***
Чон елозит на месте, нервно поглядывает из-под челки на мужчину в белом халате в ожидании перечня лекарств и, хрипло вдохнув, хрустит костяшками кистей обеих рук. — Этот препарат немного облегчит боли, которых со временем станет все больше, — Ким оборачивается к сгорбившемуся пациенту с выцветшим взглядом и ставит пластиковую белую баночку на стол. — Его недавно пропустили через последнее тестирование, одобрили. Ким чему-то хмыкает и ставит еще один препарат перед Чонгуком. — Это аналог. Еще в разработке, — доктор явно начинает нервничать: трет ладони о бока, дергая пропитавшуюся запахами медикаментов ткань халата, и, невнятно каркнув, продолжает, садясь на стул. — Он обещает быть мощнее этого, — врач кивает на баночку в руках пациента. — У меня есть только это. Остальное невозможно достать легально. И это большой риск, мистер Чон! Доктор трет переносицу и, черкнув наскоро пару строк на желтом листке, протягивает тот мужчине. Чонгук улавливает коряво написанный адрес и имя. Понятливо кивает и, не дожидаясь монотонного кряхтения, молча покидает кабинет, едва не сшибая в дверях охнувшую медсестру. Квартира встречает противным треском выключателя, грязный серо-желтый свет мажет стены и мебель, словно подчеркивая всю обреченность ситуации. Чонгуку назначили неделю бесплатных сеансов у психоаналитика, чтобы свыкнуться с диагнозом, найти в себе силы бороться и для прочей хуйни, которая теперь его мало волнует. Его жизнь пошла по пизде, чего уж душой кривить. Но он сходит к этому психу, психоаналитику, мать его. Нужно найти того, кто сможет толкать ему дозу нужного препарата. И хорошо бы сходить в бар, что находится неподалеку, и выбить пару зубов той бляди, из-за которой он теперь сдохнет за каких-то пару лет, месяцев, недель. Телевизор пестрит яркими вставками новостей, журналисты наперебой галдят о взорванных домах, угнанных тачках и убитых людях по всему земному шару. — Все сдохнут, — цедит мужчина, раскуривая найденный на кухонном столе косяк, и заливается истеричным смехом, что граничит с кашлем в разодранном таблетками горле, и в итоге весь сумбур чувств сливается в приглушенное рыдание с матами.***
Снится неведомая хрень и подсознание выталкивает Чонгука в реальность. Когда зрение проясняется, надрывный писк мобильного прекращается, Чон ерошит длинными пальцами грязные волосы и, выругавшись, бредет в ванную. Легкая щетина выглядит до смешного нелепо. Никакой мужественности. На бомжеватого наркомана похож, заключает мужчина и плюет в свое отражение, после чего хлопает дверца шкафчика, и он, лениво кося взгляд в грязное зеркало, бреется. В какой-то момент ему хочется вытащить лезвие и провести им две продольные линии по рукам. От кистей едва ли не до сгиба локтя. Смешок тонет в возобновившемся писке телефона, Чон мысленно посылает нахер неизвестного и заканчивает водные процедуры, отмечая, что теперь он выглядит хотя бы как просто нарик, а не умирающий с надеждой на чертовы лечебные колеса с тайной несертифицированной фармацевтической фабрики. Его психоаналитика зовут Ким Намджун, он мило улыбается вошедшему О, от чего на его щеке появляется ямочка, и Чонгук давит уже готовое вырваться презрительное ругательство. Раздражают чужие улыбки, милые рожицы и слова в духе свидетелей Иеговы: "Все будет хорошо. Мы все попадем в Рай". "А вот нихера", — всякий раз сухо огрызается Чон, ускоряя шаги, подальше уходя от приставучих благовещателей. Сеансы у доктора Кима не так однотипны и скучны, как сначала думалось мужчине. Они много говорят. Но Намджун не заговаривает Чонгука до тошноты банальным трепом. Они обсуждают футбол, прошедший фестиваль кулинарии и делятся впечатлениями от дегустации пива, что была в один из последних дней. После третьего сеанса, выходя из больницы, Чонгук врезается в ярко разодетую девушку и через пару мгновений с отвращением отмечает, что это тот самый Тэхен. Разрисованная шлюха, что лезла знакомиться в его первый день в больнице и разминала ему сведенные судорогой мышцы. — Привет, — раздается прежде, чем Чон успевает улизнуть, прикусив