История Тигрис Сноу

За семьдесят семь лет до началась война. Тигрис было восемь. Когда-то в детстве родители говорили Тигрис, что она красавица, настоящая принцесса, маленькая модница — и она верила. Уже тогда она любила наряжаться и возиться с тканями. Помнится, лет в пять, когда ей впервые попались на глаза ножницы, она отрезала громадный кусок от штор, чтобы завернуться в него, как в тунику. Навестившая их тогда бабушка была в ярости, родители же ругались не сильно, словно только для вида. В конце концов, тогда у них всего было много: и штор, и тканей, и мебели, и еды... В первые же месяцы войны Тигрис осталась сиротой. Родители умерли от туберкулёза, а её вовремя отправили к бабушке, дяде, тёте и кузену. Тётя, Вирджиния Сноу, умерла вскоре после этого от родов. Электричества не было, возможности доставить её в больницу тоже, Мадам-Бабушка же ничего поделать не смогла. Ребёнок, девочка, погиб тоже. Тигрис тогда с трудом вытащила маленького Корио из комнаты, чтобы не смотрел. Корио. Кузен был очень привязан к матери — куда больше, чем к отцу. Тигрис отчётливо помнила, что когда одним вечером во время войны им пришлось пустить на растопку огромную библиотеку Сноу, Кориолан плакал. Когда-то давно мать учила его читать, и, глядя в пожирающий страницы огонь, Корио всхлипывал и повторял "Мама", и Тигрис прижимала его к себе и гладила по голове. Когда они до этого сжигали резные стулья и изысканные шкафы, её кузен сохранял равнодушие. Уже тогда, в свои пять лет, он был настоящим Сноу. Сноу всегда берут вверх — повторяли они, когда было совсем невыносимо, и эти слова помогали им выжить. Выжить, несмотря ни на что. Тигрис помнила всё: и голод, и холод, и смерти. Помнила, как они ходили на вокзал встречать дядю, Красса Сноу, решившего, что служба укрепит его авторитет. Помнила, как однажды поезд вернулся без него. Помнила, как на второй год войны начались перебои с холодной водой. Горячую отключили почти сразу, а холодную старались сохранить — и без успеха. Воду подавали два раза в неделю, по графику — и тогда Тигрис с Кориоланом и Мадам-Бабушкой старались наполнить все тары, вёдра и бутыли, что оставались в доме. Это было непросто ещё и потому, что краны работали только в подвале, а Сноу жили на двенадцатом этаже. А Корио было всего пять лет, а у Мадам-Бабушки больная спина... Тигрис помнила, как в начале войны они раскладывали по шкафам и гардеробным лимскую фасоль от Плюриба, так как хранить еду официально было запрещено. Тогда они ещё, правда, не голодали — у них было и мясо, и пышные свежие булочки, и сыр — и не верили, что когда-нибудь им придётся есть эту гадость. Тигрис помнила и то, что в свои восемь лет плохо доставала до плиты, и подкладывала на пол ящики, чтобы готовить. Готовить ту самую лимскую фасоль. Сначала густую солёную похлёбку, потом суп, потом... потом просто бульон, на котором они продержались последний год войны. Тигрис помнила, что они перестали выбрасывать мусор, потому что всё так или иначе могло пригодиться в хозяйстве. Чтобы подоткнуть щели. Чтобы сжечь. Чтобы съесть. Тигрис помнила, как однажды зимой они с кузеном в очередной раз пошли вытаскивать из мусорных баков пустые ящики. Был лютый мороз, и у Тигрис цепенели руки — перчатки она отдала Кориолану. В ту ночь они видели три трупа, и один из них принадлежал горничной Крейнов. А ещё они видели, как Нерон Прайс (отец хорошенькой Персефоны с задорными ямочками и пушистыми ресницами) отсёк ногу у мёртвой и воровато скрылся. Уже дома, при одном воспоминании об этом, Тигрис стошнило. Тигрис помнила, как иногда из-за отключения электричества не срабатывали оповещения, и они не успевали спуститься в бомбоубежище. Помнила, как забиралась в мраморную ванную в глубине квартиры, и зажимала уши руками, чтобы не слышать звука бомбёжек. Помнила, что куда больше крови или трупов её пугали именно звуки войны. Гулкие шаги повстанцев по мостовой. Свист пуль. Стоны раненых. Разрывающиеся где-то бомбы. Звук осыпающегося стекла. Крики. Тигрис думала, что эти ужасы научат людей быть человечнее. За семьдесят четыре года до начались Голодные Игры. Впервые узнав об этом, Тигрис была в шоке. Да, возможно, наказание для Дистриктов было хорошей идеей, но... Загонять? Детей? На Арену? Заставлять их убивать друг друга? Два с лишним десятка человек? Каждый год? Кем вообще нужно быть, чтобы это придумать? Тигрис с ужасом косилась на Каску