы оказываются в плену искусанных хисыновых. Руки синеволосого уже хозяйничают под тёплым одеялом, оглаживая мягкие бока Пака, который несдержанно стонет в поцелуй, тем самым предоставляя для Ли ещё больше действий. Его язык проникает внутрь, оглаживая ровный ряд зубов, а после проходится как-то нелепо по нёбу, снова начиная покусывать тонкие губы, чтобы оставить на них такие же ранки, что красовались на собственных. — Потому что никто не заставит тебя чувствовать так, как делаю это я, — отрывается Хисын, облизывая свои распухшие уста. — Опять ты за своё, — грудь Джея часто вздымается, привлекая чужое внимание, а сам парень жадно вдыхает воздух. — Ты ведь знаешь, что я с лёгкостью найду тебе замену. — Поэтому ты всё ещё один? — смеётся откровенно Ли, склоняясь над запыхавшимся знакомым. — Я довожу тебя до дрожи в ногах, милый. Никому не по силам узнать, как заставить тебя кричать моё имя всего лишь одним действием. Джей снова сглатывает ком. Ведь Хисын прав, только признавать этого не хочется. Потому что быть единственным зависимым от всего происходящего Чонсон не желает, поэтому и продолжает играть противную недотрогу. — Меня можно заставить выкрикивать и чужое имя, — стоит на своём Пак, вовсе не волнуясь, когда его запястья заключают в плен, а радужки глаз напротив становятся за мгновение темнее, наполняясь непонятными для блондина эмоциями. — Как думаешь, что будет звучать лучше: «М-м, Сонхун-а, не останавливайся!» или «Джейк-и, быстрее, заставь меня кончить только от твоих пальцев!»? Блондин наигранно томно стонет, смакуя каждое из имён, прекрасно зная, что никогда бы не хотел их произносить в таком ключе. Однако позлить Хисына и заставить его усомниться в собственных убеждениях очень хотелось. Свободная ладонь Ли скользит по обнажённому животу, приближаясь к тонкой шее Чонсона, сжимая её своими пальцами. Джей на это лишь слегка выгибается навстречу, чувствуя приятное давление на горле, от которого знакомый жар возбуждения проходится по всё ещё непроснувшемуся телу. — С твоих губ должно слетать только одно имя, — шепчет Хи, усилив хватку. — И ты прекрасно знаешь, чьё оно. — Правда? Ой, а я ничего не помню. Единственное, чего хотел Джей, так это то, чтобы Ли чёртов Хисын перестал утверждать, что только ему принадлежит Чонсон. Хоть и где-то в глубине своего сознания американец понимал, что старший прав, потому что сам позволил этому случиться. Но Пак Джей такой человек, не может он просто так сдаться. Особенно учитывая их отношения. — Тогда мне придётся напомнить таким образом, чтобы в твоей голове и на языке крутилось лишь моё имя. Хисын припадает к загорелой коже, чтобы одарить её жадными и в то же время тягуче игривыми поцелуями, от которых Джей обычно сгорал от нетерпения. Только сейчас все эти жаркие прикосновения возвращали Чонсона во вчерашний день, который должен был пройти спокойно, без чужих ласк, похвал и стонов Джея, отскакивающих от стен, а после вливающиеся приятной мелодией в уши возбуждённого Ли Хисына…***
Серебряный свет луны просачивается через приоткрытое окно. Оно мягко касается медовой кожи, что слегка прикрыта тонким ночным халатом, который Джей накинул по привычке. Обычно таким он занимается с утра, однако глупая бессонница решила посетить его именно в канун пятницы прямо перед законными выходными. — Да за что мне это? — сидя в кожаном кресле, Пак старается сконцентрировать своё внимание на развернувшейся передачей, потому что она единственная, что не вызывает у Чонсона нахмуренного лица. Только вот интерес к происходящему на экране улетучивается в ту же секунду, когда Джей вспоминает о когда-то подаренном коллегой виски, что сейчас находится в его холодильнике. Телевизор успешно замолкает, а Чонсон ретируется на кухню, и лунный свет следует за одинокой фигурой. Звон стеклянного стакана наполняет тихую комнату хоть какими-то признаками