язык. — Привет, — сухо роняет в ответ мужчина и оборачивается к улыбающемуся парнишке. — Ты на лечение ходишь, да? — ярко размалеванный блондин подлезает под руку Чона, закусывает губу в ожидании ответа и теребит одной рукой лямку сумки, перекинутой через острое плечо. — Не твое дело, — недовольно закатывает глаза Чонгук и откидывает челку с глаз, желая оказаться подальше от "этого". — К Намджуну ходишь? К Намджуну, - довольно и утвердительно тянет не унимающийся Тэхен, бесцеремонно хватает за руку, сминая ладонь в легком пожатии. — И я. Но у меня уже по второму кругу. Точнее, с немного другими темами. Чонгук окидывает взглядом мнущегося рядом парня-девочку и матерится сквозь зубы. — Откуда ты такой нарисовался? Ты вообще кто, парень или баба? Но в противовес резко сказанным словам, Тэхен ничуть не обижается и, улыбнувшись, отступает на шаг. — Ты и сам знаешь. А работать всем надо. И мне это нравится. Нравилось, — с последним словом он заметно сникает, и Чону еще сильнее хочется свалить в ебеня, подальше от этого транса с замашками Лолиты-матери Терезы. — Но все нормально. Это "нечто" вновь улыбается и тянет мужчину в небольшой парк при больнице. В тени деревьев Тэхен откидывается на спинку скамьи и хитро щурит глаза, при этом абсолютно невинно дуя губы. — Присаживайся, я не кусаюсь. Чон хмыкает на ранее услышанные слова и опускается рядом, доставая сигарету из помятой пачки, затягиваясь. К его удивлению, Тэхен просит одну и прикуривает от чонгуковой. Легкий кашель с противной хрипотцой вырывается вместе с сизым дымом с накрашенных губ, и Чонгук, немного зависнув глядя на них, думает, что сейчас его новый нежеланный знакомый выглядит иначе. Нет того лоска и призрачной сладости, что обычно аурой окружает парня где бы он ни был. Будто Тэхен смывает с себя тонну макияжа, становится самим собой. Как клоун за кулисами. Чон вздыхает и бросает взгляд сквозь корявые, уродливые ветви на небо. Они напоминают ему вывернутые болезнями и временем суставы. Кажется, в абсолютной тишине можно было бы услышать глухие стенания многовековых деревьев. Удивившись несколько философским мыслям и сравнениям, мужчина сплевывает на землю у лавки и переводит взгляд на притихшего рядом парня. — С детства любил бабские шмотки, — внезапно разрывает повисшую паутиной тишину Тэхен и, отбросив недокуренный никотин, продолжает. — Мать ничего против не имела. А потом и вовсе забила на меня. Я хотел быть моделью, но немного просчитался. — он негромко смеется, надрывно, на грани со всхлипами и, жмурясь, говорит. — И стал шлюхой. Чон продолжает молча считывать слова и эмоции с лица парнишки, тянется за второй и так же молча протягивает еще одну блондину. Тот на секунду замолкает, затягивается и расстегивает пару верхних пуговиц шелковой женской блузки, оголяя бледную кожу, натянутую на острые ключицы. Чонгук отводит взгляд, вздрагивая, и смотрит вдаль на бегающую собаку, на ее коротконогого хозяина. Забавно выглядит, такой дисбаланс – человек невысокий, а собака та еще зверюга. — Знаешь, когда весь мир построен на стереотипах, нелегко вернуться в "нормальное состояние", принятое всеми, — Тэ хмыкает и закашливается, сгибаясь пополам. Чонгук гасит панику во взгляде и несильно бьет ладонью по спине. Кашель прекращается, и Тэхен выпрямляется. — Спасибо. Так вот. Мне нормально. Я люблю себя и таким. Чон ловит наигранную улыбку и спрашивает в лоб, все же не удержавшись от презрительности во взгляде и голосе: — С мужиками трахался? — Да. Такой простой, кроткий ответ, и Чон, подхватывая сумку, удаляется стремительным шагом прочь. Ему не понять этой херни, как мужик может перед мужиком ноги раздвигать? Впрочем, Тэхен такой себе мужик. Чон хмыкает и ускоряет шаг, нужно еще кое-куда зайти. Мысли снова сводятся к Киму, малеванный пацан, что за нахуй? Он никогда не привыкнет к этому, пусть ноги парня и выглядят чертовски стройными, особенно выглядывая из-под юбки, мерцая в свете ламп колготками. Боже, к черту. Тэхен усмехается и докуривает, после чего достает баночку с лекарством и, давясь, глотает две капсулы, бросая в пустоту: — Еще увидимся.***