Хайботтома. Она тогда как раз пошла в Академию, и вечно одурманенного декана ей приходилось видеть часто. Не иначе, он был под влиянием морфлинга, когда в его голове рождался столь безумный план. Так или иначе, Тигрис твёрдо знала: Игры — это чудовищное, несправедливое, жуткое наказание. И, увы, не менее твёрдо Тигрис знала, что лично она ничего с этим поделать не может. При всей мрачности настоящего Тигрис предпочитала спасаться в воспоминаниях о прошлом — или в мечтах о будущем. В настоящем она приходила домой к вечным сквознякам, покрывшимся трещинами стенам, уродливым чёрным полосам изоленты на стёклах и пустому холодильнику. В прошлом она кружилась под музыку среди изящной мебели и дорогих ковров, пока в столовой накрывали ужин, а из гостиной слышались голоса и смех гостей. В настоящем она училась (весьма, кстати сказать, посредственно, так как учёба её не интересовала), а в будущем была великим, гениальным, известным на весь Панем дизайнером. В настоящем по телевизору показывали, как трибуты убивали друг друга на Играх. В прошлом они всей семьёй ходили на Арену, где показывали парады, представления и состязания. Мадам-Бабушка была в чудесной шляпе со страусиными перьями, и мама с папой были такими молодыми и красивыми, и к дяде Крассу все обращались с таким почтением, и тётя Вирджиния всё время улыбалась. Безгласые подавали им напитки и закуски, а им с Корио (кстати, кузен был в лиловом бархатном костюмчике, а она сама в блестящем изумрудном платьице) — игрушки. А из соседней ложи вопила что-то маленькая Арахна Крейн. В настоящем она экономила каждую копейку, варила жиденькие капустные супы, стирала и перешивала брату рубашки и за небольшую плату мыла посуду у Плюриба. В будущем у неё была роскошная студия, настоящие манекены, личные помощники, свой собственный модный журнал, и, конечно же, целые шкафы, снизу доверху заполненные тканями и мехами. Но, как бы Тигрис ни мечтала, в зеркале она видела лишь долговязую тощую девчонку с жиденькими белёсыми волосами и заострённым носом. А рядом — медленно, но верно сходившую с ума бабушку и вечно голодного худенького брата. Когда ей было шестнадцать, Корио заболел воспалением лёгких. Систему здравоохранения тогда ещё не наладили — в конце концов, прошло только пять лет с войны, многие медики погибли, а новые только-только начали поступать — и мест в больнице не было даже для Сноу. Нужны были лекарства. Для лекарств нужны были деньги. Зимним вечером в середине декабря Тигрис вышла из дома и направилась к чёрному рынку. Там было тепло. Там было много людей. Там было много мужчин. Было страшно. Было стыдно. Было больно. Было даже обидно, когда первый из потенциальных клиентов, презрительно осмотрев её, хмыкнул: "Мешок с костями!". Но через час Тигрис вернулась домой с коробочкой ампул, леденцами для горла и микстурой для Корио. И с бутылкой поски — для себя. В ту ночь Тигрис долго-долго плакала, завернувшись в материну облезшую шубу. Кориолану, конечно, она ничего не сказала. За шестьдесят четыре года до в их жизни появилась Люси Грей Бэйрд. К этому времени Тигрис уже работала — сказать страшно! — настоящим помощником дизайнера. Да, Корио, конечно, ворчал, что старуха Фабриция использует Тигрис скорее как рабыню, заставляя её делать той массаж ног или прочищать в ванной слив, но Тигрис всегда его затыкала. В конце концов, это было всего лишь начало её (несомненно великой) карьеры. Кориолан же заканчивал Академию — естественно, с блеском. Тигрис и Мадам-Бабушка в этом даже не сомневались. Корио всегда был самым умным, самым целеустремлённым, самым достойным. Конечно, он станет лучшим ментором. Конечно, он получит приз. Конечно, он поступит в Университет. Разумеется, утверждать, как Мадам-Бабушка, что Корио станет президентом Панема, Тигрис не осмеливалась, но одно было ясно точно — её кузена ждало великое будущее. Тигрис была готова сделать ради этого всё, что угодно. И не спать ночами, отбеливая, перешивая и утюжа кузену рубашку на церемонию, было самым меньшим, что она могла сделать. Когда Корио досталась эта девушка из Двенадцатого Дистрикта, его публичное оскорбление, он пришёл советоваться именно к ней. Тигрис не хуже его знала, что у этой маленькой темноволосой певички в радужном платье нет шансов. Но ведь... нельзя же было позволить ей умирать? "Поставь себе на её место, Корио. Что твоё имя вытянули на Жатве. Что тебя оторвали от семьи