Выбор

— Ты всегда можешь уйти. Алина знает. Она знает это с самого первого дня. Знает, когда Александр утаскивает её под землю, когда цветочные поля сменяются полями безжизненными, когда вместо смеха нимф слышатся стоны душ неупокоенных. Когда в холодном огромном дворце её запирают на замок в просторных покоях и оставляют одну. Алина знает, что матушка сделает всё, чтобы её себе вернуть. Что та плачет и злится, и поверить не может, что такова судьба, что её лучезарной цветущей дочурке предстоит коротать вечность в царстве ледяном, царстве безжизненном. В царстве, где никто не смеётся, потому что мёртвые веселья не чувствуют. Разве что в Элизиуме блаженном, куда герои да светлые души попадают. Но Алину ведь ждёт не Элизиум, и самой Алине об этом лучше кого-то другого известно. В царстве Александра яркие цвета не приживаются. Белоснежный хитон отчего-то тускнеет, с лица румянец пропадает, губы бледными становятся. Это будущую царицу расстраивает. Её жениха, казалось бы, цвет губ не волнует, ему дела нет, какие губы целовать, но вскоре в её покоях появляется шкатулка с помадой. Помада у людской аристократии не в почёте: губы алым подводят те, кто своим телом торгует. Богу смерти об этом лучше, чем другим богам известно. Поэтому в шкатулке помада другая, бордовая. — Выглядит странно, — протягивает Алина, глядя на себя в зеркало и зная, что Александр за спиной её стоит. — Мне нравится. — Мне тоже, — царь мёртвых не улыбается, но голос звучит теплее обычного, и это можно расценить, как одобрение. — Но ты не принимаешь украшения. — Ты не приносил мне украшения. Эти тёмные камни ими не являются. Они не живые. — Здесь нет ничего живого. Если ты хочешь живого, то всегда можешь уйти. Алина негромко усмехается. Украшений — точнее, тем, что ими зовётся — ей приносили много. Она не надела ни одного. Ей кажется глупостью носить на себе мёртвые камни, и кажется странным принимать подарки своего наречённого. Алина знает: её давно нашли. И не спешат вернуть по двум причинам: отец пообещал Александру её в жёны и она сама не потребовала своего возвращения. Это странно: в царстве мёртвых ведь холодно, темно, ведь здесь весна никогда не наступает и наступить по определению своему не может. Богине весны тут и делать нечего. Тогда почему же она не возвращается? Потому что весна шумна и звонка. Потому что там, наверху, все смеются, танцуют и пьют, и отдыха не знают и не просят. Потому что там веселятся праздно и о своих обязательствах не думают. Потому что там ей никогда не позволено было оставаться одной. Потому что при матушке нельзя быть недовольной, потому что вино приторно сладко, а слово божественное ничего не значит. Потому что повелительница весны устала от весны. Раньше такие вещи и в голову не приходили. Матушка скажет, что это всё влияние мёртвых. Алина спорить не станет, она просто для себя знает, что на самом деле происходит. Просто в подземном царстве слова звучат честнее, а клятвы остаются непреложными. Верность богов с Олимпа не стоит и одного её цветка. Сегодня они уверят тебя в бесконечной любви, завтра найдут другую. Их слова громки, но пусты до невозможности. Александр говорит мало, но каждое его слово имеет смысл. — Ты ведь можешь не выходить за меня, — он помогает ей надеть хитон. Бордовый, цветом чуть светлее того, что на её губах красуется. — Ты изменилась. — Это тебя смущает? — Алина смотрит без вызова, во взгляде её спокойный интерес читается. Это для неё почти обыденность — когда мужчина к женщине охладевает быстрее, чем их любовь успевает разгореться. Или, ещё хуже, когда успевает. Будь что-то иначе, её бы на свете не было. — Намерен от меня отказаться? — Не равняй меня с ними, — взгляд серых кварцевых глаз холоднее становится, но холод этот направлен будто не на неё. Александр, кажется, мысли её читает и понимает, откуда мысли такие берутся. — Не намерен. На этом разговор заканчивается. Не звучит обещаний вечно любить и умереть в один день (будто они вообще умереть могут). Ничего не звучит. И от этого уверенности в честности Александра больше, чем в чём-либо другом за всю её жизнь. Богиня весны в царстве мёртвых и сама умирает будто. Тёмно-каштановые волосы в один из дней становятся белыми, словно её прежний хитон. Это выглядит ещё более странно, чем бордовые губы. — Знаешь, ты всё ещё можешь уйти, — в голосе наречённого какая-то горечь звучит. — Знаешь, ведь наверху тебя очень ждут. — Знаю, — Алине рано или поздно подняться придётся. Навестить хотя бы, матушку проведать, подруг… Зоя, богиня войны, и Женя, богиня красоты, истосковались наверняка. А отец должен бы поинтересоваться, как её дела и какова жизнь под землёй. Её ждут, у смертных даже весна без неё не наступит. Алина знает, что может и должна уйти. И именно поэтому произносит: — А я могу остаться? Бог смерти, к которому она привязалась отчего-то, молчит дольше обыкновенного. А затем вкладывает в её руку большой спелый гранат.

***

Алина входит в свой дворец привычно весёлой походкой. На ней чёрные шорты в, как нынче смертные выражаются, офисном стиле, и бордовый топ на широких бретельках. Босоножки почти те же, что и тысячелетия назад, только выглядят проще и лаконичнее. Двадцать первый век изысканности прежней не терпит и вкусом не отличается. Поэтому в своей смертной жизни Алина свой магазинчик цветочный открыла. Букеты собирает и людям хоть что-то красивое показывает. Ничего чудеснее её цветов, цветов богини, у них не будет. Порой ей жаль, что эти цветы нельзя мужу подарить — у него в руках всё живое вянет, тускнеет. Когда-то так произошло и с ней. Но теперь она не то чтобы совсем живая. Не мёртвая тоже, и это позволяет в двух мирах балансировать. В мире смертных сейчас легко: можно назваться любым именем, носить любую одежду и даже иметь любой цвет волос. Её белые волосы и бордовые губы теперь не выделяются, а вписываются вполне органично. — Ты изменилась, — произносит вместо приветствия Александр. Их разлука в этот раз всего четыре с половиной месяца длилась: ранняя осень, поздняя весна. Люди с природой играют и доиграются скоро, но это им лишь на руку. Им двоим — на руку. — А ты, верно, намерен признать, что не скучал? — Не намерен, — повелитель мёртвых жену за талию к себе притягивает и в любимые бордовые губы впивается. — Одежда у тебя странная. С каждым годом всё более странная. — В таком случае, сними её с меня, — Алина пожимает плечами и лишь ближе прижимается. Александр уже привычно ничего не говорит. Лишь на руки богиню подхватывает и в их общие покои относит. На их постель, такую жутко холодную, опускает, и острые ключицы подушечками пальцев оглаживает. — Ты всегда можешь уйти, — напоминает он, намереваясь дать выбор и возможность сперва обойти владения, со знакомыми поговорить, отдохнуть в месте, где действительно никто не потревожит. — Знаю. А ещё я могу остаться. И сейчас это уже не вопрос. Она остаётся рядом с этим мужчиной всякий раз, как выбор появляется. Потому что Александр единственный за всю её вечность божественную её выбор уважает. Потому что Александр тоже заслуживает, чтобы его выбрали.