Опрокидывая в себя уже четвертую по счету стопку текилы, Чонгук едва-едва жмурится, бросает взгляд на веселящуюся компанию, сидящую в уголке пропитанного табаком и алкоголем бара, кривит сухие губы в усмешке, когда взгляд выхватывает разодетую в яркие лохмотья девку, и вспоминает странного Тэхена. — Повсюду шлюхи, — шипит он, со звоном опуская стопку на отполированное дерево барной стойки. Бармен недовольно косится на мужчину, но ничего не говорит. Таких, как этот недовольный брюзга, в их заведении за вечер бывает несчетное количество, и каждый норовит навязать другим свою пьяную Вселенную. Чонгук мажет пальцем по сухим губам, облизывается и разворачивается лицом к залу. Тихая музыка рябит на фоне, идеально сочетаясь с убитой атмосферой гниющего района, города и в целом страны. Чонгук в очередной раз кривит губы в ухмылке, вспоминает россказни больничного транса и матерится сквозь зубы. Их последний разговор был странным, и это мягко сказано. Он был ебанутым, мысленно чеканит Чон в своей помутившейся от алкоголя голове и, бросая на стойку измятые купюры, выволакивает свое тело на улицу. Наверное, не было причин уходить тогда так резко. Что, собственно, такого сказал этот мальчик-девочка? Чонгук и сам трахал парней, снимая напряжение по темным закоулкам и барам. О, да. Было дело. Было все равно в кого вставлять, главное сбросить напряжение. Нахмурившись, мужчина отхаркивает собравшуюся неприятную слюну у самого входа в бар с неоновой вывеской и плетется вниз по улице домой. Сдался ему этот больной ублюдок.***
В пластиковой белой баночке, выданной доктором, остается совсем немного необходимого лекарства, и Чонгук вновь бредет в больницу. Для начала он чтит своим вниманием улыбающегося Намджуна. Психоаналитик крадет его быстро ускользающие полтора часа, болтая на сеансе о жизни после смерти, маковых булочках и, почему-то, единорогах. Чон списывает это все на некую странность доктора и, получив бланки для очередной анкеты, то ли тестирования, направляется к доктору Киму. Того нет на месте. Медсестра невнятно что-то бормочет о срочном приеме где-то у черта на куличиках, и Чон едва сдерживается, чтобы не пнуть от досады кулаком табличку с расписанием приемов над головой медработницы. Вместо этого глотает две последние таблетки обезболивающего, кричит, хрипит: "Мне нужны чертовы колеса. Я умираю, мать вашу!" - и оседает в уродливом сером кресле в коридоре. Мимо снующие люди, пациенты и врачи выбивают немного из реальности, а в самый ее эпицентр его вновь затягивает мелодичный голос, раздающийся у самого уха. — Если ты решил меня игнорировать, то хотя бы скажи об этом нормально, — Чон поднимает слегка расфокусированный взгляд вверх и морщится, то ли от боли, то ли от слащаво улыбающейся физиономии Тэхена. — Нужен ты мне. Игнорировать…пфф, — шипит мужчина, когда блондин своевольно хлопает его по плечу наманикюренными руками, приветствуя, и, вновь склоняясь к уху, слишком тягуче произносит следующее: — Я знаю, что тебе нужно, и у меня это есть. И я даже могу поделиться информацией. Чон отталкивает усмехнувшегося парня от себя. — Ты можешь без этих своих блядских замашек разговаривать? Они выходят из больницы и вновь плетутся в соседний парк. Тэхен рассказывает о подпольных точках, где можно достать необходимое лекарство. Во время разговора он пару раз резко жестикулирует, отчего рукава свободной полупрозрачной блузки задираются, открывая взору сине-фиолетовые соцветия синяков, и, не мешкая, Чон резко перехватывает чужие запястья, рассматривая уродливые отметины на белой коже ближе к сгибам локтей. — Откуда это? Тэхен мнется и пытается выдрать руки, но Чон сильнее и лишь крепче сжимает пальцами нежную кожу. Парень опускает голову и бормочет что-то невнятное, на что Чонгук обрывисто ругается, отпуская чужие руки. — И много еще этих капельниц нужно? — во взгляде вопрошающего тонна жалости, невесомость пофигизма и капля презрения. И, наверное, Тэхена добивает та самая одна капля, сглатывая, он разминает