и привезли сюда. Мне бы было важно знать, что обо мне заботятся, что я хоть кому-то не безразлична! Она из Дистрикта, да, но это не делает её хуже, чем ты, Корио!" А тем временем подготовка к Играм была в полном разгаре. Когда по телевизору показали, что девушка из Десятого убила Арахну, Тигрис плакала. Они виделись на рынке буквально тем же утром, когда Тигрис покупала лежалый овёс, а Арахна — изысканный виноград. Тигрис училась со старшим братом Арахны. Та, в свою очередь, надевала траур, когда умерла мать Корио. В детстве, до войны, они часто бывали друг у друга в гостях. Потом попала в больницу Клеменсия. Тигрис пришла в ужас от рассказа кузена о докторе Галл. "Либо она садистка, либо сумасшедшая. Постарайся её избегать". Кориолан согласился, но Тигрис всё равно всю ночь снилось, как разноцветные змейки из лаборатории нападают на её кузена. Когда в больницу попал после взрыва Кориолан — "не волнуйтесь, мисс Сноу, сотрясение лёгкое, ожоги прекрасно реагируют на лечение" — она провела у его кровати всю ночь. А когда услышала его тихое "Люси Грей спасла меня", то чуть не прослезилась. Наконец-то Корио понял, что жители Дистриктов ничуть не хуже капитолийцев! И Люси Грей, и Джессап, закрывший собой Лисистрату, повели себя храбро. Даже Мадам-Бабушка это признала, и не спорила, когда её внуки стали приносить Люси Грей еду каждый день. Перед интервью Тигрис отчистила и отгладила радужное платье Люси Грей и даже достала для неё немного румян. Яркая, изящная, трогательная, с волнующим голосом... она была неотразима. Честно говоря, Тигрис даже не удивилась, когда на следующий день Кориолан рассказал, что поцеловал Люси Грей в губы. А потом на Арену забрали Кориолана. Конечно, это была идея доктора Галл! Они бы нашли другие методы вытащить Сеяна Плинта с Арены, если бы этой сумасшедшей женщине не потребовалось бы испытать Корио! Тигрис ненавидела распорядителей, Игры, да что там, сам Капитолий за то, что они делают. Кориолан вернулся живым. Но порванная рубашка, царапины, грязь и чужая кровь на рукаве рассказали, какую цену ему пришлось за это заплатить. Одежда всегда умела говорить с Тигрис. Дальнейшее запомнилось Тигрис кусками, яркими, но отрывистыми моментами. Пришло налоговое уведомление. Люси Грей выиграла. Корио выиграл. Корио обвинили в жульничестве. Корио вынудили записаться в миротворцы. Корио уехал на двадцать лет. Бабушка тронулась рассудком. Апартаменты выставлены на продажу. Сеян Плинт уехал вслед за Кориоланом. Плюриб помог Тигрис продать мебель. Она в ответ сшила для его клуба новые шторы и занавес для сцены. Может, думала она, Люси Грей когда-нибудь вернётся... да только что толку, если здесь не будет Кориолана? Его бывшие одноклассники спрашивали, что с ним. Слухи ходили самые разные: что он без памяти влюбился в Люси Грей, что он напился и его поймали "на слабо", что он перешёл дорогу Хайботтому. Тигрис говорила, что отдаёт долг стране по примеру отца. Однако к концу лета Кориолан вернулся — без Люси Грей и без Сеяна. "Они погибли. Сеяна казнили за связь с мятежниками. Люси Грей тоже спуталась не с теми людьми. Будет лучше, если ты не будешь меня ни о чём спрашивать", — сказал он, и Тигрис не осмелилась с ним спорить. С армейской выправкой и раздавшейся в плечах фигурой Кориолан стал ещё более похож на отца. Так или иначе, теперь их взяли под опеку Плинты, потерявшие сына. Угроза безденежья и выселения отступила. Корио поступил в Университет. Самой Тигрис была оплачена покупка любых тканей, чтобы заниматься любимым делом. Всё было хорошо. За пятьдесят девять лет до Тигрис привлекли к Голодным Играм. Положение Сноу в обществе восстановилось стремительно — спасибо деньгам Плинтов и способностям Кориолана. Тигрис, правда, расстраивало, что стажировку он проходит в Цитадели с военными, а углублённые курсы читает эта садистка Галл, но она утешала себя, что у Кориолана достаточно твёрдый характер, чтобы противостоять ей. В конце концов, со своей семьёй Корио всегда был исключительно заботлив. Всё, что они пережили вместе, сделало их самыми близкими людьми на свете. Когда умерла Мадам-Бабушка, они оба плакали навзрыд. А в этом году именно Корио подал идею ввести на Играх стилиста и порекомендовал на эту должность Тигрис. Вообще за последние пять лет Игры круто изменились. После Десятых Игр было решено оставить тотализатор, доставки на Арену и ведущего. Также по предложению