жизни, как и постукивания падающего льда, после который заливается древесным напитком, что, по мнению Джея, должен расслабить его тело и наконец отправить в царство Морфея. Блондин облизывает сухие губы перед тем, как поднести горьковатый напиток ближе. Пряные нотки ударяют в нос, отчего Пак слегка морщится — не так уж и часто парень балуется спиртным. Он делает первый глоток, который неприятно обжигает горло, заставляя прикрыть глаза. И пока лунный свет игрался с поясом, который обрамлял аккуратную талию Чонсона, на всю квартиру раздаётся неприятная трель, раздражающая уши хозяина. Его недовольный взгляд скользит к часам, что украшают одинокую серую стену напротив — половина одиннацатого. — Только не он, — тихонько вздыхает Джей. Блондин не расстаётся с наполненным стаканом, направляется вместе с ним к входной двери, молясь в мыслях, чтобы человек по ту сторону оказался кем угодно, лишь бы не Ли Хисыном. Чонсон бесшумно останавливается в небольшом коридорчике, оставаясь в паре шагов от глазка, в который ему стоит для начала взглянуть. Только вот свободная ладонь действует наперёд — касается ручки, отворяя полностью дверь. — Чонсон-а, я так скучал, — на лице старшего всё та же приторно-ядовитая улыбка, а глаза наполнены туманом, который не предвещает ничего хорошего. С этим Чонсон уж слишком хорошо знаком, поэтому незаметно для незваного гостя обреченно вздыхает. — Ты ведь ждал меня, правда? И перед ним оказывается никто иной как Ли Хисын. На его широких плечах висит накинутая наспех курточка, которая уж точно не скроет его от холода зимней ночи. Под ней же выглядывает шифоновая полупрозрачная рубашка, ноги же обтянуты кожаными брюками, которые выделяют сильные бёдра юноши, а заканчивается весь этот образ массивными сапогами, которыми можно было и убить. Где-то в запутанных синих слегка кучерявых прядях мерцают блёстки, оставшиеся после удачной вечеринки, как думает Чон. — Не ждал, — коротко отвечает Джей, облокотившись о косяк. Он покручивает стакан в руке, наблюдая, как виски плещется по стеклу вместе с мелкими льдинками, успевшими слегка растаять. — Так что, хён, тебе надо перестроить свой маршрут. Чонсон не поднимает своего взгляда, лишь цепляется за дверную ручку, чтобы прикрыть вход для того, кто не должен посещать его квартиру. Он ведь клялся больше не появляться тут. Однако массивный нос ботинка, проскользнувший вовремя в небольшую щель, становится преградой, из-за которой уставшие глазки Джея снова возвращаются к ночному гостю. Мягкая улыбка всё ещё украшает мужское личико, отчего Чонсон поджимает свои губы — много чего хотелось сказать в этот момент. Например, насколько очарователен Хисын выглядит сейчас, или насколько сильно хочется оказаться в его руках, а может, лучше бы ощущались его суховатые из-за холода губы на медовой и чувствительной коже Пака. Но Джей покорно молчит, ожидая хоть каких-нибудь объяснений, не давая своему слегка затуманенному алкоголем разуму озвучивать крутящиеся мысли о синеволосом. — Ведь знаешь, что ты — мой единственный маршрут. — Ли прикусывает нижнюю губу, а после с лёгкостью оказывается внутри, вдыхая привычный аромат знакомой квартиры. Ловко справляется с замком, чтобы никто не смог потревожить их, а после скидывает ненужные вещи в виде неудобной обуви и лёгкой курточки. Его тёмные карие глаза проходятся по знакомому, отмечая, насколько же Пак Джей привлекателен в свете холодной луны, и даже хмурая гримаса парня не портит. Хисын прекрасно замечает в изящной ладони наполненный виски стакан, от которого хотелось поскорее избавиться, потому что мешает всему тому, чем хочет занять Хисын своего знакомого. Поэтому Ли и не заставляет себя ждать: незаметно для Пака окольцовывает его руку своей, а после залпом выпивает виски, невольно шипя. — Что ты?.. Джея ловят на половине фразы губы, пропитанные алкоголем. Хисын всё же делиться