Prier pour la coupe

Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь. В ее трубах-жилах пульсирует вечная энергия Гидро. Рокот человеческих голосов в напряженный момент суда, яростный выкрики из зала и топот ног, возмущение и страстная жажда ответа — вот, что запускает сердце этой машины. Нёвилетт вновь обрушивает трость на пол — и подымается с кресла. Горой. Океанской волной. Тишина. Он смотрит неутомимым немигающим взором вперед — на смертных людей, что кипят и рвутся на части прямо перед ним. Он не отрывает взгляда, изучает, исследует — сам ищет ответы на каждую эмоцию, что извергает из себя человек. Чтобы осознать. Понять. Зачем он, словно родившийся на свет уже древним и ветхим, явился в Фонтейн. Для чего ему с самого начала — того из начал, о котором никто теперь уже не помнит — дан пост верховного юдекса. Почему он никогда не расходится во мнениях с машиной суда — творением ее непревзойденного Величества. Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь. Машина засыпает по ночам, когда в театре окончен спектакль. Ночью Фонтейн на краткий миг перестает быть театром — роскошным, сверкающим от новейших машин и стремящимся ввысь шпилями — но все же театром. Машина спит глубоким безжизненным сном, но энергия Гидро продолжает перекачиваться по трубам, как кровь. Снабжая все здания и транспорт Фонтейна. Нёвилетт отбирает в судебные дуэлянты лучших из лучших — он помогает крови поступать новыми потоками. В мгновение, когда преступник падает, поверженный на смерть, мощь Гидро достигает невиданных масштабов. Воды Фонтейна — кровь. Пускай сотню раз омытая и высохшая, но Нёвилетт видит, как Фурина рукой в белой лайковой перчатке машет народу, в то же мгновение другой рукой — в черном бархате — щелкает пальцами. Очередной подозреваемый взят под стражу. Машина засыпает. Нёвилетт при свете драгоценных люстр продолжает сидеть над архивами и на границе терпения убирает бумаги в сторону. Фурина птицей взлетает на его стол, опрокидывая чашку кофе, которую сама только что поставила. Кипяток разливается по дорогой полированной древесине. Фурина смеется. Снова. Нёвилетт смотрит на нее не первое столетие — и не понимает, как в этой белокурой голове созрел чертеж машины суда. Как эти лукавые, но в глубине бесхитростные глаза, увидели в Гидро ресурс энергии для всего региона? Как лучшая актриса всех мюзиклов продолжает играть свою роль Архонта — ибо Нёвиллет понимает, что не видит полностью того, на что смотрит. Фурина столь искренняя и… Фальшивая. Но годы идут, и Нёвилетт прощает ее — каждый раз. И не только за пролитый кофе или сорванную ночную смену. Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь… Не простила бы Архонту многое. Только Нёвилетт знает Фурину дольше любого другого создания в Фонтейне. Он видел, как мелюзины приживались среди людей, и как гибли древние чудища, как сменялось одно поколение на другое, и как рождались юные Архонты. Но все они — прошлое. Фурина — то, что у него было тогда, есть сейчас и будет всегда. Так он считает. Он тенью следует за ней на ночных прогулках и успевает своевременным шорохом спугнуть предвестницу Фатуи в момент покушения. Нёвилетт ничего не говорит об этом Фурине — но помнит ее испуганные мольбы и сомневается. Архонт в бою призывает на помощь осьминога и морского конька — Нёвилетт боится увидеть в этом нечто помимо детской шалости. Он боится осознать слабость Фурины. И чем чаще задумывается об этом, тем более грозной тенью возникает подле ее Величества. Потому что он — скала на пути к божественному морскому цветку. Грозный дракон на подступах к океанской жемчужине. Никто не назначал Нёвилетта на такой пост — но он принимает его с течением времени и прощает Фурине ее детскую слабость. Когда приговор фокусникам и Чайльду кажется столь неправильным и поспешным, когда… Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь вмиг теряет все краски своего совершенства и словно бы ломается… Нёвилетт снова берет дело в свои руки и ограждает Фурину от чужих возмущений. Он приказывает принести ей пирожных и чай, распоряжается, чтобы никто не смел подходить ко дворцу Мермония несколько дней. Он верит, что она так же растерянна и встревожена случившимся, что рассчитывает хоть на некое откровение. Но даже когда следующим утром Фурина вновь весела и безупречно легкомысленна, Нёвилетт прощает ее. Сам берется за расследование, не задает лишних вопросов — и старается не думать о шуршащих оборках праздничного платья. О дизайнерской шляпке с короной на боку. О сияющих туфельках на каблучке. О том, с каким удовольствием озверевший от ошибки машины суда народ разворовал бы в клочья сей чудесный наряд. Предсказание на каменных плитах. Пророчество, что начинает сбываться вместе с первыми притоками смертоносной воды. Замороженный подземный форт и воды первозданного моря, что растворяют каждого фонтейнца. Глупый смех и отведенные в сторону глаза при встрече с Арлекино. Чаша, что не минует их. Утопший Фонтейн и Архонт, плачущая на своем опустевшим троне. Нёвилетт прощает все — лишь за блеск надежды в перламутровом взоре. Фонтейн близок к своей гибели, как никогда раньше. И Нёвилетту все сложнее в текущих обстоятельствах думать о безопасности и счастье Фурины. Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь. Это не название — это имя, новое звание истинного архонта, подсудимой Фокалорс. Богиня правосудия предстает перед судом и имя ее совершенной в решениях машины требуется пропеть — Оратри-и-ис Мекани-и-ик д’Анали-и-и-из Кардина-а-а-аль Нёвилетт готов преклонить колени перед неземным силуэтом Фокалорс, что танцует предсмертный танец покаяния — и сизые одежды плывут вслед за ней. Смертный грех появления под ликом людей — вот оно, первородное зло Фонтейна. И воды Фонтейна — кровь, кровь растворенных заживо океанид, вернувшихся в родные места. Нёвилетт не размышляет над тем, что возвращение сил Гидро Дракона дает ему немыслимую доселе власть. Он не успевает подумать о том, что трон Архонта разбит вдребезги и Селестия больше не способна коснуться региона всех вод. Даже отпущение несуществующего греха для всех фонтейновцев кажется Нёвилетту лишь туманом, за которым прячется самые главное. Все его мысли кружатся по сцене — по сцене их огромного театра размером со страну — с вечно юной и вечно жизнерадостной Фуриной. И дождь проливается над регионом — его бессловесный плач за каждую слезинку, что пролила ее беззаботное Величество. За каждый смешок, мазок крема подле губ и накрученную на палец прядь. За каждый фрагмент маски, под которой она скрывала… Себя. Ту, кого чаша не миновала — несмотря на все мольбы и стенания по ночам в шелковую подушку. Ту, чьи губы сполна испили одиночество и молчание. Ту, которую Нёвилетт не сумел уберечь — потому что никогда ее не встречал. Когда Фурина одним днем исчезает из дворца Мермония, он начинает сомневаться, что сумеет познакомиться с истинной Фуриной хотя бы когда-то. Поэтому вместо цветов и писем он отсылает к ее новой квартире лишь затерявшийся было на сцене Глаз Бога. Сосуд, в котором плещется кровь всех вод Фонтейна. Глоток всесильной энергии Гидро, что когда-то питала Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь. Вечное напоминание для вечно юной и праздной Фурины. Бессмертный дракон смог простить ей ложь — за пять столетий плечом к плечу — и готов быть на ее стороне. Снова. Вечно.