Кориолана были введены денежные призы и начато строительство домов для будущих победителей. Менторов после долгих колебаний тоже решено было оставить, только набирали их не из старшеклассников, а из студентов. В течение нескольких лет были последовательно улучшены условия содержания трибутов: их начали кормить ужином (с прицелом на то, чтобы завтрак и обед трюками зарабатывали у зрителей), ввели посещение душа перед интервью, а в прошлом году трибутов и вовсе поселили в пустой конюшне, где у каждого было отдельное стойло — читай, своя комната. Всем этим они были обязаны Кориолану. — Если мы хотим, чтобы Игры смотрели, нужно сделать их зрелищными. Кому интересно смотреть на грязных, падающих в голодные обмороки слабаков? Пусть публика начнёт интересоваться ими, начнёт за них болеть, пусть у неё будут любимчики... — репетировал речи Кориолан, а Тигрис внимательно слушала, одновременно набрасывая эскиз новой вышивки для сумки. — Может, "пусть публика полюбит их"? — предлагала она, и кузен со вздохом мотал головой. — Ты же знаешь доктора Галл. Такая формулировка не пройдёт. Это мы с тобой можем считать, что это бесчеловечно, что нельзя обращаться с трибутами как со скотом, что в товарняках жуткая антисанитария... Распорядителей это не заботит. Мы должны исходить из того, что выгодно Капитолию. Думаю, если реформы окупятся и мы привлечём зрителей, через пару лет можно будет подумать и о том, чтобы ввести прививки или обязательный медосмотр. Мол, чтобы не приносили заразу в Капитолий, или что-то вроде того. Ты же знаешь, Тигрис, всё решают они. Чаще всего у меня просто нет выбора. Он говорил это, как всегда нахмурившись, и про себя Тигрис скучала по тому жизнерадостному Корио, которым он был раньше. Менторство в Играх, пребывание на Арене в окружении яростных трибутов, потеря лучшего друга и возлюбленной, необходимость лицезреть ломающие психику эксперименты доктора Галл, интенсивная учёба — всё это заставило Корио повзрослеть очень быстро. Когда впервые за очень долгое время Корио влетел в апартаменты с сияющим лицом и, подбежав к Тигрис, поднял её на руки и прокружил, она знала: произошло что-то грандиозное. — Победа! Ты будешь стилистом на Играх! В этом году, опьянённо рассказывал он, всё будет масштабно. Распорядители Игр готовят особые сюрпризы на Арену. Ещё наконец-то появится табло, на котором будет видно, кто из трибутов выбыл. Но главное, поднял палец Кориолан, главное, главное!.. — Будет стилист, Тигрис. Даже два: для юношей и для девушек. Стилист должен будет подготовить трибутов к интервью. Отмыть их, продумать стиль, создать костюмы. Сделать каждого трибута запоминающимся. Я сказал, что лучше тебя им никого не найти. Ну как, ты рада? Тигрис тогда только недоверчиво засмеялась. — Ты хочешь... Чтобы я наряжала их перед бойней? Корио, тебе не кажется, что это лицемерие: сделать из них эффектных марионеток, а потом всё равно вытряхнуть на Арену? Тигрис запомнила, как её кузен нахмурился. Как померкла радость в его глазах, как голубые радужки стали ледяными. — Нет, не кажется. По-моему, этим мы даём им лишний шанс спастись. Чем больше публика полюбит их, тем больше доставок на Арену они получат. Помнишь Люси Грей? Разве смогла бы она победить, не покорив сердца зрителей? Подумай, Тигрис. Подумай. Тигрис подумала — и согласилась. Он всегда умел убеждать. — Ах да, кстати... Ещё нужно будет сшить что-то вроде униформы для самих Игр. Чтобы не пронесли с собой еду или оружие. Ты же можешь продумать какие-нибудь одинаковые рубахи со штанами, или что-то такое? И нет, мы не обезличиваем их, Тигрис, — мы просто хотим, чтобы все были в равных условиях. И Тигрис согласилась снова. Пусть даже ей и не понравилось это "мы", сменившие "они". Но ведь Кориолан не мог всерьёз считать себя частью "их"? Так или иначе, с тех пор Тигрис Сноу и Рем Дулиттл стали первыми стилистами Игр. За пятьдесят четыре года до наступил период её триумфа. Слава пришла совсем неожиданно, и, хотя ощущать себя популярной было непривычно, Тигрис нравилось сознавать, что всё это — плод её собственные усилий. Её успех. Корио предусмотрительно настоял на том, чтобы стилистов представляли лишь по личным именам и Тигрис знали в обществе как Тигрис, а не Тигрис Сноу. "Я не хочу, чтобы кто-то говорил, что тебя взяли только потому, что ты моя кузина. Ты талантлива, нет, ты просто гений, и они должны это увидеть!" — утверждал он. И