небольшими капельками древесного напитка, проникая внутрь своим быстрым языком. Снова исследует то, что прекрасно знает, пока его сильные ладони справляются со слабо завязанным поясом, спуская ненужную ткань с медовых плеч Джея, оставляя того только в спальных штанах. Горячие ладони притягивают нежно за талию ближе, а вот Чонсон крепко цепляется в широкие плечи, невольно царапая кожу через тонкий материал. Джей прекрасно знает, что будет ненавидеть себя на утро. В очередной раз. Ведь уже клялся себе, что никогда больше не откроет Хисыну дверь, потому что исход этого визита всегда один — страстный секс с пьяным Ли и пустая кровать с утра. Можно ещё прибавить чувство несправедливости и лёгкой боли, которые, переплетаясь вместе, вызывают у Чонсона небольшие приступы слёз. Потому что в такие моменты блондин чувствует себя игрушкой, которой можно воспользоваться лишь тогда, когда Хисыну становится скучно. Эти сложные отношения начались ещё в университете, в пору, когда Пак Чонсон ещё верил в настоящую любовь, а Ли Хисын только начал познавать все яркие грани своей молодости. Кажется, они встретились не в то время, как думает сам Джей. Если бы то глупое столкновение в мужском туалете не произошло, сейчас, возможно, блондин полностью бы утопал в любви к тому, кто действительно его достоин, а не к тому, кто просто играется с неозвученными чувствами Пака. — Когда уже это прекратится? — вздыхает Джей, когда от его губ наконец отрываются. — Найди уже себе парня и лезь к нему столько, сколько хочешь. — Зачем? У меня ведь есть ты, — усмехается Ли, но так и не договаривает, остановившись на встречном вопросе, расстёгивая пуговицы своей рубашки. Они поддаются с большим трудом, а времени терять ему совсем не хочется. Особенно когда перед ним такой домашний и в то же время привлекательный Чонсон. — Блять, к чёрту! Хисын злится, а после срывает с себя шифоновую ткань. Тёмные пуговички слетают, мгновенно распадаясь, и с ярким звоном оказываются на прохладном полу. Синеволосый укладывает изящные ладони Пака на свои плечи, а после хватается за бёдра, чтобы приподнять Чонсона. Тот, конечно же, схватывает всё налету — обвивает своими ногами крепкий торс, чувствуя грудью жар чужого тела. — Чтобы перестать мучать меня. — Я ещё ни разу тебя не мучал, милашка, — произносит Хисын, одним толчком бедра открывая дверь в заветную спальню. Старший не спешит опускать Чонсона на белоснежные простыни. Он в очередной раз впивается в тонкие губы, чтобы снова почувствовать чужой, но такой привычный вкус. Хисын до безумия любит целоваться с Джеем, потому что у того уста слишком манящие, сладкие, мягкие, они будто требуют внимания Ли, которое он, с превеликим удовольствием, дарит им. Нежно покусывает, совсем невесомо, а после снова проникает внутрь, чтобы опять же убедиться в реальности этого момента. Потому что поцелуи с Чонсоном для старшего слишком нереальные, сложно ему понять, что всё происходит взаправду. Лишь протестующие толчки Пака возвращают к реальности, в которой лёгкие от жадных поцелуев горят. И синеволосый прекрасно понимает, о чём говорит Джей. Только вот отказаться от этого парня невозможно, поэтому чуть ли не каждые выходные оказывается перед его дверью в надежде, что сегодня ему не откроют. Однако Чонсон как будто слышит и другую сторону Хисына, которая молится на то, чтобы ему снова открыли, чтобы он снова оказался в тёплых и практически родных объятиях, чтобы уши внимали сладкие стоны блондина, а всё тело горело от прикосновений младшего. — Я клянусь, — оторвавшись от мягких губ, на хисыновом лице появляется до боли знакомая ухмылка, — останусь с тобой ещё на одну ночь. И Ли прекрасно знает, что лжёт. — Ага, — шепчет Чонсон, своими пальчиками забираясь в тёмно-синие пряди. — Ты это каждый раз говоришь, Хи. Чонсон отпускает здравый смысл восвояси, решая вернуться к нему завтра