запястья, отвечая: — На той стадии, что у меня, три раза в неделю. Чон понятливо кивает и меняет тему на менее неприятную, ему хватает своей болячки, чтобы еще лицезреть повлажневшие глаза какой-то шлюхи. Нехер было подставляться каждому отбросу за зеленую бумажку с рожей американского президента. Тэхен сам виноват, не подумал о предохранении, сколько там эти резинки стоят? Купил бы и все. Тэхен обещает отвести мужчину к одному знакомому, который толкает нелегальную фармацевтику. Распив по бутылке холодного пива и выкурив последние пять сигарет из чоновых запасов, они расходятся. Каждый в свою сторону. Каждый в свою боль. Каждый в свое утешение.***
— Тут вся оговоренная сумма, — закашливается Чон, отдавая невысокому мужчине сверток с деньгами и жадно выхватывая дрожащими руками пакет с лекарством. Как только тот уходит в темноту, Чонгук остается одиноко стоящим у ступеней загородного моста и, проводя беглым взглядом уже и своего знакомого, взъерошивает замусоленные грязные волосы. Две белые таблетки исчезают со скоростью падающих звезд, мужчина довольно выдыхает, чувствуя, как тревожащая последние несколько часов боль, уходит постепенно в тень. До следующего раза. Так продолжается уже на протяжении трех недель. А холодным октябрьским утром Чонгук едва не палится, когда выворачивает к гаражам, где, собственно, и находился подпольный склад нелегальных медикаментов. Пара ментовских машин с сигналками, разворошенные коробки товара и свора голодных псов, надеющихся на кость. Кость псам не перепадает, как и таблетки Чонгуку. Причем, лавка прикрылась насовсем. Это мужчина понимает, когда его звонки поставщик таблеток сначала сбрасывает, а потом и вовсе шлет нахуй низким басом. Чертыхаясь, Чон звонит Тэхену и находит того в зашарпанном мотеле на окраине города. Две бутылки дешевого виски расходятся под игру в покер, пьяный гогот парня, заставляет пьяно усмехнуться и упасть головой на диванные подушки. — Как думаешь, тут много народу перетрахалось? — Чонгук обводит скептичным взглядом дешевые апартаменты и косится на плесень в углу комнаты. — Ну, думаю, очень много, - усмехается в ответ Тэхен и нагло падает на грудь мужчине. Чон матерится сквозь зубы и отпихивает того от себя. — Иди на хрен, — он вновь отпивает из своей бутылки. Общаются они уже достаточно долго, да и связывает их одна болезнь, но Чонгук никак не привыкнет к блядским замашкам парня. — Но ты же трахал парней, разве нет? — Тэхен улыбается и брюнету хочется его ударить. Не просто ударить, а даже избить. Оставить на бледной коже яркую радугу соцветий синяков и гематом. Нельзя же быть таким простым, доступным и милым одновременно. Или можно? Чона возвращает из мыслей шаловливая рука Тэхена, плавно скользящая по болезненно плоскому животу, пересчитывает выпирающие ребра и вновь ползет вниз, к паху. Чонгук дергается, отставляет бутылку виски в сторону и, резко прихватывая блондина за плечи, встряхивает. Тэхен поддается чужим движениям, словно сломанная кукла, и ударяется затылком о деревянную тумбу. Шипит ругательства и крупно вздрагивает, чувствуя холодные губы на шее. — Я же парень, — словно подтверждая свои слова, блондин задирает юбку платья на бедре, оголяя худые ноги и, как бы намекая, что дальше Чонгука ждет разочарование в виде члена, а не девичьих прелестей. Издевки в голосе нет, есть нотка сожаления, которая тонет в пьяном поцелуе и безумном сплетении языков. Движения Чона резкие, мозг отключен, блондин переползает к нему на колени, обхватывая ногами за талию. Длинные пальцы до боли впиваются в белые ягодицы, повыше задирая чертово платье. Чонгук рычит, прикусывая нижнюю губу мальчишки, опрокидывает того на спину на покрытую пятнами простынь и в пару жалких минут лишает одежды себя и партнера. Падать ниже уже некуда. И Чонгук посылает к черту мозг. Хочется выпустить накопившееся напряжение. Хочется утонуть в окружающей грязи, погрязнуть в больном блядстве двух проштрафившихся душ, и он лишь теснее прижимается бедрами к чужим, обхватывая оба члена рукой, надрачивая в хаотичном