Кусочек дома

      Зима наступает в Ферелдене рано. Уже в конце царепутя в начале жнивня ложится на холмы и равнины первый снег. Еще совсем недавно бывший голубым небосвод заволакивают хмурые, серые облака, которые наводят на душу невыносимую тоску и щемящую сердце грусть, заставляя придаваться совсем не весёлым мыслям, порой, уходя в них далеко. В такие дни обычно еще с моря или с океана, или с болот, находящихся в Диких земелях Коркари, дует волгый, стылый ветер, до того холодный, что чувствуешь его через несколько плотных, шерстяных одежд. Снег тогда не ложится ровным покрывалом и не укутывает нежно засыпающую землю, а летит прямо в лицо, залепляя глаза и нос.       Путешествовать в эту пору по стране становится совершенно невозможным. Не только по причинам уже сказанным, не только ввиду отвратительной погоды, но и потому, что из-за неё сильно раскисали дороги. Выпавший ночью или рано утром снег к полудню обязательно таял. Земля впитывала в себя новоявленную воду и разбухала, становясь больше похожей на плохо сваренный кисель.       Итак, солнца не было видно, ни один лучик, даже самый смелый, не стремился пробиться сквозь массу унылых облаков, и по изрядно раскисшей дороге цепочкой двигался небольшой отряд состоящий из семи человек и одной собаки. Однако если приблизиться достаточно, то можно заметить, что у двоих из отряда, у того кто шёл первым и у того, кто следовал вторым, были острые уши. Да и гигант, ростом, наверное, футов восемь, не меньше, тоже не принадлежал к людскому роду, хотя и был чрезвычайно похож. Он происходил из народа кунари, проживающих далеко-далеко на севере, где зима являла собой бесконечные проливные дожди, и для него снег и холод были в новинку. Как и для второго эльфа — его страна ютилась недалеко от земель кунари и тоже обладал тёплым климатом. Все же прочие в отряде были представителями людского племени и уроженцами Ферелдена.       Гигант, несмотря на свою неприспособленность, переносил испытания, обрушенные на них немилосердной ферелденской погодой, стойко, без единого слова жалобы. Его невольный товарищ по несчастью напротив же — беспрестанно жаловался и испытывал этим терпение всех, кто находился с ним рядом. — У меня руки замёрзли. У меня ноги замёрзли. У меня уши замёрзли. У меня нос замëрз. — А хуй у тебя часом не замёрз? — совершенно ровным тоном, в котором, однако, всё же присутствовала капелька издёвки, спросил глава отряда, — Ты смотри, а то скукожится, почернеет и отвалится. Сможешь только языком и пальцами работать.       Кто-то из отряда на это тихо прыснул со смеху.       После этих слов теплолюбивый эльф издал истошный вопль и стайка испуганных воробьёв вспорхнула с полуголого куста росшего у дороги. Вопил он то ли потому, что испугался возможной потери собственного мужского достоинства, то ли избавлялся так от мучавших его чувств, то ли просто потому что. — Мудро, что ты решил разработать глотку сейчас. Она тебе непременно пригодиться в застенках тейрна Логейна. Там она поистине бесценна. — Сказал глава, после чего добавил, — Скоро дойдём до постоялого двора, там и отгреемся.       Ближе к вечеру отряд действительно смог добраться до тёплых крова и пищи. Сначала из-за очередного холма показалась дощатая крыша, крытая, по видимому, дёрном, так как разглядеть её оказалось задачей не из лёгких. Затем все заметили, что то, что они поначалу приняли за грубый, обгорелый остов дерева, в действительности являлось печной трубой, источающей к тому же тоненькую струйку едва заметного белёсого дыма.       Едва осознав близость желанного отдыха, члены отряда приободрились и пошли быстрее, словно лошади, почуявшие дом, даже северянин-эльф перестал уныло причитать. Вот наконец отряд подошёл к постоялому двору и смог детально его рассмотреть. Это было, как и полагается, небольшое собрание нескольких, плотно сбитых домушек, стоящих кучкой и окружённых высоким забором. Один из домов, самый длинный и стоящий чуть в стороне от остальных, был очевидно конюшней. Об этом также недвусмысленно говорило время от времени раздававшееся оттуда лошадиное ржание, а также множественные следы подков, ведущих к большим, массивные воротам. Дом, самый большой и стоящий в центре, и был тем самым, который привечал и давал кров уставшим путникам. Первый этаж был сложен из хорошо тёсанного камня, а второй и третий из тёмного дерева. Крышу покрывал толстый слой дёрна с остатками жухлой травы. Прочие же постройки служили хозяйственному назначению, такому как укрытие для телег и повозок.       Из-за двери основного здания доносился громкий хохот множества голосов и хорошо знакомые кое-кому из отряда звуки музыки. По всему выходило, что хозяин двора не бедствует и что гостей сегодня особенно много. — Тю! А у нас денег то хватит? — неуверенно спросил юноша-воин. — Хватит. Никто ведь не хочет и дальше слушать жалобы Зе́врана? — ответил ему глава отряда.       Всё как один замотали головой, выражая таким образом несогласие с предложением. — Значит хватит.       