утром, когда голова опять будет раскалываться от сожалений, а место рядом с ним будет пустовать. Сейчас же хотелось снова почувствовать себя нужным. Ведь ещё одна ночь ничего не изменит, не так ли? Прохладные простыни ловят Джея в свои объятия, пока Ли чуть пошатывающейся походкой направляется к нужному комоду, где хранится всё необходимое. И за это Хисын тоже не мог распрощаться с младшим — у Чонсона поддерживался полный порядок, а у самого Хи был огромнейший хаос. Рядом с Джеем чувствовалось всё правильным. Чонсон не успевает прийти в себя, как его тело начинают ласково касаться сухими губами. Хисын поначалу жалеет медовую кожу, нежно и трепетно дарит свои прикосновения, пока наблюдает за слегка сопротивляющимся Джеем, который старается меньше откидывать голову назад и прикусывает губы сильнее, чтобы ни в коем случае не вырвался довольный стон. Старшему нравится и эта сторона Пака, которая отрицает, отмахивается и убегает, но всё равно оказывается в руках синеволосого, тая от его прикосновений, забывая о грозном протесте. — Ну же, милашка, покажи мне, как тебе хорошо под моими поцелуями, — шепчет в покрасневшее ушко Ли, не забывая оставить и на нём свой невидимый след. — Ты ведь знаешь меня, могу заставить метаться на кровати, а после так не дать тебе кончить. Так что не сдерживай свой прекрасный голосок, покажи мне все его оттенки. Хисын вообще не любитель подобных разговоров во время секса, только если это не Чонсон, который просто вынуждает синеволосого стать настолько разговорчивым, что тот просто краснеет, а после нехотя выполняет то, о чём просит Ли. Поэтому и сейчас Джей поднимает свои брови домиком, однако стоит Хисыну слегка прикусить худосочные ключицы, как Чонсон приоткрывает свои губы, роняя первый тихий стон. — Другое дело, милый, — еле слышимо проговаривает Ли, — зачем скрывать, когда можно открыто показывать, насколько тебе хорошо, не правда ли? Незачем кусать свои сладкие губы, оставь это для меня. — Ты не умеешь кусаться, Хисын, — усмехается Джей. — Ещё ни разу ты не кусал мои губы так, как я делаю это с твоими. — Правда? На это Чонсон не отвечает, а притягивает одной рукой за шею, грубо сталкиваясь с чужими устами. Он лишь пару секунд мягко касается их, а после остервенело кусает, зализывает, затем снова терзает до тех пор, пока не чувствует привкус железа. А Хисын позволяет. Ещё никто никогда подобным образом не издевался над его губами, только Джею он разрешает украшать тело своими следами, которые сходят чуть ли не неделями. Но Ли же к лучшему — на вечеринках никто не подходит к нему, прекрасно понимая, что тот занят. Старший отдаётся Чонсону полностью, пусть делает с его телом всё, что хочет. Конечно же, в обмен на самого Джея, который скоро разнеженный будет давиться собственными стонами наслаждения. — Мне нравится, когда ты так делаешь, — с придыханием вырываются слова Хисына, который наспех снимает с себя брюки вместе с бельём. — Кусаюсь? — Да, — вздыхает Ли, чувствуя, как головка неприятно бьётся о живот. — Одними своими губами возбуждаешь, солнышко. Джей слегка краснеет, однако списывает это лишь на поднявшуюся в спальне температуру. Он самостоятельно скидывает с себя домашние брюки, оказываясь перед Ли совершенно голым. Старший коварно улыбается, когда видит раздвинутые широко бёдра, после чего оказывается между ними. Ещё одной зависимостью Хисына были бёдра Чонсона, он просто обожал сжимать их своих руках, одаривать их долгими поцелуями и оставлять на них яркие отметины, из-за которых потом Джей очень долго возмущался. Поэтому сейчас Ли облизывает свои губы, а затем покрывает внутреннюю сторону бёдер сладостными поцелуями, от которых по телу Пака мурашки приятные пробегаются, вынуждая его схватиться за простыни. — Просто возьми меня уже, — слабо проговаривает Джей, понимая, что может кончить просто от поцелуев старшего. — Чего ты так