ритме, улавливая пьяный темп движений руки Тэхена поверх своей и сумасшедшие ласки его языка в своем рту. Такой внешне слабый и порой даже невинный, сейчас он закатывает в экстазе глаза и часто-часто стонет, хрипит и шипит на ухо едва сдерживающемуся мужчине. Пальцы царапают плечи и спину, Тэхен всхлипывает, тянет мужчину на себя, разводя шире ноги. Чон проводит одной рукой по чужому бедру, скользит огрубевшей кожей к паху Кима, касается между ягодиц и рычит ругательство. Чонгук не будет нежным. Чонгук сплевывает на ладонь, трет подушечками пальцев тугое кольцо мышц, проталкивает под чужое жалобное шипение один, затем второй. Тэхен прячет слезы боли, хватает все те крупицы псевдо-ласки, что дает ему мужчина и расслабляется максимально, когда головка члена проталкивается в него, когда Чонгук больно впивается пальцами в бедра и втрахивает его в старый измазанный матрас. Их секс такой же грязный и болезненный, как они сами. Чонгук смотрит на слипшиеся от слез ресницы, резко хватает пальцами подбородок Кима, притягивает к себе, целуя влажные от слюны губы и размашисто двигает бедрами, выбивая из парнишки стоны. Оргазм накрывает их почти одновременно, и Тэхен сцепляет руки и ноги за спиной шатена, приковывая того к себе, размазывая следы их грязного преступления против морали между животами.***
Утро накрывает головной болью, запахом перегара в небольшой комнатушке и чьим-то сиплым прерывистым дыханием. Чонгук поднимает тяжелые веки и тут же щурится от холодных лучей, что пробиваются сквозь потрепанные жалюзи. Пыль развеивается кривым облачком в полосе света, мужчина кривит губы в усмешке и переводит взгляд на лежащего рядом парня. Тэхен вздрагивает, будто чувствуя на себе придирчивый взгляд, и оборачивается, быстро смазывая кистью влагу со щек. — Утра, — хрипит блондин и тут же заходится режущим слух кашлем. — Ага, — кивает Чонгук и наблюдает за поднимающимся на ноги Тэхеном. Острые лопатки ярко выделяются на худощавом теле. Они кажутся Чонгуку тем, что осталось от обломанных крыльев, когда ангелу выдирают часть его души и тела. Тэхен кутается в желтую простынь и, спотыкаясь, бредет в сторону ванной. Мужчина выдыхает одновременно со звуком полившейся воды за хлипкой дверью и матерится сквозь зубы. Чертов транс. Чертов вирус. Чертов мотель и алкоголь. Быстро натянув джинсы, Чон сначала порывается заговорить с парнем, слыша наступившую тишину, но потом, в последний момент, прикусывает язык и, быстро одевшись, покидает комнату.***
Встречаются спустя один вечер. Чонгук затаривается в круглосуточном мини-маркете жестянками пива, и они бредут в сторону набережной. Людей практически нет, оно и логично — холодно и сыро, да еще и ночь все ближе. Тэхен семенит за мужчиной, выстукивая незамысловатый ритм металлическими набойками своих ботинок с леопардовым принтом, на который Чонгук не скупится сарказмом и, в частности: “Неужели нельзя хоть иногда одеться, как мужик?!”. Тэхен в ответ лишь выхватывает холодную жестянку и мостится на парапете. Ветер треплет волосы, кутает холодом внутренности, скручивая те в тугой комок. Они не вспоминают ночь проведенную в мотеле, и Чон тихо радуется этому. Ему ни к чему какие-то разъяснения, перепихнулись под воздействием алкоголя, словно малолетняя шпана, и ладно. За новым разговором мальчишка больше болтает о рассыпавшихся мечтах (едва узнав о диагнозе), неловко смеется, скрывая смущение, невесть откуда накатившее, и отвратительно громко хохочет на едкие комментарии Чонгука. Следующим днем Тэхен звонит мужчине и диктует адрес нового дилера нелегального препарата. Чону хватает растянуть лекарства на недели три, и все это время он наблюдает за все больше портящимся состоянием здоровья Тэхена. Тот отмалчивается на вопросы, кривит губы в наигранной улыбке и тяжело вздыхает, глотая новые порции препаратов. После очередного застолья с покером парнишка остается ночевать у мужчины, а утром тот застает его харкающим кровью в ванной. Чонгук не понимает своего отношения к этому странному мальчику-девочке, который ломает все его привычное восприятие