Верно, что внутри дом выглядел еще богаче чем снаружи и мало того, общий зал был почти полностью занят антиванскими торговцами, коих было около дюжины. Это именно от них исходил этот невероятный хохот, слышимый даже за Морозными горами, и мелодии, кипятящие кровь в венах. Каждый в отряде без труда узнал эти чарующие рулады, пришедших из далёкой Антивы. Страны, которая и родила мёрзнущего эльфа. Переливы струн гитар, гулкое, торжественное звучание трубы, ритмичный перестук инструмента, похожего на пару деревянных ракушек, и маленьких женских каблучков — всё это зажигало в груди огонь страсти и почти непреодолимое желание присоединиться. Антиванцы веселились, танцевали и пели песни на своём дивном языке, похожем на птичьи трели.       О, как загорелись у Зеврана глаза! Как заплескалась в них искрящаяся радость! Уголки губ дрогнули и растянулись в счастливую улыбку, обнажая верхний ряд белых зубов. Он сделал к ним неосознанный шаг, но тут же осёкся, вспомнив об обстоятельствах, при которых он оказался в стылом, мерзлом Ферелдене. Да, конечно, маловероятно, что каждый антиванец теперь для него враг, прошло слишком мало времени. Скорее всего, бывшие хозяева эльфа уже знали о совершившемся предательстве, но ещё не нашли того, кто мог бы Зеврана за это предательство покарать. А потому, рассудил он, хотя бы в этот раз соотечественников можно не опасаться.       От этой мысли, улыбка на лице эльфа стала еще радостнее и он смело подошёл к развесёлой, шумной компании пёстро одетых людей. И что-то в их виде, в том как они говорили, как улыбались заронило в сердце Зеврана какое-то неясное чувство. Эльф отмахнулся от этого ощущения и с головой погрузился в разговор. Он смеялся, шутил, пел и танцевал танцы, которые ему удалось выучить еще ребёнком, вспоминая при этом свою милую родину.       Всё это время за ним внимательно наблюдали из дальнего угла зала, где смогли приютиться спутники Зеврана. Командир отряда, будучи по натуре весьма осторожным, но тем не менее склонным к риску, если риск был полезен, не выпускал антиванца-эльфа из виду ни на минуту с тех самых пор, как его несостоявшийся убийца попросился к нему на службу. Олкарон, охраняя свою жизнь и жизни своих подчинённых, следил за Зевраном во все глаза, не гнушаясь даже личными подробностями. А потому понимал, почему Зевран присоединился в этот вечер к землякам, и сочувствовал.       Отчасти руководствуясь сочувствием, отчасти любовью к свету прекрасной и далёкой Антивы, в которой он мечтал однажды побывать, потому как его холодный ферелденский дух горячился страстью, обитающей в том краю, Олкарон покинул круг своих людей и тоже сел к торговцам, и завёл с ними приятную беседу на их родном языке. Олкарон получал истинное наслаждение говоря с этими людьми и жадно внимал всему, что они говорили.Так от них он узнал что пошлину на товары безбожно задрали, что с такими пошлинами им ничего не продать и они разорены, что из-за войны невозможно стало путешествовать, без того, чтоб наткнуть на пост, что слухи о порождениях тьмы уже преодолели Недремлющее море и верно скоро достигнут ушей короля, что все Серые Стражи Ферелдена мертвы и что у них всё больше причин свернуть торговлю и вернуться домой.       Когда же беседа пришла к своему завершению, маленький, круглый антиванец с хрипящим голосом вновь ударил по струнам гитары, представляя танец двойного шага, Зевран вновь вызвался показать своё мастерство, но в этот раз вместо прелестной девушки в юбке расшитой красными цветами, пару ему составлял Олкарон, тоже желавший похвастаться своими умениями. Они встали друг напротив друга в стойки, высоко подняв грудь и опустив широкие плечи. Так они должны были изображать матадора и быка, однако больше походили на двух благородных кабальеро, приготовившихся к смертельному поединку и только и ждущих, когда прозвучит сигнал к началу. Оба напряжены, у обоих грудь тяжело и прерывисто вздымаются, голова наклонена вперёд и вниз. Каждый смотрит на другого с огнём ненависти в глазах, каждый желал другому в этой схватке погибели, как можно более мучительной и долгой. Оба жаждут для себя победы. И ни один не хочет и не намерен уступать.       Прозвучали первые ноты, прозвучали первые слова истории и танцоры пустились в пляс. И круглый антиванец с гитарой вторил им.       Резкие, ритмичные движение ног, рук, рассказывали людям, как однажды, под палящим полуденным солнцем на улицах антиванской столицы сошлись в поединке двое. Двое были соперниками в борьбе за руку и сердце прекрасной дамы, которая имела неосторожность полюбить другого мужчину. Звон тонких клинков, глухое, злое рычание, пот и кровь стекающие по лбу. Они на Песне поклялись друг друга убить. И сделают это. Сегодня горячее солнце Антивы сожжёт одного из них. Сегодня кому-то уготована смерть. Сегодня кто-то умрёт. Но лишь один.       Пробил, пробил последний час! Пронзённое тело падает на жёлтые камни мостовой. Алая кровь струится из раны. Мужчина делает вздох в последний раз и прощается с этим миром. Победителем ушёл жених дамы, жалованный ей судьбой, родителями и ветреным сердцем. — Ну как, согрелся? — спросил Олкарон после танца.       Зевран немного подумал и ответил: — Да.       Сегодня, на этом постоялом дворе он получил в подарок крошечный кусочек дома.