торопишься? — Ли Хисын, чёрт тебя побрал, — вскипает от злости и тянущего живот возбуждения, — прошу, пожалуйста, сделай мне приятно. — Насколько, милый? Хисын до звёздочек в глазах обожает такого Чонсона, который просит и нуждается, который молит и заставляет делать то, что ему так необходимо. Податливый и милый, разгорячённый и трепещущий от каждого прикосновения. И такой весь для него. — Насколько уверен в себе, придурок. Ли усмехается резкости Джея, однако оставляет на острой коленке аккуратный чмок. После чего тянется к тому, что поможет им в очередной раз провести незабываемую ночь вместе. Ведь Хисын только ради этого приходит сюда, не так ли? Вовсе не для того, чтобы по утрам наблюдать за спящим Чонсоном, на лице которого почему-то всегда растянута милая улыбка, а всё его тело пестрит воспоминаниями горячей ночи, в которых Ли теряется каждый раз, рассматривая каждый укус, засос и след от собственных ладоней. Смазка неприятно холодит пальцы, а презерватив сжимает возбуждённый член Ли настолько сильно, что терпеть становится невыносимо. Старший быстрыми движениями старается разогреть чуточку жидкость, чтобы после поднести к колечку напряжённых мышц. Пальцы аккуратно толкаются внутрь, стенки ануса поддаются тяжело, из-за чего Чонсон мычит от боли, кусая нависающего над ним Хисына за плечо, а тот смиренно терпит, расцеловывая участки медового тела, до которых может дотянуться. И, как и говорилось ранее, позволяет Джею делать всё с собой, пока его длинные пальцы аккуратно проникают внутрь всё дальше и дальше. В уголках прекрасных обсидиановых глаз собираются хрустальные слёзы, которые медленно стекают по загорелым и слегка покрасневшим щекам. Хисын губами ловит эти драгоценные жемчужины, после парит над лицом младшего, чтобы своими поцелуями расслабить Чонсона, который уже принимал в себя три пальца, заставляющие его раскрывать рот чаще и прикрывать глаза, стоило им задеть простату. Электрический ток проходится приятной волной по телу Джея, вынуждая его схватить Ли за шею, оказавшись в его объятиях, чтобы тот прочувствовал своей кожей, насколько же блондину до дрожи хорошо. — Кажется, ты готов, милый, — шепчет Ли, оставив завершающий все ласки поцелуй на лбу. — И надеюсь, ты помнишь, как меня можно остановить? — Это невозможно, — тяжело дышав, еле слышимо произносит Пак. — Почему же? — Хисын оказывается перед раскрытыми и слегка подрагивающими бёдрами. Он обхватывает их, потянув на себя сильнее, вынуждая Джея съехать с подушки. — Твои стоны заставляют меня кончить намного быстрее, так что ласкай меня своим голосом, Чонсон-а. Старший не обращает внимание на снова нахмуренные брови, вместо этого он звонко шлёпает Джея по ягодицам, из-за чего тот невольно приподнимает свой таз, тем самым слегка коснувшись возбуждённого члена Ли. Хисын закусывает губу, а после руками давит на тазовые косточки, пригвождая бёдра к белоснежным простыням. После пальцы снова находят своё место на острых коленях, раздвигая их для удобства. — Чёрт!.. — Не сжимай так сильно, Чонсон-а, — вздыхает Хисын, когда наконец оказывается внутри, чувствуя, как эластичные стенки ануса сжимают его член слишком сильно. — И прекрати ругаться. Твои сладкие губы и мелодичный голосок должны быть заняты совершенно другим. — … И ч-чем? — Джей старается не теряться ещё в самом начале, только вот с Хисыном это довольно тяжело — каждый его медленный и аккуратный толчок заставляет Пака теряться в буквальном смысле. — Моим именем, — Ли оставляет яркий след от своей руки на правом бедре, а после всё так же размеренно и плавно движет своим тазом. Чонсон же в это время никак не может смириться с этим медленным темпом. Стоны хоть и слышимы, всё равно не наполняют комнату, как обычно. Сейчас Хисын откровенно издевался над Джеем, видя, как тот сам старается насаживаться на член, ищет своими руками чужие, чтобы притянуть