это сработало. Лишь десяток самых близких знакомых знал, что они с Корио родственники, и триумф Тигрис был исключительно её. В свои тридцать один она считалась одной из элегантнейших женщин Панема. Высокая, с модельной худобой (на самом деле — пережиток голодного детства), всегда в золоте и роскошных мехах — о да, у неё был свой стиль. Великолепная Тигрис. Хищная Тигрис. Блестящая Тигрис. Ею восхищались. Ей подражали. В её ателье одевались представители капитолийской элиты. А кроме того, она занимала почётнейшую должность: стилист Игр. Идея Кориолана оказалась гениальной. Так много, оказывается, зависело от внешней привлекательности трибутов! Количество зрителей увеличилось в разы. Всем уставшим от лишений войны и послевоенных лет хотелось чего-то яркого, свежего, стильного. Красочные наряды трибутов и менторов позволили напомнить людям о существовании прекрасного. Да, в свой первый год на Играх Тигрис валилась с ног от недосыпа, за три дня строча двенадцать костюмов для интервью (а потом ещё дорабатывая Дулиттловские), но и результат того стоил. Гонорар превысил все её ожидания, о ней стали говорить люди, а мода снова стала важной частью жизни Капитолия. Желающих подражать ей стало так много, что количество дизайнеров стало с каждым годом расти. В этом году за каждым Дистриктом был закреплён свой стилист — чтобы увеличить соревновательность, так сказать. Тигрис лишь улыбалась: ну кто, в самом деле, мог составить конкуренцию ей? Она была великолепна. И даже кузен, который в силу своей занятости не мог уделять ей много времени, при редких встречах это подчёркивал. — Мы с Ливией хотим, чтобы ты сшила ей свадебное платье. Никому другому нельзя доверить такую важную миссию. Только, прошу, когда будешь делать наряд себе, постарайся не затмить её? Как-никак, это будет её день, — изысканно шутил Кориолан, и белая роза в его петлице источала сладко-дурманящий аромат. ... Дурман рассеялся, когда настало время Двадцатых Голодных Игр. В этом году у Тигрис была не стопка фотографий с подписанными обхватами, а два живых трибута. А ещё — слишком много свободного времени, чтобы к ним привязаться. Не "девушка, высокая, тёмненькая, будет неплохо смотреться в красном", а Маргарет. Маргарет, у которой дома родители и младший брат. Не "парень, крепкий, повезло, есть шансы", а Макс. Макс, которого ждут друзья и любящая девушка. Тигрис знала, что нельзя было проникаться их историями, что шансов у них не так много, что Арена не щадит никого, — и всё же день открытия Игр застал её в слезах. Маргарет погибла ещё у Рога изобилия. Макс дожил до последней шестёрки, но после был пронзён копьём. Любовно расшитые костюмы на интервью не помогли. Крах произошёл за сорок девять лет до. После Маргарет была Гелла, после Геллы Лили — и другие. После Макса был Ксанф, после Ксанфа Гарсий — и другие. Тигрис старалась отвлекать себя работой, светскими раутами, знакомствами, но иногда лица трибутов являлись к ней во снах. Но страшно было даже не это, страшно было другое — она начала терять веру в себя. Её перевели во Второй дистрикт, потом в Пятый, в Седьмой, в Десятый. Девочка из Седьмого, Алисия, была настоящим подарком: хрупкая фигура, мраморная кожа, фиолетовые (причём настоящие) глаза. Тигрис сделала из неё поистине королеву красоты, заставив зрителей плакать от жалости, и что она услышала? "Ты увлеклась. Нельзя, чтобы люди сочувствовали Дистриктам. Нельзя, чтобы они считали Игры несправедливостью". "Несправедливостью?! — вскричала тогда она, наступая на кузена. — А чем они ещё являются?" Кориолан невозмутимо отвёл от себя её руки, готовые его придушить. "Если тебя что-то не устраивает, зачем ты помогаешь их устраивать? Да, Тигрис, ты тоже часть этой машины. Не самая, конечно, важная, но часть. Не мы с тобой придумали эти Игры, да, но твоим умершим трибутам от этого не легче, правда?" "Урод!" — прорычала Тигрис. Кузен пожал плечами. "Могла бы сказать спасибо, что тебя не уволили. Я лично тебя отмазывал. Тебя всего лишь переведут в десятый. Раз уж ты такая великая гуманистка, то ты не будешь говорить, что трибуты из Первого и из Десятого чем-то отличаются, верно?" Он бросил на стол букет поникших роз и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он смел обвинять её в лицемерии. Он смел намекать, что она сама виновата. Тигрис рухнула на диван и разрыдалась. Что она говорила? Он не виноват? Война, Игры, доктор Галл