действительности, но помогает умыться и отвешивает легкий подзатыльник с шипящим "блядство". Да, их состояние разнится. У Чона более устойчивый и восприимчивый к препаратам организм, в то время как тэхенов уже давно барахлит, сломан под давлением различных болячек, что, будто пираньи, впиваются в его плоть, кровь и клетки. Какое-то сумасбродное пожирание организма вирусами, одним хуже другого. Тэхен отказывается говорить об этом, продолжая рядиться в яркие шмотки с местных барахолок и заваривать Чонгуку арабику. Свистяще выдыхая, Чон закидывает измятую пачку сигарет в карман куртки и, хлопая дверью, уходит. В баночке опять жалкие остатки лекарства.***
Дребезжащий голос с высокими нотками едва-едва улавливается слухом, и Чонгук отмахивается от медсестры, словно та назойливая муха. Больничный запах вызывает тошноту, подкатывающую волнами к горлу. Чон глушит ком внутри себя и прижимается лбом к стеклу палаты интенсивной терапии. Искусственный свет грязно мажет картину по ту сторону от коридора, и палата кажется скрином из Outlast. — У него был приступ. Сейчас он на морфине, — вышедший из палаты врач равняется с мужчиной и бросает сочувствующий взгляд на бледного Тэхена, что спит под действием лекарств. — Он был в каком-то баре. Его привез тот парень, — док кивает в сторону сидящего у противоположной стены коридора парня с вишневыми волосами и напоследок негромко роняет. — Боюсь, мы уже ничем не сможем помочь вашему другу. Его организм сдался. Чонгук хочет возразить, что парнишка ему не друг, но лишь больно кусает себя за щеку изнутри. А кто же тогда Тэхен ему? Очередная шлюха на одну ночь или третье лицо по доставке чертовых баночек с препаратом? Кто они друг для друга? Тэхен каким-то лишь ему одному известным способом умудрился наполнить жизнь Чонгука красками, заменяя желтый свет ламп больницы и мотелей. Тэхен сносил все его обидные слова и поступки, солнечно улыбался готовя кофе, кокетничал и протягивал поп-корн, когда они вместе вечерами смотрели фильмы. Тэхен смотрел на него блестящими глазами, думая, что Чонгук не видит. Чонгук видел всё. Парень с вишневыми волосами оказывается давним другом Тэхена. Пак Чимин. Они с Чоном недолго разговаривают, а потом мужчина остается один, оседая напротив палаты. Спустя пару дней, когда Тэхену разрешают вернуться домой, Чонгук забирает его на такси. Он не раз бывал в квартирке блондина и уже привык к повсюду развешенным бабским цацкам и шмоткам. Следующим утром мужчина должен уехать на несколько дней. Кухня встречает запахом арабики, блинчиками и Тэхеном одетым в… — Чон аж присвистывает — домашние серые штаны и черную футболку. — А где Тэ? — усмехается мужчина, вспоминая, что раньше ему "везло" на платья, колготки и халаты и максимум шорты, корсеты. — Не ерничай, — улыбается блондин, подзывая к столу, и открывает форточку, закуривая. — Не надоело еще? — Чонгук хмурится, но тоже закуривает и смотрит в опустевший взгляд мальчишки. — А разница? Исход все равно один. Тэхен в исконно своей манере жеманно улыбается и делает глоток из чоновой чашки кофе.***
Чонгук по привычке возвращается в квартиру Тэхена, но там его не оказывается. Ближайший бар не несет в себе наличие искомого лица, но тут мужчина замечает вишневую макушку и секундами позже ловит потухший взгляд наравне с тихим "... в больнице". И снова мерзкий больничный запах, две таблетки на языке и пустая койка за стеклом из коридорного окна. — Вам нужно будет расписаться в… — Чонгук уже не дослушивает, в какой макулатуре придется расписываться, где забирать вещи блондина, и сочувствующее "мне очень жаль" от доктора Кима тонет в сизой дымке пятой по счету выкуренной сигареты во внутреннем дворе больницы. Ноябрь крадет скупое тепло чоновой курточки, льет за шиворот холодный дождь и не обещает ничего стабильного. Кажется, будто вместе с Тэхеном Чона покинуло еще что-то важное. Что-то, что предыдущие несколько месяцев разрасталось в его груди, теплилось под ребрами, а теперь исчезло. Пожалуй, все-таки невозможно привыкнуть к тому, что всему суждено исчезнуть.