ближе, заставить ускориться, только вот Пак слеп, и это с ним делает Ли. А тот в свою очередь наслаждается таким вот Чонсоном. В данный момент он не кричит, не хмурит брови, а облизывает свои тонкие губы приоткрытые и вытягивает сладостные для ушей мелодии. И всё это только для Ли Хисына. И очевидно, что он больше никому не позволит увидеть такого Пак Джея. Просто потому что весь он лишь для Хисына. Любая из его сторон. И в эту очередную ночь старший готов поменять всё между ними, чтобы наконец остаться навсегда рядом с Чонсоном, который сейчас умоляет всем своим видом ускориться. — Я всё ещё не слышал своего имени, милый, — и синеволосому самому хотелось поскорее сорваться на бешеный темп, только вот лицезреть измученного Джея, который сгорает от желания получить большего, было достаточно для того, чтобы позабыть о собственном наслаждении. — Хисын, пожалуйста! — Обещаешь чаще произносить моё имя? — член выходит полностью, вынуждая Чонсона разочарованно простонать. Хисын склоняется над лицом Пака, начиная расцеловывать тонкую шею, пока пальцы Джея снова забирались в синие прядки волос. — М, Джей-я? — Обещаю, Хисын-а. — Надеюсь, в этот раз ты не врёшь, — Ли открывается от шеи, однако всё ещё посматривает трепетно на Чонсона и следит за раскрывшимися глазками после того, как незаметно для младшего вошёл во всю длину, — я ведь не поленюсь тебя наказать. Джей лишь успевает схватиться за широкие плечи, впиваясь ногтями в карамельную кожу, когда Хисын будто срывается с цепи. Пошлые шлепки бёдер разносились по всей квартире, мелодичный голос блондина срывался каждый раз на гласных в имени старшего, который с довольным выражением врывался внутрь, и каждый раз он попадал по заветному месту, из-за чего Чонсон выгибался в спине навстречу жадным поцелуям, которые украсили всё его тело. — Думаю, нужно попробовать кое-что новое, — хмыкает Ли, быстро лишая Джея чувства наполненности. Он ловко оказывается рядом на кровати, а после самостоятельно укладывает Пака на бок. Джею очень хотелось узнать, что такого задумал старший. Однако почувствовав длинные пальцы на бедре, которое слегка приподняли, до блондина доходит всё. — Так ведь лучше, да, Джей-я, — шепчет на ухо Хисын, а после снова врывается в возбуждённое тело. Синеволосый впивается в шею, кусает загривок, сжимает дрожащее бедро и слушает, слушает, слушает. Чонсон не прекращает выстанывать его имя, чувствует всем своим телом, как Хисын обволакивает его везде и повсюду. Даже в голове крутится лишь Ли Хисын, который сейчас бешено вбивается в него, не оставляя ему выбора, кроме как кричать от удовольствия. Сильная рука Хисына плавно соскальзывает с бедра, находя своё место на нижней части живота Чонсона. Он очерчивает небольшую выпуклость, надавливает, слушая всё больше и больше стонов, которыми ласкает его блондин. А сам Пак в этот момент сходит с ума от этого давления, вынуждающее потерять голову. — Насколько же ты худой, что я буквально чувствую свой член, — Чонсон уверен, что на лице Хисына искрится ухмылка. — Или ты настолько миниатюрный для меня? Его горячий шёпот определённо пьянит сильнее, чем любой другой алкоголь. Джей пытается ответить хоть что-то, но не может — его голосовые связки заняты тем, чтобы выстанывать имя старшего. А Ли не может не радоваться такому расположению дел, однако всё же хватается за одну свободную ладонь блондина и тянет к тому заветному месту на его животе. Прикладывает вместе со своей, а после давит, чтобы Джей чувствовал всё то, что ощущал Хисын. — Скажи же, это возбуждает? — снова интимный шёпот ласкает покрасневшие уши Пака. — Такой миниатюрный и весь мой, Чонсон-а. Никто не смеет касаться тебя так, как делаю я. Никто не сможет довести тебя до пика. Никто, кроме меня, не знает, как сделать тебе до головокружения приятно. Мой, мой, мой. Каждое произнесённое слово сопровождалось сумасшедшим