изменили его? У него не было выбора? Как он мог? Он, который втянул её в это. Он, который почти перестал с ней видеться за исключением официальных церемоний. Он, который вдруг приобрёл слишком много власти. Тигрис похолодела. Он хотел, чтобы о её фамилии не знали, не чтобы дать ей самой добиться успеха, а чтобы их родство не могло в случае чего ему навредить? Ведь кто ещё помнит Кориолана Сноу не блистательным политиком, несколько лет проработавшим заместителем Главного распорядителя Игр, прежде чем стать министром внутренних дел, а подростком? Юным, совершавшим ошибки, влюблявшимся? Кто? Каска Хайботтом умер пятнадцать лет назад. Президент Равинстилл — семь. На смену ему пришёл Джошуа Крейн — ещё жив. Доктор Галл умерла три года назад. Калла Кардью, управляющая Центральным Банком, тёща Кориолана, умерла в прошлом году. Тигрис вонзила острые ногти в собственные ладони. Остались Плинты... и она сама. И пусть удача всегда будет на вашей стороне. Для Тигрис начались тяжёлые дни. Она стала бояться смерти. Убийцы виделись ей повсюду. По ночам Тигрис клала под подушку нож. Никого к готовке она тоже не подпускала и ела только сырое мясо. Тигрис стала бояться теней, резких звуков, открытых окон. Тигрис боялась не только кузена, но и всего Капитолия. Боялась провиниться и снова стать стилистом не-победителей. Ей нужно было сосредоточиться, откинуть чувства и эмоции, представить трибутов в лучшем свете... Когда озвучили условия Квартальной Бойни, Тигрис выключила телевизор. "Как напоминание о том, что бунтовщики сами выбрали путь насилия, пусть каждый дистрикт сам голосует за своих трибутов!" — звенел у неё в ушах голос Крейна. Значит, её трибуты будут ненужные, лишние, вычеркнутые... Как и она сама. По вечерам Тигрис металась по своей мастерской, не находя себе места. Ей даже некому было обо всём рассказать — самый её близкий человек отныне её враг — у неё нет ни друзей, ни семьи — а у Корио и Ливии недавно родился сын — а она всё одна... Где же всё её поклонники? Почему она никому не нужна? Она ведь умна, богата, из хорошей семьи. Потому что она некрасивая? За месяц до Квартальной Бойни Тигрис решилась на пластическую операцию. Это не была её первая манипуляция над собой — она уже меняла себе разрез глаз, татуировала брови, наращивала ресницы, делала скулы, исправляла нос. Била татуировки на плечах и животе. Но этот случай был особый. Ей уже тридцать шесть лет, а жизнь в мире моды коротка. Ей нужно взяться за себя, пока не стало поздно. Разгладить лоб, убрать носогубную складку, сделать почётче линию подбородка, подтянуть шею... В общем, по чуть-чуть, сразу и везде. Она пришла в лучшую клинику Капитолия. Оплатила аванс — половину. Её немного удивило, почему операции занимают так много времени. Ей даже казалось, что она периодически выпадала из сознания, плывя на мягких волнах морфлинга. Лоб, виски, глаза, щёки, подбородок, шея... Потом она неделю лежала в повязках — как и после прежних пластик. Затем наступил долгожданный день снятия. Тигрис, впрочем, знала, что кожа может быть покрасневшей, а лицо опухшим, обычные побочные эффекты, скоро пройдут... То, что она увидела в зеркале, было точно не побочным эффектом. Полосы. Вытатуированные чёрные и золотые полосы расходились по коже, словно у тигрицы. Тигрис показалось, что это сон, что это продолжение действия морфлинга, что сейчас она очнётся и всё будет хоро... — Итак, моя дорогая кузина, теперь твоё имя полностью тебе подходит. Кстати, ты ничего не должна, я оплатил всю сумму. И да: эти татуировки не свести ничем. Над настоящей красотой время не властно, так? Тигрис думала, что пробьёт бронированное стекло, с такой силой она жаждала прорваться к обладателю этого насмешливого голоса и разорвать его на части. Но всё тщетно. Во время подготовки к Двадцать пятым Голодным Играм ей не раз приходилось ловить на себе изумлённые взгляды и отвечать на бестактные вопросы репортёров. Конечно, довольна. Конечно, дизайн придумала сама. Да, разумеется, именно потому что Тигрис. Она держалась. Но когда её новые трибуты, впервые увидев её, с криком отшатнулись... Тогда она поняла, что сделал Кориолан. Ненормальная, шепталась толпа. Уже свихнулась на своём прозвище. Дура. Это у неё старческое. Насмотрелась на Игры, наверное, и вот. Да нет, она не слабонервная, я слышал, она сырое мясо жрёт. Совсем спятила. Даже если бы она решилась предупредить Плинтов о