Голодное отчаяние

      «Как одиноко и грустно…       Мои товарищи покинули меня, чтобы сеять по всему миру хаос. Мы всё ещё пересекаемся, особенно с Нидаем.       Но…       Хочется выть от отчаяния.       Как же хочется есть…»       В животе урчало. Нет, пожалуй, больше нельзя было назвать это урчанием. Скорее закручиванием по неправильной спирали, как будто внутри копошился крупный червь, занявший собой весь кишечник. Мерзкое ощущение, от которого никак не избавиться. Наверняка эту боль могли заглушить лекарства. Но Акане после недавнего отравления решила не рисковать зря и глотать, что ни попадя. Некомару она ничего не говорила, уверяла, что всё хорошо. Но взор Абсолютного Тренера был затуманен отчаянием, а потому не замечал откровенной лжи.       Акане будто вернулась в прошлое, где она недоедала, где приходилось жить от зарплаты до зарплаты и сильно себя ограничивать во всём, лишь бы хватало на квартиру. Только теперь всё стало лишь хуже. Ни о какой квартплате не могло идти и речи — Джунко и Мукуро уничтожили дома Осколков Отчаяния уже довольно давно. И поэтому после бесчинств, устраиваемых девушкой на безлюдных улицах, Акане искала укромное местечко потеплее, стелила себе что-нибудь и укрывалась, чтобы переждать ночь. А наутро — всё по новой.       Есть не хотелось совсем. Иногда, проходя мимо разрушенных супермаркетов, Акане всё-таки утаскивала протеиновые батончики, но это нельзя было назвать полноценным питанием. Тем более, что некоторые из них оказывались просроченными, что приводило к очевидному исходу. Даже к двум, и оба из них представляли собой зловонную кашицу, добавляя ещё более смрадного аромата спёртому воздуху апокалипсиса, наступившего благодаря стараниям Эношимы Джунко.       Как быть? Как выживать? Остальные Осколки Отчаяния ещё держатся, денно и нощно исполняя волю сумасшедшей старшеклассницы. А Акане, вступив на кривую дорожку, больше не могла уничтожать всё вокруг без вреда для себя. Под некогда прекрасной загорелой кожей перекатывались упругие мышцы — сейчас они ссохлись от недостатка белка в организме. Кожа приобрела нездоровый оттенок, вместе со спутавшимися волосами изменилась пигментация. Появились мешки под глазами. Губы потрескались. Живот начал увеличиваться и болеть так, что Акане в какой-то момент подумала, что за время отчаянного шествия вандалов, гордо называющих себя анархистами (как неподобающе!), её успели изнасиловать, и теперь она вынуждена носить под сердцем чужого ребёнка. Но это было не так. Да, симптомы похожи, в частности на первый триместр беременности. Но довольно скоро Акане сообразила, что живот её раздуло вовсе не от этого. «Но если руки, ноги и лицо ссохлися, почему пузо раздулось?» — затухающий с каждым днём от нехватки кислорода мозг наконец-то задался таким вопросом. Но Акане ввиду недостатка нужных знаний ответа не знала. Всё-таки, абсолютной она стала далеко не за хорошие оценки и познания в физиологии человеческого тела.       Но кажется, знала Акане человека, который подходил под нужные критерии. И этот человек учился с ней в одном классе, печально известном классе 77-В.       Найти Микан было несложно: слухи о «поехавшей медсестре», заправляющей в одной из больниц, разлетелись довольно быстро. Её охранял спецназ во главе с Икусабой Мукуро, поэтому девушке нечего было бояться. Акане с горем пополам пробилась к бывшей однокласснице и попросилась к ней на приём. Учитывая обстоятельства, Мукуро всё-таки сжалилась над Овари и пропустила её к Микан.       Абсолютная Медсестра как раз закончила приём — из её кабинета вышел довольный человек средних лет без единого волоска на голове. По его глазам всё сразу стало ясно. Ясно, каким образом Микан несла волю Абсолютного Отчаяния. К Акане она вышла в белой униформе, на которой остались отпечатки крови и каких-то других жидкостей, причём настолько глубоко въевшиеся, что их никакая химчистка уже не возьмёт. Но Микан, кажется, уже давно не обращала внимание на свой внешний вид. Она обросла, из-за чего её причёска стала неряшливой, но стоило отдать ей должное: та хотя бы мыла голову чаще, чем Акане. У последней наверняка уже завелись вши, судя по непрекращающейся чесотке.       — А, Овари-сан! — воскликнула Микан, радостно хлопнув в ладоши. — Давно не виделись. К-кажется, с нашего выпуска. Столько воды уже утекло.       — Не болтай, Цумики, — вяло осадила её Акане хрипловатым голосом. — Не видишь, хуёво мне. Скажи хоть, что сделать, чтобы облегчить мои страдания.       Микан почти что кокетливо склонила голову набок.       — Опиши мне характер недомогания, Овари-сан, — мягко ответила медсестра, расплываясь в нездоровой улыбке. — Я уже знаю, что с тобой сделать. Но нужно, ах… Пройти через пару формальностей. Я должна тебя опросить и провести осмотр по всем правилам.       — Ну делай, — равнодушно произнесла Акане, сняв с себя замызганную рубашку.       Нездоровый румянец Микан расползался от щёк по всему лицу — это стало особенно заметно, когда она увидела то, что ей нужно было. И всё-таки, она решила закончить начатое. Микан тщательно исследовала каждый участок кожи, прощупала каждую мышцу. Акане морщилась от неприятных действий и от холода коснувшегося груди стетоскопа. Хотя и отметила, что у Микан на удивление мягкие руки. Как будто это единственная часть тела, о которой девушка так ревностно заботилась в своём теле.       «Интересное наблюдение. Жаль, что мне всё равно», — подумала Акане. Она и не сразу заметила, как Микан затянула вокруг её всхуднувшей руки венозный жгут.       — Поработай кулачком, Овари-сан, — нежно произнесла Микан. — Мне нужно увидеть твою локтевую вену.       — Чо делать-то собралась? — спросила Акане.       — А-ах, да так, по мелочи. Поставлю капельницу, назначу антибиотики. Придётся немного полежать в моей больнице, — Микан настойчиво схватила Акане за свободную руку. — Я надеюсь, ты не против?       — Да делай, что хочешь. Просто избавь меня от страданий, — Акане вдруг почувствовала, как на глазах проступили слёзы. — Я так покушать хочу.       Еле сдерживая своё неукротимое желание прорыдаться, Акане начала исполнять просьбу Абсолютной Медсестры. Микан же в свою очередь принялась примериваться к проступившей вене. Её оказалось тяжело зафиксировать, и Цумики, затаив дыхание, старалась изо всех сил. Наконец-то игла достигла заветного сосуда. В шприце оказалась кровь. Уж не знала Акане, что именно её вводила Микан — она просто надеялась, что это «что-то» поможет избавиться от мучений. После внутривенного укола Цумики поставила катетер и пустила по венозному руслу раствор глюкозы. Она помогла Акане дойти до палаты и уложила одноклассницу на кушетку. Чуть позже Микан повесила ещё пару каких-то флаконов, наверняка с физраствором, да и ушла восвояси.       После этого Акане наконец-то поняла, что с её телом начало твориться что-то неладное. Будто своим шприцом Микан выкачала из Овари все эмоции и чувства. В голове всё плыло, ходило чёрными кругами. А спиральный узор отчаяния стал лишь ярче проступать на радужке глаз.       Микан вскоре пришла проведать свою новую пациентку. Она присела рядом с кушеткой, но Акане не обратила на неё никакого внимания. Овари чувствовала, как впервые во рту сочилась слюна, как у дикого зверя. Абсолютная Гимнастка взгрызалась в человеческую плоть, разрывая её на куски, срывая цепкими руками лица и скальпы, дробя черепушки до крохотных осколков, пока не покажется мозг. В сложное переплетение извилин вонзились острые зубы, Акане умирала от неведомого доселе наслаждения.       «Как же хочется жрать!»       В самом деле, какая Акане была глупой! Тех людей, которых она убивала, тех несчастных, которые встречались ей на пути — почему она не использовала их мёртвые тела для пропитания?       Она могла утолить и голод,       И жажду,       И безудержное желание согреться в холодные ночи.       Пока сознание бесновалось, само лицо девушки оставалось неподвижным. Как будто Акане действительно умерла. Но Микан-то знала, что раз человек дышит, а его сердце — колотится, значит, он точно живой. Нечего беспокоиться об Акане. Но самое время ввести поддерживающую дозу.       Не порвать бы вены…       Давя на поршень, Микан улыбалась. Как только содержимое шприца попало в организм Акане вместе с крохотным пузырьком, от которого девушка будто специально забыла избавиться, Цумики рвано выдохнула, простонав.       Чудесно. Просто прекрасно!       — Всё хорошо, Овари-сан, — мягко проговорила она, гладя загорелую руку. — Ты отсюда не уйдёшь до тех пор, пока я не решу, что ты выздоровела.       Ты никогда отсюда не выйдешь.       Я всех ребят соберу.       Мы продолжим путь Отчаяния вместе.       Так она сказала. А её слова не обсуждаются.       Спи спокойно, Овари Акане. Наслаждайся своим кошмаром во имя Отчаяния!