глубоким проникновением. Чонсону оставалось лишь слушать и запоминать то, что говорил Хисын, который находился словно в бреду. Он кусал, целовал, сжимал, вбивался и говорил. У Джея же не было никаких сил говорить хоть что-то. Пак совершенно не понимал ничего, что происходит вокруг, парень лишь чувствовал, потихоньку теряя связь с реальностью. Чонсон даже не понимает, в какой момент обильно пачкает простыни своей спермой, не чувствует горячего дыхания позади и совершенно не слышит вопроса, который остаётся висеть в комнате, а его уставшие веки прикрываются, заполоняя их непроглядной темнотой…***
Джей резко распахивает глаза, пока губы Хисына парят по его телу, словно весенняя бабочка среди огромного сада, присаживаясь на каждый цветок, чтобы вдохнуть его аромат. Он останавливает парня за плечи, неловко заглядывая в чистые карие глаза, которые в свете дневных лучей не затуманены непонятными эмоциями. — Что такое, милый? — мягко спрашивает Ли, и Чонсон понимает, что не чувствует в голосе старшего какой-то издёвки. — Я вспомнил, что вчера было… С каких пор я твой? Хисын расплывается в улыбке, которую прячет в блондинистой макушке, обхватывая непонимающего парня за плечи. — С того самого дня, как мы встретились, — отвечает Ли. — Знаю, что всё это время вёл себя как конченный придурок, но знай, ты всегда был в моём сердце, и я ни разу не заглядывался ни на кого, а уж тем более ни с кем не спал, кроме тебя. И вчера я пришёл лишь с одной целью — наконец остаться с тобой, навсегда. Синеволосый слегка отстраняется от покрасневшего Чонсона. Он плавно прикасается к острым чертам лица, поглаживая выступающие скулы, а после одаривает их своими утренними поцелуями, которые всегда втайне от младшего оставлял каждый раз, когда ему приходилось покидать тёплую постель и любимого человека. Хисыну стыдно, что ему потребовалось столько лет для того, чтобы понять, что вот этот юноша, который сейчас обнимает его в ответ и сдерживает свои слёзы, именно тот, кто ему всё это время был нужен. Но Ли не жалеет: лучше поздно, чем никогда. — Поэтому вчера я делал всё, чтобы показать, что ты мой, милый, — шепчет Хисын, останавливаясь на тонких губах. — Хочу, чтобы ты был только моим, Чонсон-а, чтобы я мог оставаться у тебя столько, сколько позволишь. Но лучше уже вместе съехаться, потому что с сегодняшней ночи я не покину тебя. Ни за что. Старший мягко обхватывает сухие уста своими, целует нежно и аккуратно, вкладывая в поцелуй все свои самые искренние чувства, о которых никогда напрямую не говорил и даже не намекал. Все мы порою боимся любви, вот и Ли боялся, пока не понял, что таким образом лишается её. А, кроме Чонсона, ему никто и не нужен был. — И ты так уверен, что я стану твоим? — выдыхает Джей, чувствуя, как поцелуи спускаются ниже, снова покрывая его чувствительную грудь. Он не сдерживается, протяжно, но тихонько стонет, впиваясь пальчиками в синие волосы. — Скажи мне, что сделать для этого. — И ты сделаешь? — спрашивает Пак, слегка приподнимаясь на локтях. Его встречает искренний взгляд изящных карих глаз, в которых плещется столько необъятных чувств, что по телу невольно проходятся мурашки. Он видит уверенный ответ на их дне, однако Ли всё равно кивает, а после укладывается на живот Пака, расцеловывая всё предоставленное ему место. — Только намекни, — произносит Хи, аккуратно устроив свой подбородок на мягкой коже, обхватывая тонкую талию своими руками, — я сделаю для тебя всё. Чонсон был уверен, что эта ещё одна ночь будет такой же, как и все предыдущие. Но совершенно не мог предугадать такой исход событий: Хисын, лёжа на его животе, мягко поглаживает его талию и смотрит на него с таким трепетом, с которым никогда на него не смотрел. Кажется, Хисын добился своей цели. И эта ещё одна ночь стала для него самой яркой и незабываемой. В эту ночь он раскрыл все свои истинные чувства.