возможной угрозе покушения, кто бы ей поверил без доказательств? Кто бы поверил ей, полоумной Тигрис? Ей скажут, что она нездорова, что она параноик — да так оно, наверное, и есть, ведь она уже не может отличить правду от лжи. Может, она просто всё придумала? Одно дело — операция, другое — убийство? Ведь не может же в самом деле Корио убить Плинтов, столько для него сделавших? За ночь до начала Игр Страбон Плинт умер. Об этом вскользь объявили по радио и по телевизору — и всё. Внимание всей нации было обращено на Квартальную бойню. К концу Двадцать пятых Голодных Игр умерла миссис Плинт, как сказали — от горя. Трибуты Тигрис не вошли и в финальную восьмёрку. Это был конец. Придя домой, Тигрис не стала ни закрывать дверей, ни включать свет. Она знала: он придёт. — Моя дорогая кузина, — говорил ей той ночью Сноу, — ты сама понимаешь, у меня не было выбора. Ты умная, ты меня знаешь, и я тебя знаю. Мы ведь с тобой семья. Столько пережили вместе. Ты столько для меня сделала. Если бы я не уберёг тебя от какого-нибудь легкомысленного шага, то мне бы пришлось убить и тебя. А мне этого не хочется. Мы же Сноу. "Сноу всегда берут верх", — ты сама мне говорила. Давай решим всё мирно. По-семейному. Ты не доставляешь мне проблем, а я сохраняю тебе жизнь. Я даже не заставлю тебя уезжать из Капитолия. Подумай, Тигрис. Подумай. Тигрис ненавидела своего кузена. Ненавидела так, что готова была убить. Но согласилась. Он всегда умел убеждать. За сорок восемь лет до Тигрис Сноу стала затворницей. Кузен великодушно позволил ей остаться в Капитолии и даже сохранить большую часть денег. Тигрис купила себе небольшой магазинчик, где стала торговать мехами. Она по-прежнему любила и обычную одежду, но тогда бы она оставалась известным — и даже эпатажным — дизайнером, а её популярности Сноу бы не допустил. Ей, в целом, хватало и мехов. Ещё в детстве она любила сидеть в шкафу матери со всевозможными шубами, дублёнками и накидками. Одну из шуб она даже ухитрилась сохранить во время войны, и после всегда черпала в ней спокойствие и силы. Первые месяцы изгнания она злилась, металась, плакала... а потом наступило спокойствие. В уютном полумраке, тишине и уединении ей перестали сниться кошмары и мерещиться убийцы. Как там говорят мозгоправы? Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. Принятие. Тигрис бы добавила ещё одну стадию: Месть, но пока до неё явно было ещё далеко. Ничего. Тигрис была готова ждать. Сноу всегда берут вверх. А пока она слушала радио. Смотрела телевизор. С мрачноватой усмешкой качала головой, когда объявили о смерти президента Крейна. Был скандал. Расследование. Чтобы доказать свою невиновность Сноу добровольно пил из отравленной чаши. К нему пытались предъявить другие обвинения. Он с лёгкостью на них отвечал. "Плинтов? Вы в своём уме? После всего, что они для меня сделали? И потом, я был лучшим другом их сына, я был фактически членом их семьи. Меня и так назначили наследником, чего ради я бы стал травить несчастного старика Страбона? А миссис Плинт? Кому она вообще могла помешать? Любой, кто её знал, может подтвердить: это была добрейшая женщина". В итоге его, конечно, назначили президентом. Тигрис смотрела церемонию инаугурации, слушала перечисление его заслуг. Самый молодой... тридцать три года... безупречная служба в Министерстве... Игры... на благо Панема... Тигрис поклялась, что увидит его крах. За сорок шесть лет до Тигрис получила письмо от Люси Грей. Она рассказала, что сбежала на Север, скиталась, жила у каких-то добрых людей. Лет пять назад вернулась под чужим именем. Вышла замуж за шахтёра. Воспитывает ребёнка. Работает швеёй. Музыкальные представления теперь запрещены, да и в целом петь она не рискует — вдруг узнают. Разве что дома, для сына. Люси Грей рассказала, что видела триумф Сноу по телевизору. "Нас заставили смотреть церемонию, также как летом заставляют смотреть Игры. Мой муж их просто ненавидит (как и все здесь). Я до сих пор ему не сказала, что участвовала в Играх, и, думаю, никогда не скажу. Так вот, про Сноу. Между прочим, это он убил Сеяна. Он и меня пытался убить. Мне кажется, он и сам не знает, жива я или нет. И оттого боится. Ему нужно всё контролировать; всё, связанное со свободой, его пугает. Как Сойки-пересмешницы". Тигрис улыбалась, когда сжигала письмо. За сорок лет до Тигрис вытатуировала чёрно-золотыми полосками почти всё тело и обзавелась хвостом. За двадцать четыре года до объявили Вторую Квартальную бойню. Сорок восемь трибутов. Тигрис смотрела на экран, и в её душе кипела ярость. Да. Они могут безнаказанно отправить полсотни трибутов на Арену, и им ничего не сделается. Тигрис сощурилась. У одной из девушек дистрикта-12 на груди была золотая сойка-пересмешница. Кем бы ни была сделана эта брошь и как бы она ни попала к девушке, Тигрис была уверена: без Люси Грей дело не обошлось. За десять лет до Тигрис исполнилось семьдесят пять лет. А ещё на пороге её магазинчика однажды появился Плутарх Хевенсби. Он рассказывал о том, что недовольство народа растёт, что люди устали от Игр, что Дистрикт-13 набирает силу. Он умолял пролить свет на историю молодого Сноу, рассказать о его преступлениях, желательно — на камеру. Какой деловой. — Нет, — усмехнувшись, качнула хвостом Тигрис. — Нет. Хватит с меня камер и внимания. Запоминай так. Ты молод, у тебя хорошая память. Итак, всё началось, когда его назначили ментором на Десятых Голодных Играх... С тех пор она и стала его информатором. За пять лет до Плутарх познакомил Тигрис с девчонкой с выбритой головой и зелёными татуировками. "Крессида", — представил он. За два года до Тигрис по просьбе Плутарха взяла на стажировку толкового юношу по имени Цинна. В тот год Тигрис не потребовался Плутарх, чтобы понять: начинается. Тигрис смотрела на решительную девчонку из Двенадцатого Дистрикта, вышедшую вместо сестры, и видела другую. С такими же тёмными волосами, оливковой кожей, хрупким телосложением. И она знала: её дражайший кузен тоже это видит. "Сойка-пересмешница преследует тебя, Корио, не так ли?" — шептала она, вызывая в голове ненавистный образ. А мальчишка... Мальчишка напоминал ей сразу двоих. Одного — блондинистыми кудрями, гладкой речью и умением нравиться. А другого — странной, почти сверхъестественной эмпатией, верностью и добротой. Тигрис с наслаждением представляла себе побелевшее лицо кузена, когда после гибели Руты девчонка из Двенадцатого начала петь. Спустя год состоялась Квартальная Бойня. И на этот раз Тигрис уже знала, чего ждать им от Корио. "Не любишь ты пересмешниц, дорогой кузен", — шептала она. Конечно, он будет пытаться убить её всеми силами. Чтобы не напоминала ему о его слабости. Чтобы не досаждала своей свободой. Чтобы не стала символом борьбы и неповиновения. По мнению Тигрис, кузена спасала лишь прямота девчонки. Будь на её месте Люси Грей с её умением подчинять себе толпы — восстание произошло бы в самое ближайшее время. Но чего нет, того нет. Тигрис в любом случае знала, что дни её кузена сочтены. Спустя два года началась война. Снова. Тигрис даже казалось, что это какой-то дурной сон. Снова Капитолий против повстанцев. Снова миротворцы против таинственного Дистрикта-13. Снова бомбы, жертвы, лозунги... Но теперь у них была Сойка-пересмешница. И Тигрис знала: рано или поздно это уничтожит его. И одним вечером Огненная Китнисс возникла на её пороге. Вместе с Крессидой, добрым белокурым мальчиком и ещё двумя повстанцами. "Я помню тебя... Ты Тигрис! Ты была стилистом на Играх, — сказала Китнисс. — Сноу запретил тебе участвовать?" Тигрис могла ответить многое. Что они кузены, что Сноу предал её, что он боялся её, что он убийца... Но вместо этого с её языка сорвалось какое-то уязвлённое, едва ли не детское: "Я стала слишком некрасивая, чтобы быть стилистом". Тигрис, пожалуй, и сама не знала, почему так сказала. Наверное, это и вовсе не имело смысла. Она просто ненавидела Сноу. Когда эти дети уходили, Тигрис помогла их загримировать. "Не стоит недооценивать способности гениального стилиста," — сказал Добрый Мальчик. И, глядя им вслед, Тигрис поняла: Сноу никогда не любил Люси Грей так, как этот мальчик любит свою Китнисс. Потом был взрыв. Гибель детей. Суд. А потом была казнь. Когда девчонка выстрелила в Койн, Тигрис была одной из первых, кто оказался рядом с Кориоланом. Она даже успела встретиться с ним взглядом, перед тем влепить ему пощёчину. Потом её смели остальные. Через пару минут её кузен был мёртв. И только тогда, впервые за много лет, Тигрис выдохнула и сказала вслух: "Сноу всегда берут вверх". Спустя три года Тигрис впервые выехала за пределы Капитолия и поехала в Двенадцатый. Дом Сойки она нашла без труда. Ей открыл добрый мальчик. "Сойка дома? Вы позволите войти? Прекрасно. Я хочу рассказать вам, почему Кориолан боялся пересмешниц. Ах да. Меня зовут Тигрис Сноу".